Ангел, собирающий автографы

Она рассматривала меня уже вторую остановку. Этот настойчивый неотрывный взгляд темных, широко расставленных глаз не давал мне ни минуты покоя. Чтобы избежать его, я читал затверженную наизусть рекламу на стенах, изучал пол, собственные ботинки и сложенные на коленях руки, снова ботинки, пол, сапожки на высоком каблуке, заправленные в них узкие черные брюки, распахнутую китайскую пуховку зеленого цвета с надписью «North pole», под которой виднелся серый вязаный свитер, ворот, завернутый на горле, тонкие, ярко накрашенные губы, узкий нос с наколотым над левой ноздрей золотистым цветочком – и снова этот пронзительный взгляд. И снова принимался разглядывать объявления, пол, спокойно лежащие на коленях руки, большие пальцы которых были опоясаны двумя тонкими серебряными колечками, точно такие же, но в единственном экземпляре, были и на мизинцах. Взгляд тянул неумолимо, но смотреть в эти темные испытующие глаза я не мог.

На вид ей не больше пятнадцати-шестнадцати. Тонкая легкая девчушка с нежным лицом, губы сами собой складываются в едва уловимую улыбку. Рядом с ней, прижатая к левому боку, сумочка черной кожи с золотой Медузой Горгоной на пряжке. Девушка изредка поправляла прядь густых черных волос, ниспадавших на лицо, отбрасывала назад, на коротко стриженый затылок; через пару минут та же операция повторялась. Каждый раз, когда девчушка прикасалась к волосам, рукав пуховки соскальзывал, обнажая тонкую кисть, выступающую шишечку кости на тыльной стороне запястья и опоясывающий его золотой браслет. Этот ее жест, открывающий на мгновение острое ушко и сережку в виде колечка с прицепленным к нему равносторонним крестиком, укалывал меня холодной иголкой в сердце. В нем, как и в самой девчушке, не было и намека на томный шарм юной женщины, играющей свою изысканную роль, нет, что-то обыденно простое и, в тоже время, столь интимное, что никому иному и не дано будет это увидеть, только мне, сидящему напротив нее, в полупустом вагоне. Рядом с нами никого не было, и розовую раковину ее ушка видел лишь я один. В те короткие мгновения, когда осмеливался поднять глаза и встретиться взглядом.

Красивой она не была. Наверное, слишком широко расставленные большущие карие глаза, опушенные бахромой ресниц и при этом тонкие бледные невыразительные губы, сложившиеся в едва заметную улыбку, не позволяли назвать ее даже симпатичной; слишком уж непривычным казалось лицо. К ней подходило иное определение – стильная; разумеется, в кругу подростков, предпочитающих именно это направление в моде, поведении, культуре общения, хоте о последнем я не мог толком сказать ничего: девушка не вымолвила и половины слова с того момента, как столкнулась со мной на платформе станции метро «Баррикадная», села напротив и принялась разглядывать.

Я не представлял, куда она направляется, и будет ли смотреть на меня так до самой «Сходненской», где я выходил. Или выйдет со мной.

И хотел бы я знать, что она выискала во мне такого, отчего не может никак оторвать испытующего взгляда. Еще на станции я оглядел себя, насколько возможно, но никакой неряшливости в одежде не обнаружил. Вроде все, как всегда, на месте.

Может, она все же скажет? Или мне стоит выйти на следующей, «Полежаевской» раз уж «Беговую» я пропустил, собираясь но, так и не успев выйти в самый последний момент, когда усталый голос предупреждает пассажиров: «осторожно, двери закрываются»? А если успеет выйти за мной, спросить уже на платформе, что ей от меня надо.

Однако, девушка опередила мои намерения, точно по лицу прочитав выстроившиеся в голове планы. Едва поезд унесся в тоннель, и свет станции погас, она быстро оглянулась, и одним шагом преодолев разделяющее нас расстояние, подсела ко мне. Я почувствовал запах духов, коими девчушка без зазрения совести злоупотребляла. Повернувшись ко мне, девушка тихо, я едва расслышал, спросила:

– Простите, вы случайно не Марк Павловский?… Марк Анатольевич, – поправилась она.

Ах, вот оно что. Смешно, конечно, но это первый раз, когда меня узнали на улице. В метро, не суть важно. Хотя фотографии меня молодого, меня в расцвете сил, меня стареющего появлялись с завидной периодичностью в журналах, на обложках книг, в газетах, чаше всего во время вручении премий мною или мне, последний раз был удостоен «Бронзовой улиткой» пять лет назад. И, тем не менее, впервые.

Я кивнул, глядя как напряжение, пульсирующее в ее глазах, спадает и в них становится можно безбоязненно взглянуть. Теперь я был даже благодарен за это разглядывание, за то, что она собралась с духом, подсела ко мне и задала мучивший вопрос.

