Владимир неожиданно понял, что скучает по старому Лабиринту, в котором надо было просто вовремя повернуть. Странное чувство – скучать по тому, что еще недавно ненавидел. Еще одно подтверждение того, что падать можно бесконечно.

Нужно было куда-то идти. Куда? Видимо, в никуда. Единственное более-менее действующее направление. Причем сразу понятно, куда попадешь в итоге. Но сегодня выбора у Владимира наконец-то не было. У него впервые в жизни не было выбора, и он не очень понимал, что с этим делать.

Что делать, когда перед тобой всего одна дорога? Казалось бы, ответ очевиден. Иди и будь уверен в правильности выбранного направления. Будь рад тому, что никогда не заблудишься, никогда не остановишься в раздумьях на очередной развилке. Никогда не пожалеешь о своем выборе.

При таком раскладе остается последний жизнеобразующий вопрос. Стоит ли вообще куда-то идти? Стоит тратить время и силы на то, чтобы бродить из конца в конец коридора, или лучше постоять, покурить, а потом без лишних эмоций проститься?

Что ж, на этот вопрос Владимиру предстояло ответить прямо сейчас. И поскольку курить было нечего, он выбрал второй вариант. Шагнул прямо на кривую, горбатую дорогу и двинулся по ней с независимым видом опытного фаталиста. Не глядя по сторонам и не думая о следующем шаге.

Дорога отчаянно петляла, но оставалась при этом прямой как стрела. Сначала Владимиру даже казалось, что он ходит по кругу. Потом он решил, что скорее это спираль. Третьей версией было – лента Мебиуса. А какое-то время он даже думал, что находится в состоянии свободного падения.

А потом перед ним вдруг выросли высокие развалины того, что прежде было Лабиринтом. Владимир с тоской смотрел на фантасмагоричное сооружение из темных тоннелей, пещер, поворотов, перекрестков. Все смешалось в один чудовищный курган, к которому вела тонкая, наполовину засыпанная дорожка.

Из развалин струился печально знакомый холодок. Где-то там, сидя на высоком троне, его терпеливо ждал Ужас. И у Владимира не было никакой возможности его обойти. Он не мог свернуть ни вправо, ни влево, ни даже повернуть назад. У него была лишь одна дорога, и, к сожалению, она вела в сомнительном направлении.

Владимир остановился. Против воли его снова стала бить дрожь. Второй встречи с Ужасом он допустить не мог. Он ее просто не вынесет, а может даже, и не переживет.

– Переживу! – вдруг сказал Владимир. – Переживу! – изо всех сил закричал он, громким криком стараясь отогнать парализующий страх. – Не впервой, – вконец успокоившись, добавил он.

Это помогло. Это заставило вспомнить, что он здесь, может, и не случайный, но гость. И хозяевам пора уже знать потрепанную честь. Пора уже возвращаться обратно в черный октябрьский вечер. Смотреть в окно на поздних прохожих, мелькающих в оранжевом свете бессонных фонарей.

Но для этого сначала надо было закончить местные дела, какими бы горькими они ни казались. Все еще дрожа, но уже ни о чем не жалея, Владимир вошел в развалины. Голова у него сразу же закружилась, ноги то и дело теряли опору, а глаза не находили места для надежного шага вперед.

Ужас возник внезапно и со всех сторон. Владимир едва сдержал панический крик, вместо этого твердя как литанию номер своего телефона. Этот нехитрый прием для связи с реальным миром в свое время подсказал ему Калинин.

Как ни странно, прием работал. Нет, страх не ушел, но он хотя бы позволял Владимиру идти. Медленно, неуклюже переставляя отяжелевшие ноги, но все же идти. Не думая о том, какой именно шаг станет последним. И что сегодня означает – последний.

Ужас, казалось, не настаивал на полном моральном уничтожении своего оппонента. Он расслабленно наблюдал, как бредет этот странный, испуганный человек, возжелавший вдруг личной с ним встречи. Ужас не восхищался им, не ненавидел его. Ему было все равно, он просто делал свою работу. И она ему очень нравилась.

Владимир пришел в себя на полу спальни. Он сильно вспотел, и у него жутко болела голова. Еще его тошнило и очень хотелось пить. А так вроде ничего. Главное – живой и все еще не окончательно спятивший. Хотя, возможно, ему просто дали еще немного времени на раздумья. Возможно, до завтра.

Завтра вполне предсказуемо наступило. Владимир включил свой рабочий компьютер и принялся завершать вчерашний срочный труд. Не слишком торопясь, но и не медля.

