Годы риса и соли

Я сотни раз прорастал травой по берегам стремительных рек. Сотни тысяч лет я рождался и жил во всех телах, что есть на Земле
Джалаладдин Руми

Кима Стенли Робинсона буду читать еще, после "Авроры" было ясно. Сильнее всего хотелось "Годы риса и соли", на русском, кажется, нет еще. Но такой интересный посыл, смотрите: в реальности романа чума (а скорее сочетание чумы, сибирской язвы и голода, вызванного неурожаем) уничтожила на тридцать процентов населения Европы, а девяносто девять, странным образом не затронув густонаселенных Индии и Китая. То есть, были единичные случаи заражений, но эпидемию удавалось локализовать совершенно драконовскими мерами. И основной переносчик, европейская серая крыса, в том биоценозе отсутствовала. Впрочем, не возьмусь утверждать, но как-то так. Европа опустела, христианства нет, остались ислам и буддизм, между ними будет разворачиваться постоянное соперничество. Города, спустя столетия, заполняются , обживаются и перестраиваются по новым канонам.

Но главное здесь другое. Роман построен как череда реинкарнаций родственных душ, проходящих через время и пространство, воплощаясь в людей (и не только) в разное время, в разных местах. Смысл даже не во множественности рождений, но в том, что мы путешествуем группами. С самыми значимыми в нашей жизни людьми уже бывали тесно связаны в прежних воплощениях, и еще будем. Такое себе вечное возвращение. Это начнется известием, принесенным разведчиками Тимура, что городок, лежащий на пути армии, пуст - все вымерли. Приказом хана убить и сжечь их вместе с лошадьми и молнией, которая поразит правителя в самый момент, когда командир отряда должен проститься с жизнью.

Деморализованная армия распадается и откатывается в степь. А Болд скитается по опустошенным заразой землям, избегая входить в города, находит и приманивает конька, после им придется пожертвовать, когда нападут волки. В последней стадии истощения выходит к реке, подобран работорговцами и после продан на китайскую галеру, где встречает чернокожего раба Ку. Мальчишку кастрируют, Болд выхаживает его, по прибытии в Китай их продают владелице харчевни и настает сытая жизнь. Но Ку, одержимый ненавистью к китайцам, грабит и убивает хозяйку, поджигает ресторанчик (а там все вокруг бамбуковое) и старший товарищ поневоле вынужден сопровождать юного злодея. Этим не заканчивается, потом Ку, решительно ничего не боящийся, становится евнухом императорского гарема, а Болда пристраивает на конюшню. И снова убивает, поджигает, на сей раз дворцовое помещение. И чудом выходит сухим из воды.

Они встретятся в Бардо, где Ку перенесет тысячи лет адских мук, а потом снова воплотятся. На сей раз в индийскую девушку Кокилу из касты торговцев Вайшью, которая, мстя за смерть подруги, отравит мужа и свекровь, да так и будет схвачена с руками, выпачканными синим соком ядовитого растения, и казнена, как ведьма и отравительница. Чтобы воплотиться в тигрицу, которая спасет брахмана от повстанцев, после будет убита, а юноша, тоже вынужденный спасаться, прибьет ся к паломникам в Мекку, примет ислам, станет суфием, прежде любимым великим Акбаром, после, когда тот станет склоняться к буддизму - опальным. Казни избежит, но будет сослан устраивать медресе в Бараку (это в теперешней Франции), где в просвещенной султане Калиме узнает свою тигрицу по сросшимся на переносице птичкой бровям. Просвещенная овдовевшая правительница, с помощью Бахрама, создаст идеальное государство на территории одного отдельно взятого города. Она трактует Коран с точки зрения раннего феминизма. Но вскоре братья мужа нападут на город. С горсткой верных Бахрам и Калима переселятся севернее, и там устраивают город, который сумеют защитить - оплот исламского феминизма.

