Оставив Аннуса дежурить у дома, Сергей на пару часов показался в редакции. От слежки стажера толку не было никакого, но журналист твердо решил делать вид, что старается, а дальше – как бог выведет. Нелепую они с Гороховым легенду про Анисима придумали – то он дизайнер, а то часами будет тереться у подъезда… Начхать! Горохов лично насочинял, пусть сам и думает – умно это или нет.

Между тем в редакции произошел первый за долгие годы инцидент между Фруевым и редактором Калашниковым. А дело было так…

Калашников наливался яростью. Он медленно краснел, глаза лезли из орбит. Эдакий сеньор-помидор. Читал статью Фруева о деревенских мужиках, ищущих правду в столице, и бесился. Фруев уже сто раз пожалел, что зашел так некстати.

Калашников не выдержал.

– Мужики! Ищут правду! Они ищут эту херовую правду уже лет пятьсот, Фруев! Ты подумал, когда брался за такую тему, кому она будет интересна? Твоим мужикам? Они нашу газету не читают! Какая им правда нужна, тем более в столице? Водка бесплатная? Что им нужно, конкретно? Сидел себе в деревне, работал – бах, все бросил, поехал правду искать, – Калашников метнул на Фруева убийственный взгляд. Тот испугано сжался – никогда не видел шефа таким озлобленным. – Правду им подавай! Какую правду?

– Чтобы город не угнетал деревню, – вяло отозвался Фруев. – Чтобы справедливость в жизни была.

– Справедливость! – рявкнул Калашников.

Фруев захотел поскорее покинуть кабинет.

– Справедливости нет! Нету! Нет ни правды, ни справедливости!

Калашников утверждал это искренне. Только вчера он убедился на собственном опыте в отсутствии справедливости. Его любимая жена Зарина, высокая полногрудая татарка, с которой Калашников прожил в мире и согласии двадцать лет, променяла его – сорокалетнего, атлетически сложенного красавца – на толстобрюхого близорукого хиляка, да еще коротышку, почти лилипута. Нет, она не объявила торжественно: «Юра, мы должны расстаться!» – она, как голодная сука, тайно бегала к хахалю трахаться, а после возвращалась домой и нежным голосом ластилась: «Юрочка, пупсик, что тебе приготовить?» Было бы не так обидно, если бы Калашников был импотентом и его не тянуло к жене – нет, он дважды в неделю наставлял ее на путь истинный в супружеской постели, делал по нескольку подходов, при этом по ее лицу видел, что дело делалось ладно. А она спуталась с этим пижоном, очкастым, плешивым музыкантишкой… Он же маленький, тот мужичок, до груди ей. Как можно с таким? И лицо уродливое, как у Фруева.

Калашников, зло прищурившись, посмотрел из-за листов со статьей на своего сотрудника. Точно, такая же отвратительная физиономия.

Если бы не старик в квартире напротив жилья коротышки, он бы до сих пор ничего не знал и верил бы в правду и справедливость. А так – их нет. Нету! Старик позвонил и, издевательски посмеиваясь, сообщил про Зарину.

– Хотите лично убедиться, приходите ко мне. Она уже у него, и они не зашторивают окон.

Взволнованный Калашников примчался к старику и в услужливо предоставленный бинокль увидел воочию, как Зарина оголилась и стояла перед мерзким коротышкой – великолепная, с большими бедрами, большими грудями, смуглокожая. Член у музыканта был не маленький, но и не большой – как у Калашникова. Нисколько не лучше. Ха, музыкант! Он играл на виолончели, и у него была маленькая виолончель, потому что он был коротышка! Какая она извращенка, его красавица-жена! Она послушно лежала на животе, пока музыкантик вытворял с ней все, что хотел. Ему она позволяла все, а законному супругу устроила «клубничку» всего дважды за долгую супружескую жизнь, и то с кучей оговорок и ограничений. А коротышке – пожалуйста, без проблем! Калашников видел лицо жены – она орала, она стонала, как шлюха. С мужем лежала с каменным лицом, а тут выделывала финты!

