И тут, как раз тогда, когда наступило это секундное спокойствие, на той стороне всё затихло, раздался крик, и из-за брустверов поднялась целая волна людей. Под дружный боевой клич они понеслись на позиции галатийцев. В этот момент Пауль почувствовал себя таким маленьким и одиноким, словно вокруг не было ни одного живого человека, а перед ним были не люди, а безжалостный шторм. Его сердце ушло в этот момент в самые дальние уголки его тела. Он было дёрнулся от прицела, но тут же прильнул к нему снова, потому что мельком увидел лица своих товарищей, и они вернули ему силы. Он не один, у него всегда есть те, на кого можно положиться, кому можно доверять. Тут же он вспомнил, как этой ночью успокаивал Лину, и ему совсем расхотелось уходить отсюда, ведь и она была сейчас тут. Неужели он бы смог отступить и оставить её, Ральфа, Георга, Марго и Агнесс, да даже самого командира Берна? Нет, он не для того пошёл на войну, не чтобы убегать и прятаться. Он пришёл сюда, чтобы сражаться за своих друзей и близких!

Из этих мыслей его выбил звук первого выстрела. Он вовремя напомнил Паулю, что бой только начался и отвлекаться тут просто опасно. Юноша мельком глянул на командира, который сидел рядом с ними и держал наготове свою винтовку. Ряды наступающих быстро приближались, слышалась стрельба из лёгких орудий, что стояли вдоль берега и рвали на части их построение. Где-то рядом давала залпы «Руби», прикрывая свои железным телом тех, кто в скором времени должен был пойти в ответный бросок. Воздух уже был наполнен гарью и запахом пороха. Но это было только начало.

Тот момент Пауль никогда не забудет. Потом этот момент будет вспоминаться ему даже после окончания войны. Пройдёт много лет, Пауль состариться, но он будет помнить всё до мельчайших подробностей. Он будет помнить, как тяжело дышал в ту минуту, как кровь била в голову, и как раздался крик Томаса. Он не забудет никогда, как нажал в тот миг на гашетку, как первые гильзы полетели на грязный асфальт. А ещё лицо того человека, что шел в первом ряду наступающих. Он был не молод, но и не стар. У него были пышные усы, морщины на лбу. Он не кричал, как остальные, он размеренно бежал, стиснув зубы так, что это было хорошо видно. Пауль будет помнить, как медленно, кажется даже нарочито неспешно, пуля летела к этому человеку, как она прошила его грудь. Пауль видит, как из его груди вылетает фонтан крови, забрызгивая всё вокруг. Ему кажется, что из человека не может вылиться столько крови за раз, её столько, что появляется мысль, будто этой кровью можно наполнить хорошее ведро. А человек падает, падает, падает. Он опускается на колени, а затем медленно утыкается лицом в брусчатку моста. Больше Пауль ничего не видит, он только жмёт на гашетку и слушает, как раздаются удары его сердца. Чудится, будто сердце, как пулемёт, бьётся быстро-быстро, в унисон с безжалостной стрекотнёй машины смерти. Только резкий звон, означающий, что лента закончилась, заставляет Пауля прийти в себя. Он открывает короб для патронов и вынимает отстрелянную ленту, Ральф тут же заряжает пулемёт по новой.

– Не стрелять!!!

На этот раз поднимается волна с их стороны. Возглавляет контратаку танк 37-го взвода. Георг молится о том, чтобы не попасть под огонь противотанковых орудий прямо на мосту, где даже выбраться из подбитой машины такое же самоубийством, как и остаться гореть в ней заживо. В свою смотровую щель он видит, как навстречу поднимаются силы имперцев. Навстречу «Руби» движется лёгкая Крыса противника. Бетке в этот момент нервно сглатывает. Там, снаружи танка сейчас явно будет рукопашная, а ему надо как можно скорее уйти с простреливаемого пространства. Только тогда он сможет схватиться с Крысой в равном бою.

– Механик, жми!!! Прорвать их оборону!

