Случился в то время, в конце 1984-го, один редкий момент. Это когда Чарли нанес свой барабанщицкий удар – я видел такой удар пару раз, и это смерть, потому что сила и момент у барабанщика выверены как ни у кого. И Чарли надо было реально довести. А схлопотал от него, конечно, Мик. Мы с Миком тогда были не в лучших отношениях, но я сказал: ладно, давай пойдем прошвырнемся. Я дал ему надеть пиджак, в котором женился. Мы вернулись в гостиницу часов в пять утра, и Мик решил позвонить Чарли. Я сказал: брось, не в это же время. Но он позвонил и говорит в трубку: “Где мой ударник?” Ответа не последовало, и он положил трубку. Мы продолжали там сидеть, довольно бухие – Мику ужраться хватит пары бокалов, – и вдруг минут через двадцать раздается стук в дверь. На пороге стоит Чарли Уоттс: костюм с Сэвил-роу, с иголочки, при галстуке, выбритый – как на парад, мать его. Чувствую, даже одеколоном несет! Я открываю, а он даже на меня не смотрит – четко проходит мимо, хватает Мика и говорит: “Никогда больше не называй меня своим ударником”. И тогда он его приподнял за лацканы моего пиджака и заехал ему хуком справа. Мик повалился спиной на серебряное блюдо с копченым лососем, которое было на столе, и поехал к открытому окну, за которым был канал. А я думаю: какой классный удар, и тут меня шибануло: это ж мой свадебный пиджак! Я резко ухватился за него и поймал Мика как раз перед тем, как он скользнул в амстердамский канал. Чарли я потом целые сутки успокаивал. Я думал, что дело сделано, отвел его к нему в комнату, но прошло двенадцать часов, а он все говорил: “Ебись оно все, сейчас спущусь и еще раз врежу”. Чтобы его так завести – это надо было постараться. “Зачем ты его поймал?” Ты что, Чарли, это ж был мой пиджак!