Наверное, на лице моем отобразилась улыбка человека, победившего в марафоне, забеге, о достижении результатов в котором, я мечтал еще тридцать лет назад, едва первый мой снимок украсил номер журнала «Знание-сила».

– Знаете, я вас сразу узнала, как увидела. Только не решалась обратиться, вы все время казались таким погруженным в себя, – призналась девчушка. И тут же спохватилась. – Ничего, если я у вас попрошу автограф?

Кажется, я покраснел и прошептал так же тихо, как и моя собеседница, заветное:

– Ничего. У тебя ручка найдется?

Она поставила сумочку с медузой на колени и заглянула внутрь. Нашелся «Паркер», правда, шариковый, из копеечной серии, но все же «Паркер».

– Знаете, у меня даже ваша книга с собой имеется. Я по дороге ее хотела прочесть, а как вас увидела… – спустя мгновение появилась и книга: мягкая брошюрка толщиной в палец с перекошенной рожей безумно испуганного человека, сжимающего окровавленный кинжал в правой руке; за его спиной виднелось монолитное здание, утыкавшееся в звездную ночь. Посеребренными буквами поверх картинки шла моя фамилия, внизу название романа «Город среди песков».

Книжицу эту я видел впервые в жизни. А потому логично предположил, что это и есть то самое пиратское издание моего романа о человеке, попавшем в город своего детства и пытавшемся на протяжении десяти авторских листов уяснить свое место в старом-новом мире, что выпустило в свет полтора года назад какое-то уфимское издательство. Я тогда даже судиться по этому поводу не стал: пускай уж лучше печатают, не уведомив автора и не выплатив ему причитающееся, чем не печатают вообще. Все же с того достопамятного тома, что был награжден «Бронзовой улиткой» пять лет назад, у меня так ничего и не вышло, три-четыре полузабытые журнальные публикации не в счет. Хоть эдак вспомнят, несмотря на жуткую обложку, ни коим боком не относящуюся к содержанию романа, и отвратительное качество бумаги.

Протянутая мне книжка и ручка дали повод узнать имя любопытствующей девушки, Оксана, очень симпатичное, и, по моему разумению, которое я, не сдержавшись, высказал тотчас же, очень ей идущее. Девчушка образованно улыбнулась, с интересом поглядывая на зависшую над шмуцтитулом ручку. Минуту я обдумывал посвящение, затем попытался его записать – тщетно.

«Паркер» расписываться не желал, с собой у меня ничего пишущего не было. Девчушка тут же сказала, что купит ручку в переходе, спросила, где я выхожу. Чтобы мне не делать из-за ее настойчивости крюк. Оказалось, что нам обоим ехать до Сходни. Узнав это, Оксана обрадовалась и принялась хвалить мое творчество.

Оказалось, меня она знает довольно давно, «уж лет пять точно», чему я, естественно, не поверил – хотя бы в силу возраста поклонницы. Натолкнулась на меня случайно, разбирая старые журналы, в одном из них прочитала мой рассказ, в восьмидесятых меня весьма охотно печатали, затем натолкнулась на еще один. Нашла сборник «Фантастика» за тысячу девятьсот затертый год с моей персоной, потом вспомнила о подаренной в свое время на пятнадцатилетие книжице; приятно, что такой выбор сделали родители, посчитавшие, что чтение моих опусов необходимо в той или иной мере для их дочери.

Она сказала что «Город среди песков», это прям про нее, что она прочитала его от кроки до корки за один присест и чем дальше читала, тем больше нравилось. И по прочтении романа захотела напрямую, если представится возможность, познакомиться с автором. А про роман «Камень, катящийся по склону холма», Оксана сказала мне, что никакой фантастикой – и на этом слове было сделано ударение – она его не считает, хоть в нем и происходят перемещения во времени в начало нашего века, в предгрозовую пору русской революции (понять и, по возможности, предотвратить эту «первую волну» и пытается главный герой), а про любовь. Скорее, невыносимое влечение главного героя к эсерке-бомбистке, собиравшейся взорвать великого князя, влечение, мучительное для обеих и невыносимо печальное. Ведь даже ее, эту девушку, от не смог спасти от неумолимых жерновов истории. Прочитав книгу, Оксана плакала.

Пожалуй, это была лучшая рецензия из всех, что я слышал о себе. Я смотрел на нее точно таким же взглядом, каким Оксана совсем недавно созерцала меня, слушая ее рассуждения. Со стороны, странная картина – позабытый писатель и единственный его читатель с удивлением и некоторой долей восхищения глядят друг другу в очи.

