Глава 1

– Лучше бы это была ты!

Принцесса Лейла аль-Ахмар Шурхаади замерла, когда королева Фаррах наконец высказалась.

Впрочем, она и так все знала. Ее мать предпочла бы, чтобы той ужасной ночью погибла она, Лейла, а не ее сестра Жасмин. Однако услышать это было все равно что получить пощечину.

Но Лейла не собиралась это показывать.

Только ночью, только во сне она плакала о любви, в которой ей было отказано.

Время научило ее стойко переносить обиды. Она стояла, гордо подняв голову, пока мать изливала на нее свою злобу.

Долгие годы Лейла делала все, чтобы избежать этого момента, но сегодня она перестала убегать.

После обеда, вместо того чтобы отправиться к себе в комнату, она взяла ганун – маленькую арфу – и начала играть. Для Лейлы это был не просто инструмент. Он был ее другом, ее компаньоном. Его звук, нежный и чистый, ласкал слух, и когда она на нем играла, то верила, что любовь существует.

Даже если родители никогда не баловали ее проявлениями любви.

Ее отца раздражало, что она обожает музыку.

Жасмин играла намного лучше, любил повторять он, когда вечерами, после ужина, Лейла принималась за свой гобелен. Это был все тот же гобелен, над которым она начала трудиться шестнадцать лет назад.

День за днем Лейла распарывала то, что было сделано накануне, отказываясь закончить работу.

«Нет, Жасмин играла не лучше!» – хотелось крикнуть ей.

Жасмин, говорила королева, была способна держать ноту, пока голуби не слетались на подоконник, чтобы послушать ее игру.

Напряжение нарастало уже несколько лет, но сегодня Лейла отказалась подчиниться негласному правилу – соблюдать тишину в главных покоях дворца. Она продолжала пощипывать струны инструмента, игнорируя недовольные взгляды матери.

Если бы здесь был ее старший брат, Зейн, он смог бы разрядить обстановку, переключив внимание королевы на себя.

Но Зейна не было.

«Скоро он женится на девушке, с которой обручен с детства, и вообще перестанет сюда заглядывать», – с тоской подумала Лейла.

О браке Лейлы, хотя ей было уже двадцать четыре года, никто и не думал. У королевы не было никакого желания этим заниматься. Вот Жасмин, говорила она, была бы прекрасной невестой… Вот у Жасмин родились бы прекрасные дети…

Жасмин, Жасмин, Жасмин…

«А мне, – с горечью размышляла Лейла, – всю жизнь придется ткать этот ненавистный гобелен».

И жить вместе с родителями до тех пор, пока она не умрет.

Лейла решила обострить ситуацию, причем сделать это так, как умела только она.

Заговорили ее пальцы – при каждом прикосновении к струнам. Они говорили о том, что не могло быть произнесено вслух.

Говорили правду.

Звуки, которые она извлекала из инструмента, не были умиротворяющими.

Они рассказывали о той ночи шестнадцатилетней давности, когда умерла Жасмин.

Лейле было восемь лет, но она все запомнила и потом, став взрослой, сообразила, что же тогда произошло.

Ее музыка рассказывала о девушке, сбившейся с пути. О шумных вечеринках, о том, как она, покачивая бедрами, танцевала с приятелем Зейна. Некоторые вещи Лейла даже сейчас не совсем понимала, потому что всегда старалась быть хорошей и послушной дочерью. Но ее пальцы – сами по себе – повествовали о запретных плодах и о прекрасной девушке, танцующей с самим дьяволом.

– Лейла… Хватит! – Голос королевы зазвенел от раздражения.

Однако пальцы Лейлы продолжали свой рассказ. Она целиком погрузилась в музыку, передавая гнев Зейна, когда он узнал о предательстве друга.

Лейла вспомнила вырвавшиеся у брата слова: некоторых мужчин, вроде любовника Жасмин, заставляет трепетать лишь азарт погони. Сама добыча им не нужна.

Той ночью Зейн выгнал вон своего бывшего друга. Но Жасмин не захотела расстаться с ним. В этом поступке, точнее, в том, что за ним последовало, королева Фаррах до сих пор винила своего единственного сына.

Пальцы Лейлы, в очередной раз прикоснувшись к струнам, воспроизвели крики, наполнившие дворец, когда стало известно, что автомобильная катастрофа унесла жизни молодой принцессы и ее любовника.

Без единого слова, одной только музыкой, Лейла явила всем правду о той ночи.

– Прекрати! – потребовала королева. Она кричала, мечтая об избавлении, не в силах больше выносить эту пытку.

Фаррах выхватила у дочери арфу и бросила ее на пол. Лейла встала, чтобы поднять свое бесценное сокровище. Вот тогда мать и заявила: «Лучше бы это была ты!»

Золотистые глаза Лейлы встретили разгневанный взгляд матери, умоляя забрать эти слова обратно. Но королева повторила:

– Лучше бы ты умерла той ночью, Лейла!

