ДВА ПУТИ

Катя так спешила, что примчалась на вокзал раньше указанного времени. Уточнив у диспетчера, на какой путь прибудет поезд, она вышла на пустой перрон и медленно побрела к концу платформы. Полчаса. Ждать осталось всего полчаса…

Платформа закончилась неожиданно быстро. Девушка замерла у её края, пристально глядя на путевую развилку. Два разных направления. Поезда с одной и той же платформы могли уйти в двух разных направлениях. Почему-то, глядя в эту расходящуюся даль, Катя невольно подумала о том, что человеческая жизнь точно так же имеет развилки, но, в отличие от поезда, имеющего чётко обозначенный маршрут, человек далеко не всегда знает, куда приведёт его та или иная дорога. Более того, порой человек вовсе не имеет права выбора и оказывается на том или ином пути не по своей, а по чужой (в силу обстоятельств и чьих-то решений) воле.

Почему-то от мысли этой стало пугающе грустно и даже немного страшно. Но далёкий гудок приближающегося поезда спасительно вернул девушку к реальности, и Катя, забыв обо всём на свете, поспешила к центру платформы – встречать любимого.

Димка выскочил из вагона в числе первых. Лёгкий, счастливый, до боли родной… Подхватил, обнял, заставил забыть всё на свете.

– Катька! Девочка моя…

– Привет! – она, задыхаясь, уткнулась ему в плечо, едва сдерживая слёзы. – Тебя как будто сто лет не было… – вместо ответа Дима как-то странно вздохнул, и Катя недоверчиво отстранилась. – Что? Подожди… А где твои вещи?

– Там оставил. Я ненадолго, Кать.

Сердце предательски оборвалось.

– То есть?

– Не здесь. Поехали ко мне, там и расскажу.

– Я чуть со стула не упал, честно! Приехал на неделю, а теперь остаюсь там руководить проектом! Самому не верится! – восторженно рассказывал Димка, хаотично доставая из холодильника еду. – Я такой голодный! А ты есть хочешь?

– Я ела, – тихо ответила Катя.

Просторная светлая кухня, которую она полюбила с первого взгляда, теперь вдруг показалась девушке чудовищно тесной и неуютной. Эта квартира, которую Димка снимал на двоих с братом, три с лишним месяца была их пристанищем, они оба любили её, и всё же начали поговаривать о том, чтобы снять отдельное жильё, съехаться… И для этого ей, Кате, а вовсе не Димке нужно было сменить работу! Всё было так просто. Он уезжал на несколько дней, а теперь…

– Ведь мне же тут вообще ничего не светило, – всё тем же восторженным тоном продолжал Дима, – а там… Там, конечно, просто «дочка», маленькая пока фирма, и денег бешеных мы пока не заработаем, но почти всё сами! Свобода, Кать! Понимаешь? Я же там смогу себя проявить, я там… – взглянув на девушку, он осёкся, забыв о еде, присел рядом на узкий диванчик. – Ты не рада, да?

Катя качнула головой.

– Не в этом дело. Я рада. Но не ожидала такого. И теперь ничего не знаю…

– Слушай, брось! Я же не на войну ухожу! У меня там всё равно пока что-то типа испытательного срока – всего два месяца, а дальше будет видно. И мы уже набросали план, кое-какие задумки есть, и я именно об этом мечтал! Там вообще никаких вопросов: зарплата пока, на эту пару месяцев та же, но зато мне обещали служебную квартиру, а если останусь, то ещё и машину дадут! Не подарят, конечно, но на время сойдёт, а там сам себе заработаю! Кать…

– Что?

– Чего ты от меня сейчас хочешь? Если я останусь…

– Нет, – твёрдо перебила она, – я не хочу, чтобы ты остался. Я хочу, чтобы ты был счастлив и чтобы у тебя был выбор.

Дима кивнул, стараясь скрыть вздох облегчения.

– Умница моя… Ты пойми, я запросто могу вернуться, они могут меня вернуть. Но даже если так, то всё равно будет шанс себя показать, будет, с чем уходить, если я решу от них уйти. У меня получится, вот увидишь!

– Я знаю, – Катя постаралась улыбнуться и отогнать подальше мысль о том, что все слова о его возвращении были лишь слабой попыткой не дать ей расплакаться.