Весь роман такая череда перетекающих друг в друга историй. Будут японские мореплаватели, открывшие случайно путь в Северную, а затем и Южную Америку. И тогда же на американский континент проникнет европейская оспа, от которой у местных нет естественного иммунитета. Будет история арабского алхимика, который станет великим ученым, проведет опыты с вакуумом, измерения скорости звука, но под угрозой семье, взятой султаном в заложники, вынужден разрабатывать оружие, в том числе отравляющие газы. И история родовитой китайской вдовы, которая приютит монаха с сыном, роющихся в куче отбросов, внезапно под влиянием этой встречи начав прозревать предыдущие воплощения. А после, когда несчастного монаха обвинят в шпионаже и запытают до смерти, выйдет за мусульманского ученого и они вместе станут искать путей совмещения ислама с буддизмом. Она будет писательницей, и свет просвещения станет распространяться потихоньку. Но потом случится восстание, которое жестоко подавят, новый неурожай, наводнение, война.

Там будет история японского деда Мазая, Япония давно под владычеством Китая, который протянул руки в Европу - Фиранджа и Северную Америку, правда, там противостоит Лига Племен Ходенесуни. И вот парень, японский раб лавочника китайца, посланный хозяйкой за шелковичными червями, спрятанными на чердаке в залитом наводнением районе, дрейфует на своей лодчонке, то и дело прибиваясь к островкам, откуда на палубу немедленно устремляется всякая скачущая и ползучая тварь: от змей и пауков до лисиц. Он спасает молодую китаянку с ребенком, после они попадают на карантин - в районе наводнения ожидаемо свирепствует холера. А потом он вступит в ряды сопротивления и спасенная китаянка не донесет станет помогать.

В этой книге столько всего интересного, и когда ближе к концу над теорией инкарнаций станут потешаться - а что бы вы хотели, просвещенный XIX век, ниспровержение устоев, будет ужасно обидно - вы чего, есть это, есть, вся же книга о том! И такой неожиданный безнадежный обнадеживающий, грустный, прекрасный финал, описывающий примерно наше время. Дивный роман. Если переведут, обязательно перечитаю.

Конечно, мы плохие. Конечно, все идет не так. Но зачем жить только этим? Для чего притворяться, что лишь об этом история? Of course we are bad; of course things go wrong. But why dwell on it? Why pretend this is the whole story?

Вообще, для того чтобы понять эту фразу, давайте обратимся к китайской культуре. И там есть несколько стадий для женщин, например годы закалывания волос (15 лет, когда девушка становилась невестой), годы риса и соли - годы процветания и стабильности, когда женщина достигала почетного положения. В контексте же данного романа - годы когда страна достигла своего величия.

И в данном романе мы видим то, что Китай и арабские страны захватили весь мир. Мусульмане благодаря множеству верующих, а Китай элементарно взял численностью населения. И к слову, обратите внимание на то, что очень много внимания уделяется именно женщине, потому что и там и там она оставалась уязвимым звеном, но это совсем не означало то, что она не делала никаких вкладов в развитие народа, наоборот, здесь они сделали гораздо больше.

Но во что мир превратился под таким влиянием? Вы не поверите, но особо сильно ничего не поменялось, даже война была, так похожая на Первую Мировую, достаточно вспомнить про химическое оружие. Если смотреть по событиям, то в целом, общество остановилось где-то на уровне становления феминизма. И, к слову, здесь объяснено почему вдруг в обществе стали возникать однополые отношения. Первой причиной стало то, что элементарно мужчин стало меньше, чем женщин. А тот редкий вид одиноких мужчин, что остался, уходили из мира реальности при помощи наркотиков. Китай же, в отличие от мусульманских стран пришел все к тому же коммунистическому строю. Внезапно? А вот я даже не удивлена, потому что всё циклично и имеет свойство быть и повторяться.

