Волна с плеском лижет берег. Окунаю носок в воду, тщетно пытаясь смыть грязь. Замечаю воткнутые на мелководье рогульки. Рыбачили, значит.

– А от нас не смоются?

– Вряд ли, – говорю. – Нас всего четверо. Импы наглые. Убегают лишь когда на горизонте толпа разъярённых огородников, человек в тридцать.

В голове рождается план. Может статься, что нам не придётся долго искать нарушителей спокойствия. Сами выйдут к нам, за лёгкой добычей.

Нахожу в песке полосатую раковину перловицы. Задумчиво кручу её, затем бросаю в воду. Волны с плеском смыкаются над моллюском. Не получилось сделать «лягушку». Никогда не получается.

– Ань, – задумчиво говорю. – У тебя как с актёрским мастерством?..

* * *

Ладони сжимают шершавую кору ветки. Дубовые листья, холодные, влажные, касаются щеки. Здесь на высоте, ветер довольно крепкий, за час, проведённый без движения, становится зябко.

Впереди, шагах в двадцати, на уютной полянке сидит, прислонившись обнажённой спиной к старому дубу, девушка. Вся перемазанная в грязи, прикрывается жалкими остатками одежды. Рядом с ней, в траве, лежит распотрошённый рюкзак.

Наивная сцена под названием «красотка в беде». В роли красотки – загримированная Аня. Рюкзаком и нехитрым скарбом поделился Хомяк. Я пожертвовал на реквизит сменную рубашку. «Жертва» вот уже час осипшим голосом зовёт на помощь.

Господи, даже у распоследнего дурака хватит мозгов на то, чтобы разоблачить дешёвый фарс. Ну какой иллюзорник в здравом уме будет привязывать к дереву ограбленного? И жертва сама сто раз уже смогла бы выйти из Канвы, позвать кликнуть кого-нибудь из друзей. Только бы не торчать полуголой на холоде.

Но импы – это импы. Когда дело касается добычи, логика у них отключается напрочь. Проверено.

Данилу с Хомяком выпала роль «насильников». Они, старательно изображая злодеев, обмотали Аню верёвкой (разумно – фрики, при случае, могут, и скорее всего, уволокут девушку), разрезали мешок. А затем, глумливо хохоча, потопали к башне Кыша. Для задуманной каверзы хватит и меня с Анной.

Пусть лучше отдыхают возле костра. Меньше подозрений.

– Кто-нибу-у-у-удь, – надрывается девушка. – Помоги-и-ите!..

Сидеть в одних лохмотьях, на холодной земле – удовольствие не из приятных. Но жалеть Аню не стоит. Пряха на то и пряха, что всегда, в любой ситуации найдёт способ выкрутиться. Вот и теперь она, оборвав крик, ласкает на ладонях какой-то предмет.

Грелка. Или что-то в этом роде.

Я забрался на дерево за час до начала спектакля. Прятался старательно, может, и не заметят следов. Сразу.

Вообще можно было и посидеть рядом с «жертвой». Но на двух иллюзорщиков, один из которых мужчина, импы могут вылезти всей гурьбой. Тогда нам придётся несладко.

Жутко хочется курить. Над ухом звенит разбуженный робкими лучами утреннего солнца комар. Пытаюсь отогнать кровососа – бесполезно.

Так, увлечённый борьбой с жаждущим человеческого тепла насекомым, не замечаю, как на сцене появляются новые действующие лица.

Всего трое. Низкие, ростом едва доходят мне до пояса. Нижняя половина тела смахивает на козлиную, только милый пушистый заячий хвостик выбивается из общей картины. Тела жилистые, под смуглой кожей, поросшей редкой шерстью, жгуты мускулов. Лица фриков почти что звериные, от человеческого остались лишь едва узнаваемые черты.

Нос расплющен, считай что нет его. Из-под тонких губ виднеются желтоватые резцы. Кончики острых ушей пробиваются сквозь немытую копну волос.

Импы подбираются осторожно. В руках сжимают коротенькие копья. За спиной у каждого – мешок из шкур. Их-то и будут набивать разбросанными ценностями.

– Мамочки! – вскрикивает Аня. Наверное, искренне.

Натягиваю резинку рогатки. Стреляю. Снаряд – вроде того, каким я потчевал камнееда.

Камушек ударяет возле самых копыт фриков, ярко вспыхивает. Я отталкиваюсь от ветки, неуклюже приземляюсь. Ноги затекли за время двухчасового бдения.

Уже на краю поляны снова стреляю, на этот раз снарядом, заряженным Аниной «морозилкой». Стоящий впереди товарищей фрик скошенным деревом падает на землю. Не знаю, кому говорить спасибо – пряхе, или собственной меткости. Попал в голову.

Противники оглушённо трут кулаками глаза, не видят меня.