Сергей опоздал почти на четверть часа. В свое неискреннее оправдание он заметил, что просто обязан был досмотреть этот сон. Сон про беспокойную любовь и раз за разом ускользающее счастье.

– Действительно, уважительная причина, – усмехнулся Владимир, – но нам с минуты на минуту документ сдавать.

– Я помню. У меня почти все готово, – оскорбленно прервал его Шилов. – А вот сарказм твой не до конца уместен. Ведь я, Володя, люблю даже кошмары. Самые страшные, самые кошмарные кошмары. Я люблю их все без исключений. А все потому, что сон, как правило, – главное приключение в нашей жизни. Причем приключение без каких-либо негативных последствий. А это стоит ценить. И не отказываться от них из-за скучного распорядка дня.

– Считаешь – иллюзии лучше реальности?

– Не всегда, конечно, – пожал плечами Сергей. – Но довольно часто бывает именно так. Иначе почему все так любят иллюзии и не любят реальность?

– Потому что дураки, – тихо, практически про себя, пробормотал Владимир.

– Ладно, – Шилов его не расслышал, но общий посыл понял. – Просыпаюсь и начинаю работать.

На какое-то время кабинет погрузился в умиротворенную министерскую тишину, когда телефоны звонят где-то на другом конце этажа, стучатся исключительно в соседние двери, а на стол тебе не ложится ни одного всенепременно необходимого письма. Плохо в этой тишине лишь то, что она крайне быстро подходит к концу.

– Доброе утро, – в кабинет вошел Кирсанов и вопросительно посмотрел на Владимира.

– Доброе утро, Евгений Павлович, – поздоровался Владимир. – Почти готово.

– Хорошо, – благодушно ответил Кирсанов, – я у себя. Жду.

Через час Владимир распечатал итоговый документ и понес сдавать его Кирсанову. Сергей пожелал ему счастливого пути и скатерти-дороги.

До кабинета Кирсанова надо было сделать около двадцати шагов. Но уже на восьмом он услышал воззвание о помощи и не смог пройти мимо. Собственно, сподвигло его на это не само воззвание. В Министерстве постоянно звали на помощь, но это отнюдь не означало, что на помощь стоило приходить.

Надо было внимательно вслушиваться в голос зовущего. Голос не должен был отдавать медовыми или, наоборот, резкими нотками. Не должен был быть излишне легкомыслен или спокоен. И уж точно в нем не могло быть паники. Панические голоса обходите за два этажа минимум. Нет! Голос должен быть чист и печален. Вот тогда, если вдруг под рукой не оказалось неотложных дел, можно было и втянуться в чью-то беспокойную историю.

Но на этот раз на помощь звала Ольга, и Владимир почти машинально свернул, чуть-чуть не дотянув до кабинета Кирсанова. Ольге он отказать не мог, как бы ни звучал ее голос. Тем более что звучал он, как правило, неплохо.

– Володя! – длинные волосы Ольги были мило взъерошены. – Володя, помоги, пожалуйста! Я совсем запуталась.

– Здравствуй, Оля, – улыбнулся Владимир. – Что случилось?

Ольга начала сбивчиво рассказывать про свою проблему. Проблема могла быть решена в течение двух с половиной минут, но Ольга об этом, разумеется, не догадывалась. Да и догадавшись, ни за что бы не призналась в этом. Ольга желала подвига в свою честь. Пускай даже на этот подвиг уйдет две с половиной минуты.

Владимир тоже знал про две с половиной минуты, но обижать Ольгу категорически не хотел, поэтому решил задержаться хотя бы минут на десять.

– Будешь чай? – спросила Ольга, пока он занимался делом.

– Нет, спасибо, – с некоторым трудом отказался Владимир, помня о сорвавшемся, но как никогда актуальном визите к Кирсанову.

– А коньяк?

– Прости, Оля. Не сегодня.

– Все всегда не сегодня, – с грустью отозвалась Ольга и с удрученным видом пошла поливать фикус.

Работа в Министерстве Ольгу откровенно тяготила. Она хотела ежедневного праздника, ну или хотя бы ненавязчивого фуршета, а получала лишь календарные протокольные мероприятия. Ольга понимала, что мыслит нерационально, но поделать с этим ничего не могла, да и не хотела.

С Ольгой было интересно поговорить и приятно потанцевать. Она всегда с удовольствием смеялась, с участием сопереживала и щедро угощала шоколадом и миндалем. Словом, Ольгу любили все, кому не приходилось с ней работать.

А вот работать с Ольгой было сложно. Работать с Ольгой было страшно. Работать с Ольгой было невыносимо. Работа с Ольгой отнимала все психологические и нравственные ресурсы. Превращала спокойного уравновешенного человека в плачущего неврастеника. Забирала все, что было ценно и дорого.