Калашников отбросил от себя листы со статьей. Почему? Да все потому, что не было ни правды, ни счастья! Ничего. А урод Фруев писал о мужиках-правдоискателях – ходят они, всем в рот заглядывают: «Какая она, правда?» Убить мало за такую писанину!

Фруев вышел от редактора ни живой ни мертвый. Отерев пот со лба, выдавил смотревшему на него Бянко:

– Совсем озверел. С чего бы?

– Не знаю, – пожал плечами Сергей, улыбнулся.

– Кстати, он велел зайти к нему твоему стажеру.

– Аннуса нет. Скажи ему, придет не скоро.

– Зайди и скажи ему сам!

Ничего говорить озверевшему Калашникову Сергей не собирался. Он закрыл ноутбук, впихнул его в сумку и ушел из редакции.

Связаться с Аннусом с помощью ай-фона не удалось – негодяй отключил телефон. Сергею пришлось ехать к дому Горохова.

Аннуса у дома не было!

Взбешенный Бянко кинулся в подъезд. Сержант на входе предупреждающе поднял руку.

– Стой! Куда прешь?

– К Гороховым!

– Подожди, я спрошу, можно ли тебя пускать.

– Слушай, негр заходил в дом?

– Я тебе справочное бюро?

– Трудно сказать?

Сержант, набирая на домофоне номер Гороховых, повернулся к Сергею спиной. Журналист был более чем уверен, что Аннус пребывал в апартаментах Алика Горохова, а вот хозяин в квартире, сто процентов, отсутствовал. Сергей толкнул сержанта в спину, и милиционер опрокинулся, грохоча табуреткой и еще чем-то.

– Эй! Эй! Ты что?! – заголосил он, но Бянко уже бежал по лестнице на второй этаж.

Сергей с разбега уперся в запертую дверь квартиры. Только здесь он осознал, что совершил глупость – зачем было опрокидывать сержанта и рваться сюда, если войти внутрь он не сможет.

– Эй, урод, ты где?! – заорал снизу милиционер, уже поднявшийся на ноги, но не решившийся покинуть пост.

Сергей забарабанил в дверь. Раздался щелчок замка, и дверь отворилась. На журналиста смотрел с бесстрастным лицом лакей.

– Мой друг… – начал Бянко.

– Он здесь, проходите. Вас велено впустить.

Сергей вошел в прихожую. Лакей запер дверь и указал рукой в глубь квартиры:

– Идите в гостиную, потом войдете в правую дверь.

Сергей посмотрел на лакея. Тот оставался бесстрастен. Делать нечего. Журналист пошел, куда было указано.

Гробовая тишина. Ни звука.

Он прошел сквозь пустую гостиную, нерешительно замер у двери в другую комнату, прислушался. Затем толкнул дверь.

Он даже не пытался зайти, все было видно и так – это была спальня с большой роскошной кроватью, на которой стояла в позе обнаженная прекрасная Нелли, а сзади, в полнейшей тишине, пронзал ее лоно черный, как смоль, Анисим. Сергей медленно закрыл дверь.

Если об этом узнает Горохов, он убьет их. Нет, не Нелли, а этого глупого африканского болвана и его, Сергея Бянко. Козел Аннус. Теперь журналисту становилось яснее ясного, что вычислить того из прислуги, кто выдал Горохова братве, не удастся – если они рыпнутся, агент братвы сдаст сексуальный подвиг Аннуса Горохову, и Алик разделается с ними. Хотя будет еще проще – скрытый враг не станет ждать каких-то действий со стороны Сергея, он сдаст Горохову их сейчас; может быть, уже рассказывает шефу по телефону, и через пять минут все будет кончено.

Сергей медленно пошел прочь. Не стоило прерывать Аннуса – пусть порадуется перед жуткой смертью.