Теперь она была готова ответить. Она сделала глубокий вдох и сказала:

– Не думай, что это явилось для меня откровением. Ты с самого первого дня, с момента моего рождения, желала мне смерти. – Голос Лейлы не дрогнул, не выдал ее боль. – Ты никогда меня не любила. Даже твое молоко было кислым от обиды и разочарования.

Конечно, это было преувеличение, но, сколько Лейла себя помнила, она всегда чувствовала себя нежеланным ребенком.

– У тебя была кормилица, – бросила мать. – Это, должно быть, ее молоко было кислым от возмущения. Она все время жаловалась, что ты слишком жадно сосешь.

О, если бы не было никакой гравитации, размечталась Лейла, она просто поднялась бы в небо и исчезла.

Но нет, ее ноги по-прежнему стояли на полу, и она должна была все выдержать.

– Как бы то ни было, я жива, – сказала она. – Я не умерла в ту ночь. У меня есть жизнь, и какую-то ее часть я уже потеряла, пытаясь завоевать твою любовь. Но больше я терпеть не намерена.

Королева молчала. Лейла повернулась и прошла мимо отца, который сидел, обхватив голову руками. Он даже не попытался вмешаться и защитить ее – оттого ли, что его мозг был все еще затуманен скорбью по Жасмин, или от чего-то другого, Лейла не знала. В любом случае его молчание говорило само за себя.

Ее вышитые туфельки не издавали ни звука, когда она невесомо скользила по мраморному полу, не слыша за собой ничьих шагов.

Нет, королева не пошла следом за ней, чтобы забрать свои жестокие слова обратно. Чтобы сказать, что все это неправда. Что она погорячилась. Что она любит дочь.

Лейла быстро шла по длинному коридору, где с обеих сторон на нее смотрели лица. На стенах висели портреты членов королевской семьи. Обычно она старалась не обращать на них внимания – это было слишком больно. Но ненависть матери была еще больнее.

Лейла замедлила шаг и остановилась.

Первым в этой длинной череде был большой семейный портрет. Ее родители вместе с Зейном. Мать, улыбаясь, смотрела на ребенка, который в один прекрасный день должен стать королем.

Лейла восхищалась своим братом. Когда они росли, он всегда старался защитить ее. Особенно после смерти Жасмин.

Зейну пришлось не только испытывать горечь от потери сестры, которая была ему ближе по возрасту, но и нести ответственность за ее гибель. Сердце Лейлы постоянно болело за него.

Но, если честно, хотелось бы ей, чтобы Зейн был сегодня здесь?

Нет.

Он все равно не мог ей ничем помочь.

Он не мог заставить королеву полюбить свою дочь.

Взгляд Лейлы скользнул к следующему портрету. На нем была изображена Жасмин, с ее знаменитой задорной улыбкой, которой так восхищалась мать.

Но нет, это была не задорная улыбка. Лейла была уверена, что это улыбка манипулятора. Она в детстве часто становилась жертвой манипуляций старшей сестры.

У Жасмин было все, чего не было у Лейлы. Она была красивой, веселой и очаровательно легкомысленной.

Лейла же была серьезной и старательной. Ее сердце сжалось, когда она посмотрела на следующий портрет, для которого они позировали уже втроем: две сестры и брат.

Ее волосы тогда были коротко подстрижены, личико – круглое и невыразительное. Но самым ужасным было не это. Самым большим ее грехом было то, что она родилась девочкой.

Королева рожала долго и тяжело, а после родов стало известно, что она больше не сможет иметь детей. О, как старалась Лейла быть такой, какой хотели бы видеть ее родители! Умной и сильной. Смелой и бесстрашной. Такой же, как Зейн.

Лейла не забыла то утро, когда она, стащив ножницы в королевской кухне, отрезала свои длинные волосы, решив, что, если она будет выглядеть как мальчик, то ее будут любить.

– Ты очень старалась быть хорошей девочкой, – говорила себе Лейла, глядя в зеркало.

Она не забыла, как разрыдалась, когда мать застала ее в ванной с ножницами и валяющимися на полу волосами. Ее здорово наказали за это.

Волосы отросли, щеки потеряли детскую округлость, а черты лица стали красивыми… однако красота ее осталась незамеченной.

Лейла вернулась в свою комнату.

– Свободна, – бросила она служанке, сидевшей возле двери. – Свободна на весь вечер, – повторила она, когда та не двинулась с места.

– Но я могу вам понадобиться…

– Мне никто не понадобится, – отрезала Лейла. Она знала, что служанка считает ее заносчивой и надменной – так же, как и мать, – но надменность служила ей щитом.

– Свободна, – прошипела Лейла и подождала, пока смущенная девушка не ретировалась.

Войдя в комнату, она сразу направилась в гардеробную. Там висела разнообразная изысканная одежда, расшитая вручную умелыми дворцовыми мастерицами. Но сейчас одежда ее не интересовала.

Встав на колени, Лейла забралась в самый дальний угол и нащупала там инкрустированный драгоценными камнями сундучок.