Катерина послушно давит на газ и врезается прямо в середину построения противника. Солдаты врага в шоке бегут с пути танка, но это не спасает некоторых из них от судьбы быть задавленными насмерть. Прямо на ходу Георг отправляет во вражеский танк бронебойный снаряд, однако тот проходит мимо. Они и сами не заметили, как оказались по другую сторону реки. В корпус с глухим стуком ударяется очередь из 25-мм пушки Крысы. Таким калибром броню Горностая не пробить, но подставляться лишний раз тоже не стоит. Начинается танковая дуэль.

В это время на мосту царит настоящий хаос. Закончилось время переброски снарядами. Тут царят правила настоящей рукопашной. Убей или будешь убит! Несколько десятков человек с обеих сторон рвут друг другу глотки в кровавой поножовщине. Берн следит за тем, чтобы его ребята держались вместе и не лезли в самую гущу боя, тем не менее, они тоже принимают удар на себя. В тылу остались лишь пулемётчики, которые готовы в любой момент, если что-то пойдёт не так, прикрыть своих огнём. Прямо сейчас перед Томом какой-то имперский рядовой. Он держит в руках винтовку с примкнутым штыком и пытается нанести Берну укол в живот. Лейтенант держится от него на расстоянии, стараясь не угодить под очередной выпад противника. Но в какой-то момент солдата противника сбивают с ног и тот летит прямо на Берна, выронив из рук винтовку. Удар сверху наотмашь. Заточенная сапёрная лопатка рассекает каску и череп бедолаге, а Берна окатывает кровью, словно её выплеснули из чашки. Следующий противник получает выстрел из пистолета прямо в лицо и падает замертво. Тут кто-то наваливается на лейтенанта и прижимает его к земле. Томаса начинают душить, и он не может выбраться из этой хватки. Его спасает лишь то, что этого нападающего, которого командир 37-го не успевает разглядеть, сверху закалывают штыком. Агнесс помогает командиру выбраться из-под мёртвого тела. И так с каждым, и так каждый. Кто-то успевает стрелять, не подпуская к себе противника, кто-то берётся за нож или сапёрную лопатку, кто-то орудует штыком и прикладом. В конце концов, на помощь к галатийцам приходит «крошка Руби». Её дуэль с Крысой закончилась в её пользу, и теперь она расстреливает тылы имперцев, не давая им опомниться. Через пятнадцать минут всё заканчивается. Мост взят ценой огромных потерь. Пауль и Ральф спешат присоединиться к своим на той стороне. Когда они вновь стоят на построении, многие пошатываются даже при команде «смирно», все они забрызганы кровью, кто-то уже перебинтован на скорую руку. Но они всё ещё все в строю. Тут же при поверке им приходит сообщение о том, что их работа на данном участке фронта закончена. Их отзывают в тыл, сменяя другой частью из добровольцев. Война, наконец, отпустила их из своих объятий.

Они возвращаются на окраины Рамса. Побитые, уставшие, измученные. Раненые отправляются в полевой госпиталь, а все остальные растягиваются рядом с танком и тут же засыпают, оставляя на завтра все свои переживания и беды. Они выжили в первом знакомстве с войной, они увидели, как это, почувствовали на своей шкуре. Но что же ждёт их завтра?

Глава II

Ночью Агнесс не спится. Хотя она ужасно устала за этот, полный событиями, день, она не может сомкнуть глаз. Она идёт в полевой лазарет, чтобы хоть немного отвлечься от мрачных мыслей и посмотреть, как там Анна и Марго. В бою на мосту обе девушки получили колотые ранения, возможно, теперь их отправят домой.

Полевой лазарет – особое место. Здесь даже воздух какой-то болезненный, наполненный болью и страданием. Кроме того, он пропитан спиртом и запахами гноя, лекарств и крови. Под навесом располагаются импровизированные койки, здесь всё сделано на скорую руку, санитарные части ещё не полностью подтянулись из тыла сюда, на третью линию передовой. Совсем рядом слышен звон инструментов и короткие команды врача. Это под соседним навесом идёт операция. Агнесс опасливо озирается по сторонам и ищет кого-нибудь из санитаров, чтобы тот помог ей отыскать койки друзей.

