Из страны Оджибуэев

Морозец усиливался да и ветер не отставал, заставляя пригибаться к промерзшей земле. Наконец, вдали показался перекресток. Индеец ускорил шаг. Хорошо бы за ним находилось хоть какое жилье, хоть сторожка. Все лучше в теплом подвале, пускай и в обществе крыс, чем еще одну ночь на ледяном ветру. Ему сейчас главное переждать. Морозы делали его хрупким.

Вот незадача! Он даже притопнул с досады. Светофор стоял на перекрестье дорог, одна с юга на север, другая с запада на восток. Сколько раз он так обманывался, ожидая одно, а получая совсем другое. И что теперь? Идти дальше, или свернуть на юг?

Индеец вздохнул, огляделся по сторонам. Сколько он уже в пути, сколько бредет по дорогам, и все одно. Но это не значит, что он остановится, обязательно доберется до заветной цели. Вот только где она, в какой стороне?

Индеец топтался у светофора, размышляя, и не заметил, как рядом остановилась машина. Спохватился лишь, когда открылась дверь, и цокнули каблуки. Индеец замер, разом превратившись в игрушечного истукана двадцати сантиметров ростом, случайно забытого ребятишками. Ведь он и был им – куклой, коричневой пластмассы с прежде роскошными перьями на голове, ныне оббитыми, в наглухо зашнурованной куртке, кожаных штанах и мокасинах, сжимавший в руке томагавк. К поясу прикреплен широкий нож на ремешке, на спине верное копье. Все необходимое для того, чтобы выжить в долгом путешествии. В которое он когда-то отправился.

Женщина выбралась из машины, разглядывая игрушку. Забарахлил навигатор, она съехала на обочину, чтобы свериться с картой, и тут взгляд соскочил с бумаги за стекло. Пластиковый Индеец двигался, смешно почесывая затылок, ворочал головой, будто что-то искал. Радиоуправляемая игрушка? – Женщина обернулась, пустынь, припорошенная первым снежком, раскинулась на километры, на заснеженной обочине – никого. Да и кто мог играть в этой глуши? Верно, выбросили, а батарея еще работает. Кукла вдруг прекратила двигаться. Вот заряд и кончился.

Она взяла игрушку, повертела в руках, но не нашла крышки, фигурка казалась литой, только оружие снималось. Положила на сиденье рядом, привезет сыну, ему должно понравится. И повернула на север.

Монотонный путь, изредка прерываемый лощинами с обнаженными деревцами, да убогими деревушками, чьи дома лепятся друг к другу в надежде выстоять под напором надвигавшейся зимы. Одинаковые думы, всегда приходившие в промежутках между беготней по городу, тому или другому. В городах нет места мыслям, но по пути однообразные мысли непременно посещают разум. Она вздохнула, поправила выбившуюся из прически прядку, волосы начали тускнеть и сечься, да неважно, и снова взглянула на подобранного Индейца. Почему-то ей показалось, он так же пристально смотрит на нее.

– Куда ты едешь? – спросили Женщину. Голос вернул её из далёка. Смешно, она забыла название города, столько их было, столько будет еще. Неудивительно, что все они слились в одно, превратились в кашу, выбирай любой, черпай названия ложкой.

– Не помню, сейчас посмотрю, – и только потом обернулась, сообразив, что одна в салоне. Так откуда же прозвучал вопрос? Долгонько пришлось ей искать, пока Женщина не поняла, кто именно ее спрашивает. Или что…

Она ударила по тормозам, машина резко встала. Индеец кубарем слетел с кресла на резиновый коврик, быстро поднялся, под пристальным взором изумленных глаз поправил одежду, подобрал выпавший нож, вскарабкался обратно и повторил вопрос. Сзади требовательно загудели, Женщина, не обращая внимания, взяла в руки игрушку.

– Куда ты едешь? – в третий раз спросил Индеец, она видела, как шевелятся побитые морозом маленькие губы, но все еще не могла поверить случившемуся. – Мне в другую сторону надо.

– Далеко? – не удержалась она, чувствуя, как ее пробирает озноб.

– Наверное, да, я не могу сказать тебе, – Индеец нахмурил лоб, задумавшись. Оба молчали: – Но если ты едешь в город, остановись где-нибудь в центре. Зима начинается, надо искать место потеплее.

Женщина осторожно вернула Индейца на сиденье. Тот выпрямился, не спуская с водительницы угольков тёмных глаз.

– Так ты живой? – удивленно произнесла Женщина. Индеец пожал плечами.

– Все игрушки живые. Ты исполнишь мою просьбу?