Следующий камень бьёт второго разведчика под рёбра. Жалобно ойкнув, имп оседает на траву. Заряд срабатывает не сразу, фрик успевает отползти, прежде чем нити сковывают мышцы холодом.

Бегу, кажется, быстрее ветра. Роняю ослеплённого противника на землю, от души бью кулаком. Имп жалобно верещит подо мной, пытается достать копытом. Ага, так я тебе и дался.

Снимаю перекинутую через плечо верёвку. С трудом удаётся заломить разведчику руку за спину – силен, гад!

– Не дёргайся, – ору, – зарежу!

Фрик то ли не понимает меня, то ли не собирается так просто сдаваться. Визжит, дёргается. Осторожно, чтобы не убить, «морозильным» камушком ударяю меж выпирающих под кожей лопаток. Нити, завязанные на камне, распускаются, оплетая врага коконом.

Носить снаряды при себе опасно. Неловкое движение – и оружие обернётся против самого владельца. Но у меня на этот случай припасена маленькая хитрость. Камушки заворачиваю в протащенную Данилом фольгу. Такие «конфетки» лежат спокойно в кармане: пока не развернёшь обёртку – не сработают.

Металл в Канве имеет очень интересные свойства.

У старой куртки все карманы были обшиты двойным слоем фольги. Сегодня на это просто не было времени…

Движения импа начинают замедляться. Фрик надсадно хрипит, силясь вдохнуть. Связываю его по рукам и ногам.

– Живой? – спрашиваю.

Зверёныш буравит меня чёрными глазками, злобно скалится. Живой! Этого-то нам и надо. Не зря выбирал снаряды с наименьшей мощностью.

* * *

В комнате натоплено, до духоты. Я, довольный от того, что наконец-то могу снять куртку, сижу в мягком кресле. Потягиваю из деревянного стакана подогретое вино.

– Ещё раз спасибо, – говорит Кыш, разбивая кочергой прогоревшие поленья. – Я за этими паразитами давно гоняюсь. Теперь потолкуем.

Наш общий друг не просто талантливый стихийник. Он один из немногих, кто понимает бормотание фриков.

– Думаешь, удастся разговорить? – спрашивает Данил.

Кыш усмехается:

– У импов длинный язык. Особенно после знакомства с раскалённым железом.

Сидящая справа от меня Аня поперхнулась. Округлив глаза, смотрит на элементалиста.

– Это… негуманно!

– А воровать – гуманно? Жечь посевы? – спрашивает Кыш.

– Утаскивать полуобнажённых девиц в логово, – грустно добавляю я.

Конечно, не могу согласиться с Кышем. Одно дело – хорошенько проучить, но пытать… хотя, уверен, он это говорит для острастки. Не замечал у нашего общего друга склонности к насилию. Скорее просто срывает накопившееся раздражение.

Ну кому понравится, когда под твоим носом обживается опасное племя? Ладно бы просто рыбу ловили. Так нет: наводят на стихийника ложные подозрения. Мол, вот он, прикармливает фриков, чтобы к нему чаще обращались.

Бред, конечно. Но злоба людей зачастую лишает рассудка.

– Можно договориться мирно… нельзя так!

Кыш невесело улыбается:

– Расслабься, деточка. Никого я пытать не буду, – говорит элементалист, подтверждая мои догадки. – Подержу в погребе пару деньков. Импы обязательно придут за товарищем. Поговорим с высоты в два этажа. Уйдут, никуда не денутся. Эти своих не бросают.

– То есть ты их берёшь в заложники… а потом отпустишь?

– Ну да, – кивает Кыш. – Нафига они мне сдались? Харчи задарма переводить? Кстати о птичках…

Стихийник с кряхтеньем поднимается, идёт к выходу. Его нет довольно долго. Расслабленно любуюсь рубиновой горкой углей, весело перемигивающейся в топке.

Где-то в углу, за аккуратной стопкой дров, неуверенно тирлинькнул сверчок.

Всё-таки Кыш хорошо устроился. Уютно. Знаю, что наверху – просторная обсерватория, маленький сад. Там спокойно можно любоваться канвианским небом. Здесь, внизу, гостиная, где всегда царит умиротворяющий вечер. Даже если снаружи вторые сутки улыбается весёлое солнце.

– А вот и я.

Стихийник вносит на плече какой-то свёрток, смахивающий на ковёр. На пол возле камина плюхается долгожданный подарок. Кыш разворачивает его, по комнате проносится удивлённый вздох.

– ЖПВ, – говорю я.

– Истинно так, – качает головой Дан. – Стоило ли?

Кыш довольно смеётся:

– Стоило! Эти задранцы мне всю нервную систему изъели…

У наших ног лежит роскошнейшая шкура. Чёрный, рыжий, белый… интересно, где наш друг сумел добыть тигра?