Владимир с Ольгой никогда не работал, и у них были замечательные отношения. Он часто заходил, пил чай, иногда коньяк и слушал истории из жизни Министерства. Делился своими, куда менее интересными. Обсуждал подводящую раз за разом погоду и улыбался нехитрым, но все равно милым шуткам.

– Все, сделал, – Владимир поднялся из-за стола.

Ольга благодарно улыбнулась. Она была хорошим человеком, попавшим не туда, куда всем сердцем желала.

– Спасибо, Володя. Заходи почаще.

– Всенепременно.

Ровно через семь секунд Владимир постучался и вошел в кабинет Кирсанова.

Кирсанов в этот момент казался очень похожим на Ольгу. Видимо, от сегодняшнего документа зависели не только общественные нужды, но и личные чувства Евгения Павловича. Вследствие чего Кирсанов пребывал в несколько очарованном настроении.

Владимир молча протянул ему документ. Кирсанов погрузился в чтение. Минут пять он переворачивал листы, строго и недоверчиво всматриваясь в каждую букву. Гораздо больше букв Кирсанов любил цифры. Во-первых, их было в три раза меньше, а во-вторых, не надо было гадать над ударениями.

– В целом хорошо, – вынес наконец свой вердикт Евгений Павлович. – Но чего-то не хватает.

Владимир ждал этого замечания. Кирсанов очень его любил. Оно казалось ему глубоким и емким. Оно абсолютно ничего не стоило, но могло принести невиданные дивиденды. В общем, что ни говори, но Евгений Павлович был далеко не глупым человеком.

– Эх, жаль, времени нет! – Кирсанов взглянул на часы. – Уже не переделать. Ладно, – принял он непростое решение. – Оставляем!

– Ну что? – встретил Владимира Шилов, когда тот вернулся в кабинет. – Чего-то не хватает?

– Разумеется. Знать бы еще чего.

– Чего-то важного!

– Чего-то острого!

– Чего-то великолепного!

– Хватит, Вова! – с грустным видом воскликнул Шилов. – Мне кажется, что мы говорим не о документе, а о моей жизни.

– Говорят, иные жизни похожи на документы.

– Кто говорит?

– Тот, кто подписывает документы, не читая.

В эту ночь Владимир почти уснул, но по какой-то неясной причине в последний решающий момент зачем-то открыл глаза. Пары дремотных секунд не хватило ему для того, чтобы спокойно закончить этот день. А теперь уснуть придется не скоро. Не раньше, чем он отшагает десяток километров по гулким тоннелям. И в этот раз хорошо бы обойтись без Ужаса.

Владимир старался не думать об этой встрече. Одна только мысль о ней вызывала озноб и желание забиться в самую узкую и темную щель. А главное, Владимир совершенно не был уверен, что в этот раз ему удастся сохранить в неприкосновенности твердость своего решения. Ведь, как это ни печально, но твердость наших убеждений часто зависит от остроты направленных в нашу сторону ножей.

Подбадривая себя старыми дворовыми песнями, Владимир неожиданно забрел в тупик. Тупик, так тупик, дело привычное. Пожав плечами, Владимир развернулся, прошагал еще пару минут и забрел в тупик вновь.

Два тупика за две минуты! Такого Лабиринт не позволял себе никогда. Владимира начали одолевать мрачные мысли, и они только укрепились, когда он оказался в тупике в третий раз. Владимир выругался и снова упрямо отправился искать путь на свободу.

На четвертый раз он уже не ругался. Он с замирающим сердцем прошагал в одну сторону, в другую, в третью и наконец убедился в том, что на этот раз его посадили в клетку. В каменную клетку, из которой не было выхода.

Казалось бы, садись да отдыхай! Расслабься и жди, когда очнешься в своей кровати и, возможно, даже успеешь после этого выспаться. Но как раз вопрос ожидания Владимира порядком беспокоил. В Лабиринте нужно было искать, а не ждать. И, насколько он знал, в обратную сторону эта формула не работала.

На всякий случай он обошел свою камеру еще раз. Выхода действительно не было. Ничего не было. Голые стены, низкий потолок, холодный пол, до совершенства замкнутое пространство. И чувство бесконечного, невыразимого одиночества.

Клаустрофобией Владимир никогда не страдал, но сейчас в каменном мешке он начал испытывать сильную и быстро нарастающую тревогу. Что если он никогда отсюда не выйдет? Что если стены начнут сдвигаться? Что если он навсегда застрянет здесь, а в реальном мире снова впадет в кому?