В целом, я не то что разочарована, просто я не получила то, что хотела, я хотела чтобы автор копнул глубже и рассмотрел более интересные события. Про риенкарнацию тут есть, но нет процесса, поэтому нет, это вам не "Отель Дель Луна" и не "Мистический бар на колёсах". Визуально это всё не расписано, однако, это есть, люди здесь всё-таки перерождаются вновь.

Роман-эксперимент, роман-разочарование — так я бы, наверное, охарактеризовал эту книгу достойного в целом писателя. Попытка автора дать панораму развития цивилизаций Азии и Америки (при условии, что население Европы полностью уничтожено чумой) на протяжении шести веков через судьбы двух десятков персонажей, живших в разное время и в разных странах, — эта попытка так и осталась набором эпизодов, не складывающихся в нечто единое. Слишком быстро приедается наблюдать за их делами и словами, заранее зная, что сейчас они будут «топить» за науку, мир, равноправие, феминизм — где бы ни находились и кем бы ни были.

Несомненно, понимая это, автор ввел в повествование довольно радикальный и неожиданный прием — все его основные герои являются реинкарнациями одних и тех же душ, проходящих через нечто, напоминающее буддийское бардо, и возвращающихся на землю, забыв прежние жизни — но все же иногда ощущая некую необъяснимую связь друг с другом (и даже целиком догадываясь, что с ними происходит). И вот этот прием, сам по себе интересный, наносит книге окончательный удар, буквально разрывая ее пополам.

Ведь каковы интенции Робинсона? Показать, что научно-технический прогресс не является исключительно европейским феноменом, что не создай европейцы науку по каким-то причинам раньше прочих (по каким, Робинсон не рефлектирует), и на материалистически-научный путь развития встали бы остальные культуры: и Китай, и Индия, и ислам, и даже ходеносауни (ирокезы). Сразу отметим, что это очень спорный тезис. И его стоит разобрать поподробнее.

Возьмем для примера Индию и Китай. Почему рафинированные индусы, рациональные китайцы, сделав множество технических изобретений, в совершенстве владея логикой как искусством рассуждения, за сотни лет цивилизационного процветания так и не сформировали ничего похожего на западную науку как социальный институт и мировоззренческую основу? По той же причине, почему это не сделали древние греки, оставшись на уровне индивидуальных гениев типа Эратосфена или Архимеда. Все дело в христианстве и его новаторской теории трансцендентного Бога.

Для христианина, особенно протестанта (иудаизм оставляем в стороне — это слишком этноконфессиональная религия), Бог не в мире, а вне его. Соответственно, мир (за исключением особых сакральных участков типа храма) и мирская жизнь в нем (за исключением молитвы) лишены какого-либо божественного присутствия, десакрализованы, подчиняются естественным законам, в том числе тем, что волен установить сам человек. Отсюда совершенно не противоречащее религиозным канонам желание эти естественные законы познавать и устанавливать.

Напротив, индусы и китайцы (как и греки) мировоззренчески пантеисты — природа сакральна, в ней прежде всего проявляет себя божественное, человек не вознесен над миром, чтобы владеть им, но встроен в него и озабочен поиском гармонии с ним. При таком раскладе, конечно, отдельными личностями могут быть сделаны те или иные научные открытия (как это происходит и у Робинсона), но невозможен немотивированный, невесть откуда возникающий переход всей цивилизации на совершенно иное отношение к действительности и к совершенно иному способу активности. И в Европе никогда бы не победило научное мировоззрение, если бы оно уже не было подготовлено христианской десакрализацией мира. Науке оставалось лишь продолжить эту тенденцию и десакрализовать, исключить из рассмотрения теперь уже самого Бога.