– Вам что-то нужно? – окликает её сзади неприятный голос. Девушка оборачивается и смотрит на санитара. Кажется, что это совсем юнец, не старше самой Агнесс, но вид у этого юнца такой, словно он поймал девушку за воровством бинтов или морфия. Хозяйским шагом он подходит к ней и смеряет взглядом.

– Так что Вы хотели?

– Я, – девушка растерялась, но тут же взяла себя в руки. С чего это она должна бояться какого-то рядового санитара, который и в бою-то, небось, не был, а уже строит из себя местного главврача. – Я ищу Анну Валентайн и Марго Ли. Проводите меня к их койкам, будьте любезны!

Последняя фраза была сказана с нажимом. Всё-таки девушка была в звании ефрейтора, она могла позволить себе прикрикнуть на зазнавшегося санитара. Тот от такого напора сначала опешил и хотел было огрызнуться, но вовремя остановился, заметив лычки на погонах собеседницы.

– Пошли, нечего тут кричать, раненым покой нужен, – он жестом позвал Агнесс за собой и пошёл через ряды носилок, которые сейчас играли роль коек.

– Как они? Скоро они поправятся? – тон девушки сменился с командирского на обеспокоенный, даже в чём-то материнский. Хотя она не была близка с этими двумя девушками, она всё равно чувствовала ответственность за них. Хотя бы перед командиром Берном.

– У одной ранение в бедро, кость цела. Марш-броски ей ещё не скоро будут по силам, но в строй она вернётся, – с ленцой в голосе, без особого участия, как бы делая одолжение, говорит санитар. – Вторую выпишут ещё раньше. У неё слегка задето плечо. Их обеих уже заштопали. Пришли бы Вы лучше утром, сейчас от них толка всё равно нет.

Девушку от таких слов чуть не передёрнуло изнутри. Как этот вшивый санитаришка может так говорить? Что значит – нет толка? То, что они спят, ещё не значит, что на них нельзя смотреть и радоваться, что они вообще остались целы и так легко отделались. Однако ефрейтор не показала ни толики своего гнева и продолжала идти за хамоватым юнцом.

Наконец, они оказались у коек Марго и Анны. Их носилки стояли рядом, а сами девушки спали. Лица их были бледными, словно из них выкачали часть жизни. Плащ-палатки, которыми они были укрыты, резко вздымались и опускались под прерывистым дыханием спящих. Девушки держались за руки.

– Ну вот, что я говорил – дрыхнут, как сурки…

– Слушай ты, пинцетник, – Агнесс не могла больше сдерживать злобу, он повернулась к санитару и нависла над ним, сжимая кулаки. – Закрой свой поганый рот и иди к чертям отсюда, пока я не наваляла тебе по первое число! Эти девочки были в такой мясорубке, которую ты себе и представить не можешь, пока ты тут грелся.

– Смотрите, какая грозная тут нашлась. А ну, убирайся вон, время приёма посетителей строго регламентировано. И не думай, что раз ефрейтор, то мною командовать можешь. Надо мной есть начальство и посуровее тебя.

– Что тут за шум? Вы что себе позволяете в лазарете? – со стороны операционной к ним приближалась фигура в длинном халате. Лицо врача было закрыто маской, а на руках всё ещё были окровавленные перчатки. Из операционной тем временем уже выносили прооперированного солдата.

– Да вот, добровольцы побывали в первом бою и зазнались. Приходят, когда захотят, ругаются, угрожают, – мерзкий санитар чуть ли не приплясывал от восторга. Разумеется, врач был старше Агнесс по званию и спокойно мог выдворить её из лазарета, к великой радости своего подчинённого.

– Что Вам понадобилось в лазарете сейчас, ефрейтор? На дворе ночь давно, раненым нужен сон и покой в это время. Если хотите навестить кого-то, приходите завтра после обеда, в приёмные часы.

– Прошу прощения, господин врач, – девушка потупилась, глядя на койки однополчанок. – Я действительно нарушила режим посещения,– тут она подняла голову, её голос стал твёрже. – Но это вовсе не даёт вашим санитарам права язвить и издеваться над положением моих подчинённых. К тому же, Ваш подчинённый сам согласился проводить меня сюда.

– То есть, Вы хотите сказать, что виноват рядовой-санитар Троске?