Лакей все так же стоял у двери. Он молча отпер замок и выпустил журналиста в подъезд.

Сергей медленно сошел по лестнице вниз. Может, тот лакей, что был при дверях, и был человеком братвы? Бянко стало вдруг легко. Жалость пропитала его сознание – он погибнет ни за что, погибнет по глупости. И Аннус тут ни при чем, хоть он и подлец. Виной всему сам Сергей – нечего было лезть в это дело. Помер Мулатов – и бог с ним! Скончался сын поэта Контенко – и ладно! Нет, полез ради шумной статьи, ради мизерной премии и похвалы шефа. А кто такой редактор Калашников? Козлопан. И ради одобрения козлопана он вляпался в дерьмо? Нет, он не глупец. Сергей Бянко – тупой болван. Дурак.

– Урод!

Журналист очнулся от громкого окрика – сержант на входе смотрел сурово, похлопывая резиновой дубинкой по своей ладони. Сергею было не до него. Ударить он не посмеет.

– Сам урод! – буркнул Бянко, выходя на улицу.

– Что ты сказал?

– Стой, где стоишь.

Сергей оказался на улице. Сержант вдогонку рявкнул:

– Ты как разговариваешь с милиционером при исполнении? Да я…

– Перестань гавкать, пес цепной.

Выпустив пар на страже порядка, Сергей задумался. Что можно было предпринять, чтобы нейтрализовать возникшую опасность? На Анисима злиться не хотелось, хотя он и мог додуматься своей курчавой башкой, что не следует безоглядно отдаваться велению похоти. Красивая самка призывно раздвинула ноги, а он и рад стараться. С одной стороны, Аннус спас Сергея, поразив трубой киллера в переулке… Бянко почти ежечасно возвращался в мыслях к тому происшествию. Неужели его заказали? Кто и почему? Он отметал это предположение. Скорее всего, они случайно столкнулись с бандитом, который напакостил и уходил с места происшествия, а они мешались, и он попытался их убить, но Аннус разделался с ним с помощью водопроводной трубы. Он спас жизнь Сергею, но привязанности к нему не возникло. Как она могла возникнуть, если на второй день Анисим оттрахал в редакционном туалете Таисью Нелюдову, красивую блондинку, на которую Бянко пялил глаза третий месяц, не решаясь перевести служебные отношения в личные. Зато Аннус не побрезговал. Сергей пошел в туалет – ключ брать не пришлось, ибо Фруев, ехидно подмигивая, сказал, что ключ от туалета забрал стажер. Сергей толкнул дверь и обомлел – Аннус, всаживая член в счастливую Таисью, повизгивал от удовольствия. Заметив Бянко, он не смутился, но ловко выскользнул из ласкового лона красавицы, развернул ее лицом к себе и, надавив руками на плечи, перевел ее на минет. Сергей обалдел – такого он не ожидал ни от Аннуса, ни от Нелюдовой.

Анисим, подмигивая, спросил:

– Курить есть? Сигарета?

При этом сидящая на корточках Таисья, не прерывая минета, умудрилась улыбнуться Сергею.

Вспомнив этот случай, Бянко заскучал еще больше. Даже яички заломило – до того явно он представил улыбчивую красавицу Таисью. Тогда еще гад Воскутков, этот чертов Кунни, ядовито спросил:

– Что так долго в туалете?

На что Сергей ему ответил:

– Сходите туда, вас там ожидают. Поможете Нелюдовой.

И сейчас Аннус перехватил красавицу Нелли, на которую у Сергея посреди дня встал, дерет девицу в гнетущей тишине, скот безмозглый, – а умрут они вместе. Аннус хоть со смыслом погибнет – красивых баб побабахал в полное удовольствие, оставил капли африканского ДНК в организме распутниц; а он, Серафим, он за что смерть примет? Нет, он глуп, глуп. Глупец.

