Зрители внимательно наблюдали за происходящим. Я покосился на Александра. Он стоял в углу и то и дело поглядывал на работающий «Грюндиг». Когда Света покончила с приготовлениями и отошла в сторону, давая нам возможность оценить ее искусство бандажа, Александр не выдержал, попросил прощения у сидящих на полу гостей и решительно пробрался к камере, чтобы уже не выпускать ее из рук до конца представления. Ему определенно хотелось, пользуясь случаем, поработать с планами и запечатлеть происходящее не только в целом, но и в деталях.

Голая девушка лежала смирно и только тяжело дышала. Создавалось впечатление, будто дальнейшее развитие событий для нее в диковинку, а не подчиняется строгому сценарию. Мне подумалось, что если так оно и есть, то это даже интереснее. Странно было только то, что она лежит на спине, а не на животе, как то больше соответствовало бы предстоящей порке. В неотвратимости которой я не сомневался, поскольку Светлана уже выбрала черную семихвостую плетку и водила ею по груди и животу привязанной.

Не отрываясь от представления, я машинально проделал в уме нехитрые подсчеты и пришел к выводу, что оказался свидетелем почти филантропического самовыражения его участников. Пятнадцать человек, сложившись по десятке, обеспечивали всего сто пятьдесят долларов, пусть даже наличными, свободными от налогов, которые теперь предстояло разделить между хозяевами квартиры, идущими на определенный риск, хотя бы и в свое удовольствие, и несчастными жертвами истязаний, которых, как я уже заметил, ожидалось не менее двух. Конечно, можно было предположить, что подобные собрания устраиваются, к примеру, каждый вечер, а также учесть потенциальный доход от продаж записываемых в процессе экзекуции кассет, и тем не менее я теперь взирал на происходящее не без некоторой доли жалости. Особенно к распростертому на койке телу, потому что в этот момент Светлана размахнулась плеткой и приступила к главной части программы.

Больше всего меня поразило то, с какой небрежностью и силой она наносит удары. Обычно подобные игры, будь то в жизни или даже на видео, заключались в не более чем символических похлопываниях и пошлепываниях, нацеленных скорее на унижение объекта порки, нежели на причинении ему действительно болевых ощущений. На мой взгляд, столь популярный сегодня на Западе садомазохизм вообще грешит излишней символичностью, делающей его в действительности почти полным синонимом фетишизма. На первый план таким образом выходит атрибутика, а не эмоции. Не скажу, что это плохо или некрасиво, однако то, за чем я наблюдал теперь, трогало меня значительно больше, чем созерцание красиво затянутой в кожу попки, по которой не больно прохаживается дорогая и почти никчемная каучуковая лопатка с резной ручкой из слоновой кости.

Девушка изнывала под плетью. Первые несколько ударов она еще сдерживалась, потом стала громко охать, а когда Света, переложив орудие из правой руки в левую, звонко хлестнула ее поперек дрожащего живота, из-под маски вырвался истошный крик отчаяния. Никто вокруг меня как будто не обратил на него ни малейшего внимания. Все наблюдали за тем, как Света выдерживает паузу, несколько раз проводит рукой по ушибленному месту, унимая боль, и начинает медленно разворачивать койку таким образом, чтобы девушка оказалась лежащей к нам раздвинутыми ногами.

– Что надо сказать? – впервые подала голос Света.

– Спасибо, госпожа… – вторила ей девушка со слабым вздохом, больше похожим на всхлип.

– Теперь ты будешь считать вслух каждый удар. Поняла?

– Да, госпожа…

Как мужчина я всегда отношусь к женскому телу с некоторым трепетом. Особенно к красивому телу. Некрасивое, будучи женским, вызывает у меня отвращение, способное пересилить все остальные чувства, но если оно пропорционально сложено и соответствует приятной внешности, я не представляю, как можно пытаться его уничтожить. А Света, тем временем направила все свои помыслы, похоже, именно на уничтожение. Пользуясь тем, что мы теперь отчетливо видим поросшую густыми волосами промежность ее жертвы, она стала хлестать плеткой так, чтобы всякий раз удар самыми кончиками приходился точно посередине слегка приоткрытых губок. Самое удивительное было то, что содроганиями и криками наказуемая не забывала выполнять полученный приказ и исправно считала:

– Одиннадцать… двенадцать…

Вскоре она замешкалась, получила еще удар, сбилась со счета и чуть не в голос разрыдалась от отчаяния. Потому что теперь ей предстояло начинать все сызнова.