Она хотела что-то сказать, но передумала, снова надолго замолчав. Смотрела в зеркало заднего вида, машинально приглаживая прядь. На Индейца старалась не оборачиваться. Будто надеялась, что морок извечного одиночества путешествия сейчас пройдет стороной, попугает ее и сгинет. Все сгинет, а она снова останется с воспоминаниями, с навек замершей игрушкой и с тем, кто всегда ждет в конце пути.

Машины объезжали остановившееся авто, водители кто красноречивыми жестами, кто ругательством, выражали своё недовольство. Женщина сглотнула ком в горле. И наконец, кивнула. Индеец поблагодарил, склонившись в полупоклоне. А она спросила, вдруг вспомнив увиденное на перекрестке:

– Ты долго бродишь вот так?

– Три лета и две зимы, – новое молчание. Женщина тихо произнесла:

– Вот как. Я столько же езжу.

– Ты тоже что-то ищешь?

– Нет. У меня такая работа. И, да, я ищу. А ты с фабрики сбежал?

– Это долгая история. Я расскажу по дороге, если хочешь.

История Индейца, и в самом деле, оказалась длинной. Он появился на свет шесть лет назад в цехе номер три. Его и еще полторы тысячи братьев, собранных в ту смену, упаковали в коробки и развезли по магазинам. Купили не сразу, игрушка была дорогая, не раз и не два Индеец видел, как родители бедных детей отказывали им в подарке, не в силах заплатить за Оджибуэя.

Его приобрели через полгода, на распродаже. Так он обрел первого хозяина: бойкого мальчугана, расстреливавшего свои игрушки резиновыми снарядами из пушки. Это повторялось изо дня в день. Игрушки, сколько их ни было у мальчугана, хоть и роптали, но покорствовали жестокостям повелителя. Месяца четыре прошло, прежде чем Индейцу удалось подговорить группу игрушек бежать: он был самым высоким и крепким среди собратьев, и потому его уважали. Но странное дело, едва нестройная группа выбралась на улицу, многие испугались открывшегося им мира и тотчас вернулись назад. А после ночевки на природе он и вовсе остался один. Но и не думал возвращаться. Отправился искать нового хозяина.

Каждая игрушка должна иметь хозяина, иначе теряется ее смысл. И это такое же незыблемое правило, как и то, что она должна быть живой. Сейчас мало кто помнит об этом. Даже те, кто создает игрушки – на громадных предприятиях, в дизайнерских студиях, на заказ для себя или своих детей, – думают, что лишь вычерчивают эскиз модели, а затем собирают все воедино. Но когда действо заканчивается, в последний момент из колодца души, – пусть мелкой, пусть заложенной и перезаложенной, – отдается малая толика самости. Чтобы игрушка могла жить и помнила, что для нее человек не просто конструктор, но прежде всего – Создатель. И как всякий человек, пускай и бессознательно, пусть и отрицанием верит во всевышнее существо, так игрушка верует в человека, жаждет внимания его и не может обрести покой иначе, нежели в руке хозяина, каким бы он ни был, как бы ни обращался с ней.

Потому и Индеец отправился навстречу неизвестности, и скоро его нашли. Новый хозяин, не в пример прежнему, заботился о нем, относился бережно, но был рассеян, и часто забывал – то под дождем, то в зубах любимого щенка. А позже и вовсе передарил младшему брату, пожелавшему иметь такую игрушку. Братик был слишком мал, чтобы понимать, как играть с Оджибуэем, он лишь хотел то, что есть у старшего, и получив пластикового человечка, быстро разочаровался в нем. Тогда Индейца отдали бедным родственникам, где он долго служил яблоком раздора в вечной войне двух близнецов за всякую вещь, которая не могла быть поделена меж ними.

Он снова решил бежать, на сей раз один. А покинув шумное, неуютное жилище внезапно осознал, что не хочет больше искать хозяина. Что-то переменилось в нем. Что-то очень важное.

До самого рассвета он стоял под окнами, пытаясь понять перемену. И лишь когда солнце поднялось над плоскими вершинами домов, пошел прочь, а потом, спохватившись, что его увидят, бежал из города.

Его часто находили, и тогда он снова обретал хозяина. На день, или несколько, а после сбегал – желание свободы оказывалось сильнее. Он научился жить сам по себе, летом бродя по холмам и долам, и лишь промозглой осенью возвращаясь, чтобы весной отправиться в новый путь. Лишь изредка его посещала тоска по хозяину, желание принадлежать кому-то, а значит приносить пользу – он надеялся, что со временем это выветрится, как прежде исчез страх остаться одному. Но тоска, особенно зимой, когда дни становились короче, время от времени напоминала о себе. И чем дольше бродил Индеец, тем чаще.