Сергей взглянул на свои часы. Итак, он поручил Анисиму вести слежку за домом Горохова, надеясь, что в отсутствие хозяина начнутся некие подозрительные перемещения, а стажер элементарно напакостил. Запорол дело. Даже если Горохову представить доказательства (которых не было), что Аннуса с пути истинного сбила госпожа Нелли, а не наоборот, они себя не спасут. Был только один шанс – Азаров говорил, что Нелли вовсю пялилась с лакеями, и выдавать Аннуса им могло оказаться себе дороже – всплывут факты ужасающего разврата молодой супруги, и Алик Горохов тогда не помилует никого. На этом можно было попытаться сыграть – он не полезет в змеиное гнездо, свитое в квартире Горохова, а они не тронут его. Значит, Анисима он оставит на посту у газетного киоска, пусть ведет наблюдение, но так, чтобы об этом в квартире не знали. Сергей даже сэру Горохову скажет, что передумал вести наблюдение.

– Сережа!

Сияющий от счастья Аннус выбежал из подъезда, распахивая руки. Бянко хотел избежать объятия, но не удалось – стажер налетел ураганом и закружил Сергея. Тот оттолкнул Анисима.

– Идиот! Уйди от меня!

– Зачем ругался? Я так весело!

– Конечно, что тебе переживать – оттрахал жену Горохова.

– Она сам мне дала! Тебя ждаль…

– Ты?

– Зачем я? Он ждаль… Нелли… – Аннус мечтательно закатил глаза.

Сергею захотелось его ударить, но он сдержался.

– Ты как в квартиру к ней попал?

– Я? Тут сидел, у киоск, газету листать. Вышел слуга, позваль… Нелли целоваль меня… Я счастье…

– Будет тебе счастье, когда ее муж яйца твои вырвет вместе с потрохами.

– Я не куриц, у меня какой яйца?

– У тебя? У тебя яйца черные. Такие круглые штучки, которые между ног болтаются.

Аннус помрачнел.

– Я виноват, да?

– Виноват! Ты сел открыто. Почему не затаился? Сидит у всех на виду – вот он я!

– Ты не говориль таиться.

– У самого головы нет? Не мог догадаться?

– Я не догадаться. Я не разведчик. Я журналист. Я писать в газета – ньюспейпа. Репортаж.

– Замолкни, достал ты меня! Нет мне от вас жизни, от идиотов. Ты – здесь, в редакции – Фруев и Куннилингус, еще Азаров с его страхами… Продолжай следить за домом. Тебя не должны видеть из окон этой квартиры.

Чтобы не впадать в ненужные препирательства, Сергей поспешил прочь, сел в свою «десятку» и поехал. Хоть одно хорошее за эти дни – машину заимел, ай-фон, немножко денежек… Убить могут и нищего, а так хоть жизни успеет попробовать.

Благие размышления прервало появление Фруева. Он стоял прямо на повороте и усиленно голосовал, махая вытянутой рукой. Сергею не оставалось ничего, как притормозить. Фруев удивился:

– Ты?!

Бянко подумал, что зря остановился. Сейчас начнутся распросы: чья машина, на какие шиши приобрел? Ничего подобного не хотелось.

Но Фруев, словно его подменили, бесцеремонно плюхнулся в переднее кресло, спросил о другом:

– Ты в редакцию?

– А что?

– Подвези. Горю! Человек меня ждет.

Делать нечего, поехали.

У входа в здание томился в ожидании мужик, эдакий крестьянский сын. Фруев, не сказав «спасибо», выскочил из машины, подбежал к мужику, подхватил его под руку и увлек в вестибюль.

Сергея это заинтриговало. Он заглушил двигатель и пошел в редакцию. Видеть там никого не хотелось, но резвость Фруева давала надежду на нечто неординарное…

* * *

Калашников с подозрением косил взгляд на сидевшего у его стола благообразного мужика. Тот часто покашливал, иногда нервно поглаживая маленькую, аккуратно остриженную бородку. За спиной мужика стоял Фруев. У приоткрытой двери, ухмыляясь, переминался Сергей. Калашников нервно читал писанину Фруева, то и дело молча поглядывая на всех присутствующих.