– А что такое ЖПВ? – наивно спрашивает Хомяк.

Ухмыляюсь, собираясь ответить, но меня останавливает Данил:

– Фокс! Здесь дама.

– Ладно, – морщусь. Тоже мне, кавалер. – А за шкуру спасибо. Где добыл?

– Это не я, – отмахивается Кыш. – За одно дельце подогнали. Мне она ни к чему, а вот бродягам в самый раз будет.

«В самый раз» – это ещё слабо сказано! Тигры в обжитых землях давным-давно перевелись. Говорят, за горами этих зверей полно. Но самая ценность не в редкости. У многих фриков тигры вроде как за священных животных. Их шкуру могут носить лишь самые умелые бойцы. И, по негласному кодексу, таким бойцам кто попало вызов не бросит. Это не панацея от абсолютников и их многочисленных отпрысков, но уже кое-что.

В камине сухо щелкает, из очага на пол прыскает сноп искр. Горка углей, словно живая, шевелится. Затем из неё показывается рогатая головка. Глаза с прорезями вертикальных зрачков обводят нас надменным взглядом. Секунда – и вот на пышущих жаром углях пристраивается маленькая, не длиннее ладони, ящерка. Ярко-алая чешуя с чёрными разводами подходит в тон прогоревшему дереву. Обладательницу чудесной шкуры просто так не заметишь.

– Саламандра, – восхищённо говорю я. – Кыш, у тебя дома живёт саламандра?!

– Ну, живёт, – недовольно бурчит друг. Осторожно обкладывает ящерицу поленьями, заботливо бормочет: – У-ти, маленькая моя, голодная.

Зоб саламандры раздувается. Зверушка разевает пасть, увенчанную острыми зубками. В сторону Кыша уносится струя пламени. Огонь касается кофты, та начинает тлеть. Элементалист, походя, тушит нечаянный пожар хлопком ладони, грозит ящерице пальцем.

– Рожа ненасытная! Ну… ладно. Держи ещё.

В воздухе повисает едкая вонь горелой шерсти.

– Кыш, – прошу я. – Продай! Что хочешь дам за неё!

– Ага, щас! – смеётся друг. – Я сам за ней два дня гонялся… пока ниточку нужную нашёл, чтобы на себя зацепить… ещё неделя. И вообще. У меня на неё далеко идущие планы.

Щурюсь:

– Разводить собрался? У тебя их две?

– Три, – неохотно признает стихийник. – Но всё равно не продам. Вот убьют вас, и такая пусечка одна посреди леса останется.

– Спалит лес к чертям. Чего волноваться? К ней ни одна зверюга в здравом уме не подойдёт.

Тут я прав. Даже близко не сунется. Это с виду саламандра маленькая, но тело в момент опасности, или наоборот, чрезмерного благодушия, раскаляется до таких температур, что камень трескается. Удивительное животное. Наши земные саламандры, мало того что амфибии, не годятся этой и в подмётки.

Во-первых, салы – полуразумны. Во-вторых, легко приручаемы. Не попросишь огня, так и будет сидеть спокойно в мешке, или за пазухой, не причиняя вреда. Но пока приручишь такую – семь потов сойдёт. И ожогов будет не счесть.

– Всё равно не продам, – хмурится Кыш. – Не проси. Вот потом…

Киваю. Хорошо, потом так потом. Зверушка, способная разжечь костёр даже на сыром топливе, стоит ожиданий.

– Подброшу тебе саламандригу, – грожусь. – Вот где простор для дрессировки.

Данил прыскает в кулак. Ну да, есть над чем посмеяться. До чего нелепая гибель: наступить самой смерти на хвост. Кто же знал, что в той пещере водится подобное? Да ещё неумело прячется, выставив чешуйчатые оконечности.

Саламандрига куда хуже младшей сестры. Крупнее, злее, и – умнее.

В общем, только пепел от меня в тот день и остался. Жальче всего было часы: вернулись в банковскую ячейку бесполезным куском оплавленного металла. Едва не устроили пожар. Хорошо что компасом тогда ещё не обзавёлся. Вот уж была бы катастрофа.

– Ты её донеси сначала, – улыбается Кыш. – Хотя, чего там, неси. Я на это посмотрю.

Остаток дня проводим в непринуждённой беседе. И только когда начинает одолевать сон, идём на третий этаж, в кровать.

Для гостей Кыш выделил две маленькие комнатки. Ко мне почему-то решил подселиться Хомяк. Мы лежали в темноте – кровати совсем рядом – на неудобных матрацах, набитых колючей соломой.

– У Аньки нормальные кровати, – жалуется Хомяк, елозя в темноте.

– Мужикам – спартанские условия, – отвечаю. – Так чего ты к ней не пошёл?

Хома мнётся, тянет с ответом, подстёгивая любопытство.