Альянсы "Годов риса и соли" перед Долгой войной
Правда, остается ислам с его еще большей десакрализацией мира, и в его «энтээризацию» веришь больше, но здесь, видимо, местными интеллектуалами были осознаны те опасности, которые ведут к подрыву авторитета Бога, и положен им строгий запрет. В любом случае Робинсон имел куда больше оснований пофантазировать на тему научного развития дар-аль-ислама, но тогда бы ему пришлось сделать его аналогом Европы в нашем мире и отдать безусловную пальму первенства, что Робинсон меньше всего желал делать в силу своих антимусульманских и эгалитарных настроений. Так что в его мире ислам, даже вставший на научно-технический путь, проиграл гонку за первенство.

Проблема Робинсона, что он совершенно игнорирует эти мировозренческие аспекты и различия. У него научный гений может появиться где угодно, сделать кучу фундаментальных открытий, а потом вдобавок не сгинуть, как у греков, а еще и породить каким-то образом даже не школу, а целую научную революцию, которая радикально перестраивает все общество! Но так не бывает. В нормальном обществе нет запроса на радикально новое мировоззрение, напротив, оно всячески сопротивляется каким бы то ни было попыткам себя поменять и может сдаться только под напором превосходящих сил извне, как это случалось с теми обществами, что в разное время подвергались модернизации под влиянием Запада. Однако здесь-то у нас Запада нет и нет даже того, кто бы занял его место.

Но это еще полбеды. Настоящая беда этой книги появляется тогда, когда мы узнаем, что вдобавок к доминирующему научному мировоззрению, на рельсы которого успешно встают все цивилизации, существует еще совершенно иррациональное, мифологическое бардо, через которое проходят реинкарнирующие души! Тут возникает сразу ворох вопросов. Во-первых, поскольку бардо — идея буддийская, получается, что автор убеждает нас в истинности буддийской метафизики? Не мусульманской, не христианской, не индуистской, не, наконец, индейской — а именно буддийской? И как быть с научным мировоззрением, в эмпирических рамках которого никаких субстанциональных душ, никаких перевоплощений, никаких особых реальностей типа посмертного бардо не предусматривается? Да это же все меняет! Такая мощная духовная истина, к тому же прозреваемая многими людьми на собственном опыте, должна была способствовать тотальному преобразованию всех прочих, «неистинных», религий и традиций — в первую очередь того же ислама! А насколько бы она изменила науку — ее цели, задачи, подходы, методы? Вот подлинная сила, что воздействовала бы на этот мир не хуже европейской модернизации — но Робинсон этот вопрос совершенно обходит, оставляя его в частной сфере своих героев. Неужто они такие уникальные, а остальные миллиарды людей — ни сном ни духом? Но тогда остается непонятной и необъясненной их уникальность. Равно как и неправдоподобно то, что наши герои, осознавая свою духовную сущность как реинкарнирующих душ, не пытаются узнать об этом больше, не ищут среди духовных учителей и книг, не строят научные догадки, а продолжают обычную жизнь — экая, право, мелочь — мало ли что приснится. А если «приснилось», зачем нас, читателей, за нос водить?

Резюмирую. Большой роман, который так и не стал эпосом, оставшись собранием разрозненных и монотонных осколков. Игра в альтернативную реальность, которая по-настоящему не предложила ничего интересного, как будто автору не хватило воображения или желания играть (всего один пример: Робинсон изображает небывалый расцвет Китая, во время которого был даже открыт Новый Свет, однако в его версии маньчжурская династия Цин все равно «в назначенный срок» сменяет Мин, хотя в нашей истории это случилось во-многом благодаря финансовому кризису, вызванному дефицитом серебра, в том числе из-за действий европейцев, и последовавшей за этим крестьянской войне — нелепо предполагать такие события там, где китайцы вдруг «в одно лицо» осваивают несметные богатства обеих Америк). Полное игнорирование цивилизационных и мировоззренческих различий, что сделало мир Робинсона серым и одномерным. И главное: фундаментальное противоречие между замыслом автора (научно-материалистичный путь развития для всех цивилизаций) и повествовательным приемом (реинкарнация героев и прохождение их через буддийское бардо), что обессмысливает и то и другое.