Когда Индеец умолк, машина остановилась напротив здания муниципалитета. Женщина показала на дом, спросила, подойдет ли. Он долго смотрел и молчал, не решаясь вновь выбраться на лютый мороз, так пригрелся в машине и даже, вот странно, расслабился в человеческой компании. Тогда заговорила Женщина, поинтересовалась, куда Индеец направится по весне.

Он ответил не сразу, всмотрелся в ее усталое лицо. В магазине среди игрушек ходила легенда о Стране Полночной. Будто есть на свете место, где нет солнца, а луна светит так ярко, что серебрит холмы и долы, легкий ветер наполняет траву и деревья жизнью, окрест слышится шум водопадов, вода в которых прохладна и чиста. Там много озер, лесов, полей, там и только там находят пристанище те, кто решается уйти от людей. Вот только найти эту страну очень непросто.

Индеец подумал, что за прошедшие три лета и две зимы неустанных странствований, его вера в Страну Полночную треснула и пошатнулась. Он долго блуждал, невзирая на дни и ночи, на холода и жару, цеплялся к тяжелым фурам и легким автомобилям, спешащим, кто на юг, кто на восток, кто на запад, а кто на север, спускался в пещеры и поднимался на горы. Он был в стольких городах, что перестал различать разницу. Но так и не нашел заветной страны.

Возможно, это и заставило его остановиться у перекрестка, и не сойти в траву, услышав визг тормозов? Или его игрушечная сущность оказалась сильнее несбывшихся мечтаний? А может просто надвигалась новая зима, которой он, впервые в жизни, испугался?

– А что ты ищешь в своих странствиях? – решив переменить тему и отвлечься от неподобающих мыслей, спросил он. Женщина вздохнула.

– Это моя работа: ездить по городам и предлагать товар, – она кивнула на коробки на заднем сиденьи. – Я, как и ты потеряла в дороге счет дням, и так же перестала различать города, в которых побывала: ведь больницы, поликлиники, госпиталя везде одинаковы. Но даже после самого долгого странствия, я всегда возвращаюсь домой. Ведь меня там ждут.

– Кто?

– Мой сын, – и продолжила: – Я предлагаю, упрашиваю, требую, вымаливаю взять образцы лекарств, ведь они и в самом деле хороши. Иногда удается хорошо продать, и я надолго возвращаюсь. Иногда дело не ладится, и я снова уезжаю. Ему плохо без меня, сыну, да и мне без него невмоготу.

– Тогда почему ты выбрала путешествие? – она коснулась виска и замерла, на миг уйдя в себя. Индеец невольно отвел взгляд.

– Может я неправа и мне надо всё время быть рядом с ним. Конечно, так было бы лучше. Но мне нужны лекарства, не те, что я продаю, другие,. И еще врачи, – снов вздох. – Они стоят очень дорого: и врачи, и лекарства. Единственный способ заработать – отправиться в путешествие. За три года я, верно, побывала не в меньшем числе городов, что и ты.

– И тоже не нашла искомого?

– Мне кажется, теперь нашла, – куснув губу, быстро продолжила: – Я хотела предложить тебе кое-что. Вместо того, чтобы искать подходящий дом, я…. Может, останешься и перезимуешь у нас? – тяжело дыша, словно пробежала не один километр, она смотрела на задумавшегося Оджибуэя, пытаясь понять его думы. Индеец вздрогнул.

– Но твой сын…

– Он тихий мальчик, у него мало игрушек, и он почти не играет с ними, – спешно отвечала Женщина. – Или играет, но по-своему: расставит на столе и смотрит, а потом снова убирает в шкаф. Тебе будет спокойно с ним.

– Ты сказала, он болен.

– Да. Это и есть его болезнь. Он ни с кем не общается, вечно погружен в себя. Иногда я не знаю, что он делает, пока не зайду в его комнату. Там всегда тишина. Он вроде рядом и где-то далеко.

Говоря так, Женщина будто всматривалась в его душу, найдя нечто, чего он всю жизнь пытался бежать. Или просто излагала его рассказ своими словами? Голова пошла кругом, но он сжал кулаки, и все прошло.

– Он очень тихий, – повторила Женщина. – Это наследственное, врачи говорят его можно вылечить, если кто-то сумеет заинтересовать и будет постоянно с ним. У него нет друзей. Мои родственники обходят нас десятой дорогой, стыдятся. Мы остались одни. Я мать и очень люблю его, все бы отдала, чтобы мой сын выздоровел, но ему нужен друг. Очень нужен: последнее время он совсем замкнулся. Ему всего шесть лет. И ты… ты ведь тоже не такой, как другие игрушки….