– Уговор, – коротко отвечает он. – И секрет. Допытываться будешь?

– Не буду, – вздыхаю. Хотя очень хочется. Но мало ли, что у них там за тайны. Может, девушка братцу хитрый амулет подарила: проговорится – и всё, чары перестанут работать.

Поэтому – ну его. Мне своих тайн хватает, к чему чужие? Шило, в любом случае, не утаишь.

– Я тебе потом как-нить всё расскажу, – шепчет Хома. – А ты… скажи, что такое ЖПВ? Тайное слово?

Усталость всё-таки берет своё. Набегался за целый день. Жаль, не успел попариться в баньке. На саламандрином тепле хороший жар должен быть. Ну, ничего, успеется. Вот возьмём заказ у Аниной пряхи, и помоюсь перед походом, как следует.

– Эй, – шикает мальчишка, – чего затих?

– Тайное, – сквозь сон говорю я. – Должен будешь. Угу?

– Ага!

Губы против воли разъезжаются в улыбке.

– ЖПВ – это Жопа, Полная Восторга. Усёк? Тигриная шкура – это ЖПВ. Дохлый нефритовый камнеед – ЖПВ. Брошенное ленунье гнездо с крадеными золотыми бирюльками – тоже. Усёк?

– Усёк, – довольно говорит Хомяк. – Буду знать! Спокойного сна.

– И тебе, иллюзорщик.

* * *

Выспался хорошо. Наконец-то. Чтобы Земля отпустила тебя здесь, в Канве, нужно хорошенько поспать. Тогда мозги вроде как приходят в норму, настраиваются на местный лад. Начинают верить в происходящее. Поэтому прежде чем идти на важное дело – выспись, старатель. А потом – можешь бодрствовать отмеренное время. Чуть-чуть устанешь, не более того.

Мы стоим, нетерпеливо переминаясь, возле глухой каменной стены. Касаюсь ладонью кладки. Холодная, чуть влажная.

Сверху, по винтовой лестнице, топает Кыш. Сонно зевает, на щеке – свежий ожог. Не иначе как возился со зверинцем.

– Р-разойдись! – командует он.

Подаёмся в стороны. Стена перед нами, до этого целая, начинает мелко дрожать. По всему зданию проходит жалобный гул. Камень покрывает едва различимая сеть трещин. Ещё немного – и крупный кусок стены осыпается под ноги серым песком.

Двери в башни стихийников открываются эффектно.

Пожимаю протянутую мне руку, первым переступаю «порог» – торчащие из-под земли острые камни.

После лёгкой влажной затхлости свежий воздух, наполненный свежестью леса, кажется невообразимо вкусным. Вдыхаю его полной грудью, улыбаясь, смотрю на чуть прикрывшееся облаками солнце.

Чудесная погода!

Вниз от башни ведёт узкая тропинка. Она тянется вдоль крутого склона, даёт вдоволь налюбоваться видом на реку, разноцветные поля, едва видную отсюда тёмную цепь оборонительной стены Столицы. Затем тропка сворачивает резко вправо. Широкие кроны дубов закрывают нас от припекающего солнца. И глаз хозяина этой земли.

Честно говоря, я непозволительно расслабился.

Поэтому следующие события стали для меня не просто сюрпризом – настоящим шоком.

Прохладный лесной воздух звенит от голодного комарья, другой насекомой мелкоты, жужжащей возле самого уха. К разбавленному птичьим пением жужжанию добавились звонкие хлопки, негромкие ругательства.

Кажется, отвлеклись – всего ничего.

Этого хватило.

Из плотных зарослей малины на нас, абсолютно беззвучно, вываливается целая толпа низких – почти детей! – человечков. Злобно чирикая, окружает нас, в мгновение ока, плотным кольцом. Я, удивлённо хлопая глазами, смотрю на оскаленные бородатые морды, жёлтые иглы костяных наконечников копий. В спину мне упирается Дан. Друг на взводе: топор в руке, могучая грудь вздымается часто-часто.

Первый шок проходит, я негромко говорю:

– Данилыч, без резких движений….

Словно в ответ на это стоящий рядом со мной имп, дико взвизгнув, ударяет тупым концом копья мне в живот. Обидно. Но не больно. Не зря перед выходом надел чешуйчатый жилет.

Нагло скалюсь.

Убивать нас никто не будет. Пока. Была бы такая цель – лежать нам дома, в кроватях, по-рыбьи хватая ртом воздух.

– А это как называется? – шёпотом спрашивает Хомяк. Нам бы побольше места – и молодой стихийник разгонит эту кодлу, но… импы действуют с умом. Хороший у них вождь. Сообразительный.

– Очевидное и невероятное, – бормочу я, не отводя взгляда от дрожащего перед лицом острия. – Нас, дамы и господа, форменно берут в плен.