Экзекуция стала походить на марафон. Сверившись с часами, я не поверил глазам: было уже без десяти девять. Стало быть, порка продолжается не менее получаса. В какой-то момент внимание мое притупилось, сделалось чуть ли не скучно наблюдать за извивающимся голым телом и слышать жалобный плач, однако еще через некоторое время само собой открылось второе дыхание, и я почувствовал, что в монотонности происходящего скрывается нечто более ценное, нежели просто голое тело, черная плетка и неутомимая рука хозяйки. В какой-то момент мне даже показалось, что я чисто умозрительно понимаю состояние привязанной к койке девушки, для которой не прекращаемая боль постепенно превращается в источник дьявольского наслаждения. Она не может избежать ударов, она не принадлежит себе, она чувствует устремленные на нее взгляды и вынуждена отдаваться непредсказуемости чужой воли, но за всем этим стоит то, что сделало для нее участие в собственном наказании чем-то вроде наркотика, без которого она уже не мыслит своего существования.

Впоследствии я улыбался, припоминая эти размышления, поскольку в них, скорее всего, было больше патетики, чем правды. Признаться, я всегда грешил тем, что идеализировал других людей, особенно мне незнакомых. Ну кто сказал, что скрывшая лицо под сплошной кожаной маской девица предается размышлениями о смысле жизни, а не просто с большей или меньшей охотой исполняет то, за что ей платят хоть какие-то деньги? Конечно, грустно думать, что подавляющее большинство нам подобных идут на те или иные действия, следуя лишь животным инстинктам и в лучшем случае полагая, будто ими управляет страстное сердце. Ссылаться в вопросах любви и ненависти на чистую работу ума считается у нас чуть ли не зазорным. Хотя именно в ней, в работе ума, а не сердца, на мой взгляд, и заключается не только главное отличие homo sapiens¹⁹ от эдакого homo faciens, да простят мою вольность малочисленные знатоки латыни, но и причина глубочайших противоречий в восприятии многообразия мира разными людьми.

В награду за то, что девушка наконец справилась с заданием и исправно досчитала до двадцати пяти, Света повесила плетку обратно на стенку, распустила ремни на ногах и руках, снова развернула койку боком к нам и… приказала подопечной лечь на живот. Я лишний раз с удовольствием отметил женственную отвислость полных грудей, в следующим момент расплющившихся о черную простынь. Жертва опять вытянулась в струнку. Александр заглянул в окошко камеры, проверяя, много ли еще пленки. Света вооружилась длинной тонкой розгой и, несколькими взмахами вспоров для острастки спертый воздух комнаты, принялась методично сечь по извивающейся спине и не менее беззащитным ягодицам. В отличие от плетки, причинявшей боль, но не оставлявшей следов, розга довольно быстро превратила податливую кожу в алую сетку. Девушка теперь при каждом ударе уже не плакала, а визжала, умоляя пощадить ее, как будто только сейчас до нее дошел смысл происходящего. Я же опять получил возможность удостовериться в том, что присутствую не на подчиненной строгим правилам игре доморощенных садомазохистов, а на настоящей экзекуции, где жертва, однажды согласившись на порку, уже не имеет права остановить ее по собственному желанию.

Кое-кто из зрителей начали перешептываться. Собственно, они могли бы говорить и громко, поскольку крики избиваемой заглушали сейчас все шумы. Я удивился тому, что в дверь до сих пор не позвонили переполошенные соседи. Двое молодых людей встали и осторожно удалились на кухню. Вероятно, покурить и перевести дух. Едва ли для того, чтобы снять возбуждение. Одна девушка прошмыгнула в прихожую, но не ушла, а скоро вернулась и заняла прежнее место. Впоследствии я узнал, что там находился так называемый «совмещенный санузел».

Как ни странно, момент окончания порки я пропустил. То, что она закончилась, дошло до меня только тогда, когда я увидел, что девушка, уже развязанная, тяжело садится на койке спиной к нам, соскальзывает на пол, оползает койку на четвереньках, тыкается головой в подставленную ногу Светы и понятливо лижет ее сапог, символизируя благодарность за пережитое. Никто не аплодировал. Все было по-прежнему буднично и просто. Александр выключил камеру, давая ей передохнуть, вынул кассету, и удостоверился в том, что места на ней еще предостаточно. На часах было двадцать минут десятого.