Фруев, словно желая окончательно взбесить главного редактора, принес на подпись репортаж о необычном человеке из глубинки. Человеком этим, как понял Сергей, и являлся благообразный мужик. Вот в чем дело – Фруев задумал довести редактора до белого каления. Зачем это ему понадобилось, было неясно.

Глаза Калашникова увеличились, и он, гадко улыбаясь, ткнул пальцем в печатный текст.

– Нашел. Я чувствовал, Фруев, что ты приготовил мне очередную пакость.

– Какую пакость, Юрий Палыч? Статья обычная. Интересная тема, – противно загундосил Фруев.

– Имя у твоего чудо-мужика Ипат, а отчество Ардатальонович… Ты специально это придумал?

– Вот этот господин, перед вами, в натуральном виде. Его зовут Ипат. Ипат Ардатальонович.

– Ты Ипат? – Калашников потемнел, наливаясь злобой. Его взгляд исподлобья стал взглядом убийцы, взглядом быка, заметившего красную тряпку. – Ипат Ардатальонович?

– Да, – коротко вымолвил мужик.

– Паспорт!

– С собой не взял.

– Любой документ.

– Нету.

– А-а-а-а-а. Вы считаете меня дураком. Нет, хуже – идиотом. Иди на…й!

Благообразный мужик ошалело воззрился на вскочившего главного редактора.

– Пошел на…й! – орал Калашников.

Первым среагировал Фруев. Он, оттолкнув Сергея от двери, резво выбежал в общий редакционный зал. Калашников метнулся следом. Он нагнал Фруева у ближнего стола и смачно пнул в мягкий зад. Ускорившись, Фруев унесся прочь.

– Сука, – прошипел Калашников.

Вернувшись в кабинет, он взял статью Фруева и бросил в урну.

– Ты еще здесь? – рыкнул он на мужика.

Тот, нисколько не боясь, встал, снова погладил бородку, сказал:

– Успокойся. Слишком ты нервный. Человек пошутить с тобой хотел.

– Пошел отсюда, я сказал!

Когда мужик ушел, Калашников зло вымолвил:

– Козлы.

– Что вы так злитесь, Юрий Палыч? Фруев всегда дуру гонит. Я видел, у него есть материал, и уже готовый. Не статья, а загляденье. Был бы я завистлив, не удержался бы – украл.

– Убью я этого Фруева.

– Лишитесь хорошего журналиста.

– Ладно… разберусь как-нибудь без твоих советов.

Прямо из редакции Бянко позвонил Контенко. Старик долго не брал трубку, и Сергей успел не единожды прогнать в голове примерный план разговора: «Иван Анатольевич, вы должны мне помочь!» – «Чем?» – удивляется старик. «Мне необходимо встретиться с Алиной Маранковой!» – «К чему? Алиночка в трауре и не желает ни о чем говорить с журналистами!» – «В данном случае я не журналист, я – следователь». Сергей хмыкнул. Ага, суперследователь Серафим. Девиз следствия: «Хрен его знает, где искать, бог даст, само проявится!»

– Да, – голос Контенко был бесцветный, тусклый, словно старик отозвался своим коротким «да» сквозь подушку.

– Это Бянко звонит. Здравствуйте, Иван Анатольевич.

– Бянко? А-а, Сережа… Здравствуй. Что-то узнал?

– Пока информации мало. Иван Анатольевич, мне надо бы встретиться с Алиной Маранковой. Помогите, вы ведь имеете с ней контакт.

– Хорошо, – старик не стал кривляться. – Я сейчас созвонюсь с Алиной, минут через пять позвонишь мне; я скажу, примет она тебя или нет.

– Спасибо.