– Да, но… Я сейчас не могу тебя взять с собой, ты же понимаешь? У тебя работа, тебя так сразу не отпустят, да и мне там будет не до чего. И поэтому пока так надо, маленькая… – Он взял её руки в свои, легко коснулся губами холодных пальцев. – Я не могу отказаться. Это моя мечта…

– Я знаю, – снова повторила Катя, стараясь не думать о том, сколько её мечтаний и надежд никогда не сбудется, если их с Димой пути разойдутся.

Через три дня они прощались на том же перроне. Словно испугавшись промозглого ветра, недавнее Димкино счастье бесследно прошло. Осталась лишь странная горьковато-печальная нежность.

– Я должен… – шепнул он, крепко прижимая Катю к себе.

– Да…

– Иначе никогда себе не прощу, ведь это же шанс…

– Я понимаю, – на этот раз вслух повторила она, всеми силами стараясь удержать ненужные слёзы. – Я всё понимаю…

– Ты ведь приедешь? Хотя бы в гости?

– Конечно. Обязательно.

– Кать… – он вдруг взял её лицо в ладони, испытующе заглянул в глаза. – А если я останусь? Если я навсегда там останусь, что тогда?

– Тогда я поеду за тобой, – спокойно ответила она. – Ты только позови.

– Девочка моя! – Димка снова обнял её до боли крепко, поцеловал долгим почти неприличным поцелуем, как-то разом повеселел, улыбнулся. – Я буду звонить. Я каждый день буду тебе звонить, ладно?

– Конечно! – Катя с трудом заставила себя улыбнуться в ответ. – Всё, иди. Пора.

– Да, пора… – он отстранился, подхватил сумку, но тут же замер. – Постарайся мне верить, ладно?

– Я верю. Даже слишком… – где-то глубоко внутри предательски шевельнулся страх. Стараясь заглушить его, Катя подалась вперёд и снова прильнула к родным губам, всё же заплакала. – Береги себя, – шепнула она, прекрасно понимая, что без него ей самой уберечь себя от боли не суждено.

ОТЗВУКИ

Мой отец любил повторять, что ни одна жизнь не может быть напрасной. «Не в больших свершениях суть, – говорил он, – а в том, кто ты и есть, и какой след оставляешь в жизнях других. Никогда ведь не знаешь, где, как и в ком отзовёшься. Вот встречаешь человека, даже мельком, случайно, потом расходитесь, а отзвук этой встречи остаётся. Ничего не бывает зря».

Будучи сначала совсем маленькой, потом слишком юной, я с трудом его понимала, не верила, а вот сейчас, став взрослой и осиротевшей женщиной, стою и смотрю в глаза живому доказательству папиной правоты.

– Надо же… – Глеб смотрит на меня со смесью удивления, смущения и радости. – Больше трёх лет прошло. Я думал, уже никогда тебя не увижу, а тут вдруг… Ты, кстати, как здесь? Не заболела?

– Нет, слава Богу. У меня подруга здесь работает, вот и забежала навестить. А ты? Здоров?

– Да. У меня жене рожать скоро, вот на осмотр приехали. Хотел остаться, а они меня выгнали обе.

– Поздравляю!

– Спасибо! – он вдруг опускает глаза, становится похож на растерянного мальчишку. – И не только за это, но и вообще. Ты же даже не представляешь… Слушай, давай присядем? А то стоим с тобой посреди холла, людям мешаем. Хочешь, я кофе принесу?

– Нет, не надо кофе. Давай просто посидим. Ты не спешишь?

– Нет пока. Меня же выгнали, помнишь? А тот день помнишь? Вот честно, если бы ты не вмешалась, я бы точно с этим козлом подрался. И вроде трезвый был, а всё равно…

– Ты был зол. И растерян. И вообще… Всякое бывает.

Присев на соседнее со мной пластиковое кресло, Глеб кивает и снова отводит глаза.

– Всё равно стыдно. Повёл себя тогда, как кретин. Ладно ещё, на тебя не кинулся. Помнишь, официант тогда решил даже, что мы с тобой женаты – так быстро ты меня успокоила? Смешной такой лопоухий, помнишь? Знал бы он, наивный, какой из меня муж…

С этими словами он поднимает на меня взгляд, словно ища поддержки, и я улыбаюсь ему:

– Судя по всему, не такой уж и плохой!

Глеб кивает, но как-то неуверенно.

– Да, для второй жены. С Леной мы тогда всё-таки развелись, не смогли. Ничего общего, кроме сына. И что толку? Решили друг друга не мучить больше – и так уже до ручки дошли. Да что я говорю, сама видела, на что я был похож! Домой возвращаться не хотел! После встречи с тобой неделю у друга жил, а потом на развод подал. Она сначала злилась, а потом поняла. Сейчас ничего, почти мир. Сын растёт, понимает уже всё. Говорит, правильно сделали.