– Я считаю, что он не проявил уважения к положению моих подчинённых.

– И что в связи с этим?

– Я прошу Вас, как его непосредственного командира, применить к нему…

– Послушайте сюда, ефрейтор. Здесь никто не обязан выказывать уважения к Вашей персоне и персонам Ваших подчинённых. Здесь Вам всегда дадут медицинскую помощь, но не более. Это, во-первых. Во-вторых, Вы нарушили правила режимного военного объекта. По уставу я должен доложить об этом Вашему командиру, но так и быть, в этот раз я не буду этого делать. Можете не благодарить за это. Просто развернитесь и шагайте отсюда в расположение вашей части, и постарайтесь уснуть.

– Так точно, – произнесла она сухим тоном, развернулась по-уставному на сто восемьдесят градусов и пошла прочь из лазарета. Всё внутри неё негодовало и кипело. Разум подсказывал ей, что доктор прав и обошёлся с ней даже мягко, но в душе она была совершенно не согласна с этим решением. Казалось бы, в военном лагере она видела столько несправедливости и дедовщины, но так и не смогла привыкнуть к ней до конца.

У места расположения взвода её встречает Томас. Вид командира придаёт ей немного сил. Она тут же распрямляется из слегка сутулой позы, бодро поднимает голову, и кажется, будто той сцены в лазарете как ни бывало.

– Не спится? – Берн обращается к девушке без уставного тона и обращений по форме. Сейчас они вроде как не солдаты, несмотря на то, что одеты в форму и находятся на линии фронта. Вся эта казарменная уставщина на передовой, даже на третьей линии, пропадает. Здесь начинаются совершенно иные отношения. Эти отношения держаться не столько на том, у кого сколько лычек и звёзд, а на том, кто больше понимает и знает о том, что происходит. Разумеется, тут остаются командиры и подчинённые, но здесь их различия во многом стираются за счёт присутствия рядом неумолимой и беспощадной смерти.

Перед командиром Агнесс слегка робеет, поэтому и старается казаться бодрой. Сейчас эта робость смущает девушку. Она могла бы снести сотню выговоров от того доктора или же десятки насмешек от вредного санитара, но сейчас она не в силах вынести и одного строгого взгляда Берна. С самого начала этот человек глубоко врезался в её мысли. Поначалу для Агнесс-школьницы он показался кем-то больше, чем просто человек. Это был ветеран, причём герой войны, который прошёл огонь и воду, который даже был по-настоящему ранен, но не был сломлен. Она смотрела на него со скрываемым восторгом и пообещала себе, что будет стремиться к тому, чтобы стать равной ему во всём. И это были не пустые слова или просто мечты. Агнесс была человеком дела, она старалась всегда достигать поставленных целей. Это было заметно по ней ещё в школе. Хотя она не была отличницей, она всегда добивалась нужного ей результата. Да, не всегда это хорошо сказывалось на её одноклассниках, иногда это даже вызывало негодование и возмущение, однако никто не мог не восхищаться её способностью прошибать головой преграды на пути к чему-то заветному.

Вот и на этот раз она решительно устремилась к цели, желая, во что бы то ни стало, сравняться во всём со своим командиром. Очень скоро ей не было равных в стрелковых упражнениях. Ещё через какое-то время и сборка винтовки стала для неё лёгким делом. По части физической подготовки ей было сложно превзойти Пауля и Георга, но добраться до их уровня она всё-таки сумела. Но командиру Берну было словно всё равно. Все попытки девушки привлечь его внимание уходили в никуда. Причём, надо отдать Агнесс должное: все эти попытки совершенно не входили в список заигрываний или выслуживания. Она сама хотела вести честную игру и не позволяла себе никаких вольностей. Эта неприступность Томаса делала его ещё более интересным, она буквально-таки притягивала девушку. Иногда она замечала за собой, как замирает её сердце, когда Берн обращался к ней лично. Хотя, за этими чувствами она не забывала, где они находятся и что тут происходит. Она понимала, какая пропасть находится между ними, и что, скорее всего, для командира Тома она навсегда останется всего лишь одной из 37-го взвода. Эти мысли её сильно огорчали, но сдаваться Агнесс не собиралась. Всё-таки она поставила себе цель стать такой же, как её лейтенант. Это значило, что отступать было нельзя.