Проводив девушку в маске до комнаты и снова плотно прикрыв за ней дверь, Света отодвинула койку за угол и обратилась к устало потягивающейся публике:

– Для тех, кто пришел сегодня в первый раз, хочу объявить, что на этом первая часть нашего показа закончена. Кто хочет, может с нами проститься, для остальных же мы скоро продолжим.

И она тоже удалилась в запретную комнату.

Я увидел, как несколько человек потянулись к выходу. Сам я, разумеется, никуда пока уходить не собирался, однако понимал, что на всякий случай необходимо выяснить, что именно ожидается.

Мой сосед по дивану только пожал плечами и признался, что сам здесь впервые. Его юная спутница тоже была не в состоянии пролить свет на дальнейшие события и ограничилась милой улыбкой. Тогда я сказал, чтобы мое место не занимали, встал размять затекающие ноги и подошел в прихожей к разговаривающим о чем-то с уходящими Александру.

– Ну что, понравилось? – поинтересовался он, уже зная по моему виду, каким будет ответ. – Остаешься еще или как?

– Именно на эту тему я и хотел проконсультироваться. Что предполагается?

– Будет еще одна девочка. Света будет ее пороть не больше получаса, после чего этим сможет заняться любой желающий. За отдельную плату, разумеется.

– И чего все это будет стоить? – уточнил я, предчувствуя всю ошибочность своих первоначальных расчетов.

– За второе отделение – опять десять. За участие – по договоренности. Кроме того, если интересует, можно оставить заявку на видео, я завтра будут делать копии. Вся программа стоит пятнашку.

– Хорошо, подумаю, – кивнул я и на всякий случай сразу протянул Александру оставшиеся десять долларов.

Я всегда исхожу из принципа, что лучше все и сразу, чем неизвестно когда и по частям. Очень может быть, что завтра мне вся эта оргия покажется сплошным занудством, хотя может быть и так, что, напротив, захочется опять сюда прийти и снова все пережить. Но, как показывает практика, первое очарование при повторном соприкосновении уже не производит должного впечатления и часто оборачивается разочарованием. В моем случае так произошло, например, с лондонским «Реймонд Ревю Бар», первое посещение которого показалось мне чудесным откровением: такого смелого и в то же время художественного выступления по-настоящему интересных внешне и пластичных девушек я не видел нигде – ни в Бангкоке, ни в Париже, ни в Амстердаме. Во второй раз с той же программой выступали танцовщицы похуже, причем для пущей пикантности разбавленные двумя бычками-мужчинами. Наконец, в третий раз, я откровенно зевал и посматривал на часы в ожидании окончания представления, которое теперь само по себе случилось примерно на четверть часа раньше, а разгуливающих по сцене неказистых девиц спасали разве что высокие каблуки да все те же красивые наряды. Остается лишь добавить, что произошла эта метаморфоза за какие-нибудь три с небольшим года. Конечно, не за два дня, но вырождение из превосходного в посредственное было слишком разительным, чтобы не тронуть меня за живое.

Теперь, зато, я был уверен в том, что второй жертвой окажется моя недавняя гостья. Я постарался припомнить, как она вела себя, когда отрабатывала у меня положенное вознаграждение, однако ничего особенного из памяти не извлек. Девушка честно делала свое дело, не подыгрывая, как это делают, искусственно распаляясь, дешевые актерки из порнофильмов, и не превращаясь в мертвую куклу наподобие тайских нимфеток. Правда, против подбадривающих шлепков по ягодицам она возражать не стала. Но этого обстоятельства было недостаточно, чтобы приписать ее к лагерю мазохисток. Тут всегда важно поведение мужчины: какой бы феминисткой и недотрогой женщина ни была, если со знанием дела указать на отведенное ей место и, главное, не опасаться получить отпор, из нее в процессе любовной игры можно при желании веревки вить. Возражений от несогласных со мной я жду по адресу электронной почты borgiak@mail.ru…

Примерно через четверть часа, если не раньше, все, кто остался, уже сидели на своих местах и ждали продолжения. Александр снял камеру с треноги и теперь наблюдал за происходящим из-за порога кухни, держа камеру на плече.