– А ты сам? Ты тоже так считаешь?

– Да. Если твоими словами, то не была она моим человеком. Брак по залёту – вот тебе и вся любовь. Хотя, знаешь, пока ты мне тогда вещала про то, что каждому своя Судьба и свой человек, что надо просто иметь терпения и мудрость, чтобы дождаться, и всё такое, я в первый момент решил, что ты чокнутая. Нет, правда! Ты зря смеёшься! Ну, сама подумай, как всё это выглядело со стороны?! Влезла в свару, сгребла чужого мужика, увела его за свой столик и начала читать лекции о том, что он неправильно живёт, что, видите ли, ещё не всё потеряно, что все иногда сбиваются с пути, но что для перемен никогда не бывает поздно! А ещё своё никогда ни с чем не спутаешь, сердце всегда подскажет! Главное его слушать! Хочешь правду? Я понятия не имею, почему не послал тебя по известному адресу!

– А ты хочешь правду? Я понятия не имею, чего меня дёрнуло не дать тебе затеять драку. Я ведь уже уходить собиралась! Какое мне дело? А потом поняла вдруг, что ты не пьяный. И что глаза у тебя как у побитой собаки. Не смогла мимо пройти. Глупо, да?

– Да. До смешного глупо, но в итоге смешно мне не было ни капли. Я же реально решил сначала, что ты слегка того. Все эти разговоры про судьбу и прочее. А потом никак не мог перестать о тебе думать, как будто бы даже скучал, и потому решил, что ты и есть моя судьба! Не зря же официант тогда нас поженил! Но у меня ведь ни номера твоего, ни адреса не было. И я стал ходить туда, в то кафе. Подумал: если это судьба, то мы ещё встретимся.

И ты не смотри так. Я же видел тогда, что у тебя на душе тоже далеко не праздник. Ты заплаканная была, грустная. Или, думаешь, я не видел, как ты слёзы утирала, пока одна сидела. Видел. Даже подойти хотел, но не решился. А тут вдруг ты сама… И я подумал, что, может, это тот самый знак? Ну, знаешь, как говорят: если тебе плохо, то найди того, кому ещё хуже, и помоги ему.

– Решил, что я – твоё «хуже»?

– Примерно. А вообще понимал просто, что если не уцеплюсь за что-нибудь, то утону. Совсем. Вот я и ухватился за эту мысль: если так суждено, то мы встретимся снова, а дальше пусть будет, как будет. Представлял себя, знаешь, таким чуть ли не рыцарем в сверкающих доспехах! Как же, герой геройский, решил женщину спасти!

Я невольно усмехаюсь:

– И от кого же спасать собирался?

– Да Бог его знает! Может, даже от тебя же самой. Правда! Ты сама подумай. Вся эта твоя история про большую, но безответную любовь… Думал, кому это всё надо вообще? Отбить, вытряхнуть его из тебя, и всё! Верил, что ты постепенно забудешь, отогреешься, что если буду любить, то вылечу тебя от него, спасу. А в итоге это ты меня спасла.

Я ведь постоянно туда ходил, ждал тебя. А встретил Лилю. И как-то сразу всё понял. Не смейся, но я верю, что это ты меня к ней привела.

И, знаешь, странно… Вроде и счастье пришло, и всё на свои места встало, а всё равно никак не мог перестать о тебе думать: где ты, что ты? Боялся, вдруг случилось что-то? Ты ведь тогда такая печальная была… Хотелось просто знать, что всё хорошо, просто спасибо тебе сказать хотелось, но ты как сквозь землю провалилась.

Сравнение это вызывает у меня улыбку.

– Почти. Я уехала вскоре. Насовсем уехала.

– Серьёзно? Куда?

– К тому самому, большому и не такому уж безответному, – я улыбаюсь, и слова эти будто разжимают невидимую пружину у Глеба внутри. Он вдруг как-то разом расслабляется, выпрямляет спину, уже без страха и смущения смотрит в глаза.

– Прости, я…

– Боялся, что у меня ничего не сложилось, да? А тут ты со своим счастьем?

– Есть немного. Точнее, даже много, – он смотрит мне в глаза долгим пытливым взглядом. – Он, что, был женат, да? Ты прости, что я спрашиваю, просто понять не могу…