Её старания были вознаграждены совершенно внезапно в самый последний день их подготовки, перед самой отправкой на фронт. Томас, как обычно, построил взвод и провёл перекличку. Затем он объявил, что через день они все отправятся на передовую. Тут он вызвал Агнесс из строя и при всех назначил её своим помощником. Дальше шли ещё какие-то назначения, но их бывшая школьница слышала лишь отчасти.

– Тебе не спится? – повторил свой вопрос Берн. Агнесс тряхнула головой, возвращаясь из воспоминаний о недалёком прошлом, и посмотрела на лейтенанта.

– Когда нас бросят на первую линию в следующий раз?

– В ближайшее время, поэтому советую тебе поспать. Очень скоро ты будешь сильно жалеть, что не использовала это время с пользой.

– Можно вопрос?

– Да, задавай.

– А почему Вы не спите-то? Вам ведь сегодня сильно досталось на мосту…

– Да, досталось…, – Том ненадолго задумался. – Спасибо тебе, что вытащила. Ты часом не из-за этого беспокоишься? Первая рукопашная всегда след оставляет, сколько бы ты к этому не готовился.

– Я больше за ребят. Особенно за раненых…

– Ты ведь из лазарета шла, да?

– Да, – девушка потупилась, вспоминая разнос от доктора.

– Тебе сейчас может показаться жестоким, то, что сейчас скажу, но ты постарайся относиться к этому легче. Может быть, тебе сейчас кажется невероятным, что кто-то из твоих одноклассников был ранен, но это война, тут всё, что угодно может случиться. И очень частое явление тут – смерть. Вам всем ещё предстоит понять, что это такое. И это вы поймёте не тогда, когда начнёте стрелять по врагу, а когда похороните первого товарища, – Берн говорил медленно, с расстановкой и очень вкрадчиво. – Да, сейчас тебе кажется, что вы все будете вместе, до конца, до победы, но… – он вздохнул. – Я не говорю, что так обязательно будет, но надо быть к этому готовым.

– Я… – попыталась начать Агнесс.

– Нет, не понимаешь. Пока что не понимаешь. Но обязательно поймёшь.

– Лейтенант, а Вам приходилось хоронить товарищей?

– Да, приходилось, – коротко ответил Томас, его тон резко изменился. – А бывало и так, что приходилось оставлять умирать на поле боя.

В этот момент Том вспомнил первые дни этой войны. Те весенние дни, когда он с его взводом оставляли высоту за высотой, медленно отступая вглубь страны. Как в те дни мелькали перед ним лица его однополчан. Они уходили и приходили, одни умирали в бою, другие приходили им на смену, чтобы умереть через пару суток, и чтобы на их места пришли третьи. Так продолжалось пару месяцев, пока сам Берн не пал жертвой осколка, и его не отправили в тыл на лечение.

– Командир?

– Ложись, Агнесс, – лейтенант посмотрел на подчинённую скорее, как на друга, нежели как на ефрейтора. – До побудки совсем чуть-чуть осталось, ты мне нужна отдохнувшей. Возможно, что на первую линию нас отправят уже этим днём.

– Хорошо, я постараюсь уснуть.

Она попрощалась с командиром и пошла в окоп, где полулежа, спали её товарищи. Она окинула их всех взглядом, посмотрела на их спящие лица. Нет, она не могла, не могла вот так просто принять то, что, возможно, очень скоро кого-то из них не станет. Кто-то уйдёт, а на его место поставят нового, совершенно неизвестного человека. Она так красочно и так образно представила это, что у неё на глазах навернулись слёзы. Чтобы не дать им воли, она закусила губу и сжала ладони в кулаки, протирая глаза. Один из силуэтов под плащ-палаткой зашевелился. Заметив это, Агнесс быстро утёрла проступившие слёзы и легла рядом с ними, укрываясь частью плащ-палатки и подкладывая под голову каску. Сон медленно приходит к ней, хотя девушку всё ещё трясёт от нахлынувших переживаний.