Первой через порог таинственной комнаты осторожно переступила новая голая девушка. Остальным она с первого взгляда могла показаться все той же, которую пороли в первом отделении, чему способствовала, вероятно, та же самая черная маска, скрывающая всю голову, тогда как я мог только порадоваться своей проницательности: бесспорно, это была никто иной как моя позавчерашняя девушка по вызову. На сей раз маска составляла не всю ее одежду: на ней были довольно изящные черные туфельки, а щиколотки и запястья стягивали кожаные браслеты из черной кожи с металлическими колечками. Кроме того, поверх нижней части маски, прикрывающей шею и плечи, был надет черный кожаный ошейник, тоже снабженный кольцом впереди. Несмотря на упомянутые туфли, двигалась девушка на четвереньках, почти ползком, и при этом очень опасливо, боясь ненароком задеть что-нибудь длинной и блестящей металлической тростью, которую держала ровно посередине зубами. С обеих концов трость заканчивалась кольцами с продетыми в них маленькими золотистыми замочками.

Оказавшись точно под свисающей с потолочного блока веревкой, девушка была остановлена хлопком в ладоши. Вышедшая следом за ней Света, снова прикрыв дверь (за которой я успел угадать в темноте, на фоне залитого лунным светом окна контуры женской фигуры), наклонилась и потянула металлическую трость на себя, вынуждая тем самым девушку подняться на ноги. Теперь уже всем стало видно, что это новый персонаж разворачивающейся перед нами драмы.

Оставшись стоять, девушка выпустила трость изо рта, Света присела на корточки и, звонко шлепнув подопечную по ляжкам, скомандовала:

– Ноги шире!

Как я и предполагал, через минуту трость была пристегнута обеими концами к браслетам на щиколотках. Открывая и закрывая замочки, Света пользовалась ключом, который висел у нее на поясе.

Поддерживая девушку, чтобы та не потеряла равновесие и не упала, она потянула за веревку и ловко продела ее в кольца на скрещенных запястьях. Потом отошла к стене и торжественно натянула веревку с обратной стороны блока до такой степени, что девушка почти повисла на другом ее конце с поднятыми над головой руками, демонстрируя свою полнейшую беззащитность.

Прочно обвязав веревку вокруг специальной скобы в стене, Света не без гордости взглянула на результат своих трудов и повернулась к нам.

– Теперь я предоставляю возможность любому из здесь присутствующих побрить моей рабыне лобок, – серьезно объявила она и сделала паузу.

В наступившей тишине мы услышали, как девушка, запрокинув черную голову, шепчет что-то вроде «пожалуйста, не нужно…». Не знаю, действительно ли ее не поставили заранее в известность о том, что ее ожидает, или эта сценка была рассчитана на то чтобы лишний раз возбудить публику, однако она возымела свое действие: в воздух взметнулось несколько рук, и желающие стали называть быстро увеличивающиеся цифры, из чего я сделал заключение, что начался торг.

– Пять!

– Восемь!

– Десять!

– Пятнадцать!

Закончили на сорока пяти. Победителем оказался пожилой господин в очках, чья спутница по-прежнему сидела на моем диване. Торопливо поправив на глазах маску, он вынул из нагрудного кармана своей джинсовой рубашки сложенные, очевидно, заранее, деньги и вручил их Свете. Та, поблагодарив, упорхнула в прихожую и почти тотчас же вернулась с синим тазиком, бритвенным станком и баллончиком с пеной. Поставив тазик между широко расставленных ног девушки, она передала бритву и баллончик мужчине и тот первым делом выдавил горку пены себе на ладонь, после чего присел на корточки и принялся наносить пену на и без того практически голый лобок. Маленький пучок волос словно специально для такого случая был сохранен только в самом верху.

– Не видно! – нервно зашикали некоторые зрители.

Господин в очках раздраженно оглянулся, посмотрел на нас, на Александра, делавшего ему знаки из-за камеры, и неохотно подвинулся вправо, продолжая водить ладонью между женских ног и превращая низ живота в белый кремовый торт. Покончив с намыливанием, он окунул руку в тазик, прополоскал в нем бритву и приступил собственно к бритью, которое заняло минуты три, не больше, но зато за ним последовал неторопливый ритуал омовения, после чего перед нами предстал идеально гладкий порозовевший холмик. Словно спохватившись, мужчина снова выдавил на ладонь пены, снова подложил руку под живот девушки и повторно намылил промежность, делая теперь упор на скрытое от нас пространство между подрагивающих ляжек. Опустившись на колени и сделавшись похожим на вооруженного крохотной киркой шахтером в забое, он принялся орудовать бритвой вдоль приоткрытых губок.

Я покосился на его спутницу. Та лишь напряженно наблюдала, стараясь скрыть не то смущенную, не то ироничную улыбку.