Ключ от него лежал в кармане одного из платьев. Но когда она повернула ключ и хотела поднять крышку, ее руки вдруг задрожали, словно Жасмин стояла рядом. Лейла даже слышала ее голос:

– Ты должна спрятать эти вещи. Если кто-нибудь найдет их, у меня будут неприятности.

– А если их найдут в моей комнате? – спросила маленькая Лейла.

Жасмин рассмеялась:

– Никому не придет в голову копаться в твоих вещах. Что у тебя можно найти? Книги, книги и еще раз книги… Ну же, Лейла, спрячь их… ради меня… Пожалуйста.

Лейла нахмурилась и покачала головой:

– Нет.

Жасмин одарила ее чарующей улыбкой и обняла за плечи – небольшой дружеский контакт, который всегда действовал безотказно.

– Ну, прошу тебя, сестренка, сделай это. И Лейла согласилась.

В сундучке хранились доказательства того, что Жасмин была далека от идеала. Впервые за шестнадцать лет она решила взглянуть на них. Имея в руках такие улики, Лейла легко могла бы объяснить родителям, что все их представления о Жасмин ошибочны.

Жасмин никогда не была совершенной. Даже Зейн, на чью голову пало обвинение в ее гибели, не догадывался, насколько далеко простирались буйные фантазии его сестры.

«Конечно, она была далеко не идеальна», – думал а Лейла, глядя на короткое платье с глубоким декольте и черные туфли на высоких каблуках. Лейла открыла бутылку водки и понюхала. Запах еще не выдохся.

Нет, она ничего не скажет родителям, она покажет им.

Но… может ли она так поступить с собственной сестрой?

Даже после смерти Жасмин Лейла продолжала защищать ее репутацию. Через пару дней после похорон на имя Жасмин прибыл пакет из Нью-Йорка. Не вскрывая его, Лейла унесла пакет в свою комнату и спрятала в сундучок.

Сейчас ее пальцы разорвали тонкую бумагу, чтобы наконец узнать, что внутри. Там оказался еще один пакет – целлофановый. В нем лежали красный бархатный бюстгальтер и трусики. Лейла пощупала тонкую материю. Это было вызывающе, это было сексуально. Этого не должно быть у молодой принцессы.

И в то же время это было чертовски красиво.

Лейла достала из сундука блистер с таблетками. И, как бы наивна она ни была, догадалась, что это за таблетки.

Если принимать их каждый день, можно заниматься сексом, не опасаясь последствий.

Бросив таблетки обратно в сундучок, Лейла извлекла оттуда помаду. На этикетке было написано «Гордость». Совершенно не подходящее название, решила она и, сняв колпачок, обнаружила, что цвет помады точно такой же, как цвет нижнего белья.

«Стыд – вот подходящее название», – подумала Лейла.

Но почему, собственно?

Скорее уж это ей, Лейле, следует стыдиться.

Жасмин, несмотря на то что ее жизнь оказалась короткой, познала радость. Ее любили родители, ее крепко обнимали мужские руки.

Взгляд Лейлы снова задержался на таблетках. Она достала одну.

На ее ладони лежал грех.

О, если бы ее кто-нибудь обнял! Хотя бы на мгновение.

Как это, должно быть, приятно, когда тебя целуют.

Лейла наклонила голову, и ее язык подцепил таблетку.

Держа ее под языком, она достала дорожный саквояж. О ее багаже, конечно, заботилась служанка, но саквояж Лейла всегда носила сама. Еще у нее была кредитная карточка, с помощью которой она покупала через Интернет диски и книги.

Сможет ли она воспользоваться ею, чтобы приобрести билет на самолет?

Лейла собралась бежать и достала из ящика стола паспорт. Но куда?

Она взяла пакет с бельем и еще раз посмотрела на обратный адрес.

Нью-Йорк.

Возбуждение и страх сжали ее живот. Она знала, что вряд ли сможет решиться на это.

Вот Жасмин смогла бы.

Жасмин сбежала бы.

Лейла надела расшитое золотыми нитями платье, головной платок, положила в саквояж пакет Жасмин и вышла из комнаты. Она торопливо шагала по дворцовым коридорам – мимо портретов, мимо гостиной, где сидели ее родители… О чем они говорят? Заметят ли ее исчезновение?

Лейла приказала слуге вызвать машину.

Она щелкнула пальцами, дав знак поторопиться, и, когда машина подъехала, велела водителю отвезти ее в аэропорт.

В кассе она заказала билет в салон первого класса и, затаив дыхание, протянула свою карточку.

Карточка сработала.

Салон был вполне комфортабельным, но Лейла так и не смогла расслабиться, отклонив предложение стюарда приготовить для нее постель.

Она не могла позволить себе заснуть, потому что боялась расплакаться во сне.

Жасмин смеялась над Лейлой из-за этого. Потом над ней некому было смеяться. Но ничего не изменилось. Она просыпалась ночью или утром, и ее подушка была мокрой, а глаза – опухшими.