Собственно, вся идиллия закончилась быстро, динамик прохрипел свое «осторожно, двери закрываются, следующая станция «Планерная», Оксана спохватилась, подскочив с дерматинового диванчика, я среагировал, наверное, не самым лучшим, но самым эффективным в данном случае образом – попросту выпихнул ее из вагона вместе с собой; мы проскочили в захлопывающиеся двери и оказались на платформе. Поезд ушел без нас.

Только спустя добрых полминуты я заметил, что по-прежнему прижимаю к себе Оксану, да и сама девушка не торопится высвобождаться из моих объятий. Я снова ощутил запах девичьих духов, исходивших от ее черных как смоль волос, заметил две маленькие оспинки на лбу; когда Оксана хмурилась, они пропадали в появлявшихся на их месте морщинках.

– Успели, – прошептала она, дыша в мое ухо и не двигаясь и на сантиметр. Я кивнул, все так же продолжая стоять неподвижно, боясь, что как только она отойдет – запах исчезнет. Исчезнет и тепло, ощущаемое через пальто тепло ее рук и….

Я нашел в себе силы одернуть себя и отстраниться. Тем не менее, Оксана взяла меня под руку, господи, да ведь я сам ей это предложил, когда мы направились к выходу на бульвар Яна Райниса. Оксана была лишь на пару сантиметров ниже меня, подходя к лестнице, ведущей на улицу, я полуобернулся к ней, вновь ощутив ставший уже знакомым запах, в то же мгновение она повернула голову ко мне, взгляды встретились, и она улыбнулась.

Около закрытого киоска канцтоваров выяснилось, что она живет на Братцевской улице, до дома ей пилить и пилить на трамвае и к тому же рядом МКАД, а вам далеко? Я кивнул в сторону невыразительных пятиэтажек.

– Вторая «хрущевка» справа.

– Надо же, как вам повезло, – она говорила совершенно искренне. – А мне еще трамвая ждать.

– Я бы так не сказал. Тем более что наши дома все равно скоро под снос пойдут, переберусь куда-нибудь в Митино или в Куркино, так что….

– Ой, мой трамвай! – Оксана оглянулась и вздрогнула всем телом, заметив тайно подкравшийся в сумерках к остановке транспорт.

– Не успеешь, – прежде чем спохватиться, произнес я. Она подняла глаза и почти тотчас же кивнула.

– Да… не успею.

Трамвай ждал ее, но не дождался и уехал. Оксана и шагу не сделала к остановке.

– А вы сейчас что-нибудь пишите? – спросила она, поглядывая в сторону серого пятиэтажного здания укрытого за деревьями, в перерывах между выглядыванием следующего вагона.

Я кивнул и ответил, хотел кратко, но не получилось. Бог его знает, сколько времени я не делился замыслами ни с кем, кроме музы. Да и та последнее время, не баловала меня своими визитами.

Оксана слушала с заметным удовольствием, но и с некоторым напряжением тоже, она торопилась задать новый вопрос.

– И уже практически готово? Надо же. А кто ваш первый читатель? В смысле: семья или друзья?

Я пожал плечами, почему не сказать правду; собственно, что тут удивительного в моем ответе, что зазорного в ее интересе к окружению моей персоны, в том вопросе, что непременно последует за этим. Я оглянулся, вдали показались огни нового трамвая. Оксана начала нервничать, стараясь не смотреть ни в сторону «хрущевок», ни на приближающуюся сцепку вагонов.

– Издатель, наверное, – неловко вымолвил я, рассчитывая обратить все в банальную шутку, но трамвай приближался, и Оксана спешила. Об ушедшей десять лет назад жене и «воскресном» сыне, приезжавшего ко мне как-то в прошлом году – совсем вырос и стал совершенно самостоятельный, – она не узнает уже, потому как спешит и не спросит, а я не отвечу.

– А как же, – она сдвинула брови и туту же добавила, бросив быстрый взгляд за мою спину на пути. – Как же…. Вы что же, один?

Я и мои тараканы. Нет, шутки не для нее, ей же совсем некогда.

– Да, – просто ответил я.

– Давно? Надо же, я и предположить не могла…. – ответа она не ждала. – Так обидно, – и, не трогаясь с места, добавила. – Мой трамвай.

– Опять не успеешь? – напрасно спросил, потому, как тотчас же получил в ответ:

– Наверное, – она посмотрела на меня, отвернувшись от подъехавших вагончиков.

Конечно, она напрашивалась. И, не зная, как лучше, молчала, переминаясь с ноги, на ногу и умоляюще смотрела на меня. А я сам, десятки раз описывавший встречи и расставания, не знал и ли боялся произнести хоть слово. Только вдыхал теплый аромат ее дешевых духов.

– Я смотрю, ты никуда не спешишь, – вырвал из себя я, как только трамвай отправился в путь по бульвару Яна Райниса.

– Мне рано… наверное. Да и… который сейчас час? Да, еще рано. Дома никого нет.