– Не за что. Ты, Сережа, главное, найди негодяев.

– Найду, Иван Анатольевич, – солгал Бянко.

По большому счету, в данную минуту ему было все равно, чем закончится следствие. Деньги от Азарова он получил, частью они потрачены, а частью надежно спрятаны; результаты же расследования опубликовать он не сможет. А смысл своего бытия Сергей видел в написании статей, очерков, фельетонов и в их опубликовании. Если бы дело так не затянулось, а ограничилось, как он предполагал в начале, короткой историей гибели Мулатова и его любовника Контенко-младшего, Бянко накатал бы легко скандальную статью и, пустив ее в тираж, быстро переключился на новые происшествия и новых героев, а этих спокойно позабыл. Но дело не только затянулось – оно растянулось до бесконечности, а длинных (и таких нервных) тем Сергей не любил. Его мозг жаждал нового. Отсюда это томление. Хотя, по правде сказать, томление от другого – он нашел на свою упругую задницу мощное приключение, и вся клюква (как выражался Фруев) ждала его впереди.

А встретиться с вдовой коммерсанта Маранкова Алиной требовалось по двум причинам. Первое – узнать в деталях, как погиб ее супруг, и второе – знает ли молодая вдовица о страшном счете, который уже предъявлен членам шестерки? Сергей помнил скандал, связанный с похищением Алины неизвестными бандитами. Чем тогда дело кончилось, массовой публике не поведали, но сейчас у Сергея проскальзывали подозрения, что похищение, а потом и гибель Маранкова связаны с требованием уплаты лесорецкого долга. Интересно, сняли с Маранкова деньги или нет? Если нет, значит, должны трясти Алину. Да, требовалось как можно скорее обстоятельно поговорить с Маранковой, чтобы начать делать первые выводы.

Сергей нетерпеливо взглянул на редакционные часы, висевшие над входом в большой редакционный зал. Прошло четыре минуты. Рано. Старик велел позвонить через пять минут.

Бянко продавил кнопки на аппарате – он не немец, чтобы кичиться пунктуальностью.

– Да, – снова голос старика прозвучал, как эхо из глубокого колодца.

– Это Бянко.

– Сережа, ты сейчас собрался к Алине?

– Могу ехать прямо сейчас.

– Поезжай. Она в своем загородном доме и встретится с тобой.

– Спасибо, Иван Анатольевич.

Пошли гудки – старик разомкнул сеть. Сергей опустил трубку, оглянулся, встретился взглядом с бесстыжими глазами Нелюдовой. Она улыбнулась, обнажая десны. Потаскуха. Она, видимо, и с Калашниковым себя не сдерживала, и Кунни мог применить к ней свое умение. Оргия Анисима открыла Сергею глаза. Даже с Фруевым, наверное, уединялась в туалете. А теперь ему, дураку, глазки начала строить. Как же! Облезет теперь.

Бянко подмигнул ей, вытащил из ящика стола диктофон и, спрятав его в боковой карман, заспешил на встречу. Двигаясь по коридору, снова начал думать о Нелюдовой. Девка она красивая. В принципе, поблудить с ней было бы неплохо. Что ее держало в газете? Перспектив в их умном журналистском коллективе для нее не было никаких. Пошла бы в модельное агентство – их по городу не одна сотня, у каждого банка свое агентство. Уже сейчас Нелюдова ходила бы в мехах, ездила на джипе, а так – путается с дешевыми чмыганами…

На улице пошел дождь. Сергей подержал руку ладонью вверх, поймал несколько холодных капель. Да, придется в обязательном порядке впихнуть ей «банан», чтобы не отставать от коллектива, а уж потом пусть перебирается в модельное агентство и выходит замуж за банкира.

Ехать в собственной машине, еще почти новой, среди моросящего дождя, разрезая колесами лужи, было очень приятно. Сергей прибыл к дому Алины Маранковой в совершенном умиротворении.