Разумеется, Эдна хотела послушать ее игру, однако боялась, что мадемуазель Райс не поддастся на уговоры. Эта сварливая, уже немолодая особа вследствие своего придирчивого нрава и склонности пренебрегать правами других людей вечно ссорилась с окружающими.

– Я ее упрошу, – заявил молодой человек. – Скажу, что ее желаете слушать вы. Вы ей нравитесь. Она согласится. – Он повернулся и торопливо направился к одному из дальних коттеджей, куда, шаркая ногами, удалялась мадемуазель Райс.

Робер без особого труда уговорил ее сыграть.

Мадемуазель Райс вошла с ним в залу во время перерыва в танцах. При входе она отвесила неуклюжий, высокомерный поклон. Это была невзрачная женщина с маленьким увядшим лицом и телом и блестящими глазами. Одевалась она абсолютно безвкусно и носила сбоку на волосах розетку из выцветшего черного кружева с букетиком искусственных фиалок.

– Узнайте у миссис Понтелье, что ей хотелось бы услышать в моем исполнении, – велела мадемуазель Райс Роберу.

Пока тот передавал эти слова устроившейся под окном Эдне, мадемуазель Райс совершенно неподвижно сидела перед фортепиано, не касаясь клавиш. Когда присутствующие увидели входящую пианистку, всех охватило удивление и неподдельное удовлетворение. Люди притихли, воцарилась атмосфера ожидания. Эдна была слегка смущена тем, ка́к ее оповестили о благосклонности надменной маленькой особы. Она не осмелилась выбрать произведение и умоляла, чтобы мадемуазель Райс играла всё, что ей заблагорассудится.

Эдна, по ее собственному выражению, была страстно влюблена в музыку. Хорошо исполненные мелодии обладали способностью вызывать в ее воображении разные картины. Ей нравилось по утрам иногда сидеть в комнате, где играла или упражнялась мадам Ратиньоль. Одна пьеса, которую эта леди играла для миссис Понтелье, была короткая, меланхоличная минорная вещица. На самом деле у пьесы было какое-то другое название, но Эдна именовала ее «Одиночество». Когда она слышала эту музыку, перед ее мысленным взором возникала фигура человека, стоящего у пустынного утеса на берегу моря. Человек этот был обнажен. Он смотрел на улетающую вдаль птицу, и вся поза его выражала безнадежное смирение.

Другая пьеса вызывала в ее воображении изящную молодую женщину в ампирном платье, которая мелкими жеманными шажками шла по длинной аллее между высокими живыми изгородями. Слушая третью пьесу, Эдна представляла играющих детей, четвертая непременно приводила на ум степенную даму, гладящую кошку.

Как только мадемуазель Райс взяла начальные аккорды, по позвоночнику Эдны пробежала сильная дрожь. Она не в первый раз слышала, как играет настоящий музыкант. Но, возможно, впервые оказалась готова к этому, впервые ее существо было в состоянии воспринять отпечаток непреложной истины.

Эдна уже предвкушала зримые картины, которые, как она думала, проступят и вспыхнут перед ее мысленным взором.

Ожидание было тщетным. Она не увидела образов одиночества, надежды, тоски или отчаяния. Но сами эти страсти пробудились в душе, раскачивая и захлестывая ее, словно волны, которые ежедневно накатывали на великолепное тело Эдны. Женщина дрожала, она задыхалась, и слезы ослепляли ее.

Мадемуазель закончила играть, встала, отвесила церемонный, надменный поклон и удалилась, ни на миг не задержавшись, дабы выслушать выражения признательности и аплодисменты. Проходя по галерее мимо Эдны, музыкантша похлопала ее по плечу.

– Ну, понравилась вам моя музыка? – с улыбкой спросила она.

Молодая женщина, будучи не в силах ответить, лишь судорожно сжала руку пианистки. Мадемуазель Райс заметила ее волнение и даже слезы. Она снова похлопала миссис Понтелье и проговорила:

– Вы единственная, ради кого стоило играть. Другие? А!..

И, шаркая, побрела по галерее в свою комнату.

Однако насчет «других» мадемуазель Райс ошибалась. Ее игра вызвала бурю восторгов:

– Что за страсть!

– Что за артистизм!

– Я всегда говорила, что никто не играет Шопена так, как мадемуазель Райс!

– А последняя прелюдия! Bon Dieu!^[24] Потрясающе!

Становилось поздно, и все уже собирались расходиться. Но тут кому-то, возможно Роберу, в этот таинственный час, под этой таинственной луной явилась в голову мысль о купании.

X

Во всяком случае, предложил это Робер, и ни единого возражения не последовало. Когда он подавал пример, не находилось никого, кто не был бы готов следовать за ним. Впрочем, Робер не подал примера, он лишь указал дорогу, а сам потащился позади, рядом с влюбленными, которые всё норовили отстать и держались особняком. Молодой человек шагал между ними – то ли из вредности, то ли из озорства, он и сам хорошенько не понимал.

Понтелье и Ратиньоли шли впереди, женщины опирались на руки своих мужей. Эдна слышала у себя за спиной голос Робера и порой различала отдельные слова. Она гадала, почему он не присоединился к ним. Это было на него не похоже. В последнее время он, бывало, не показывался ей на глаза целый день, а назавтра проявлял свою преданность с удвоенным пылом, точно желая наверстать потерянные часы. В те дни, когда какой-нибудь предлог служил для того, чтобы разлучить ее с Робером, Эдна скучала по нему, как скучают по солнцу в пасмурный день, хотя, пока оно светило, его почти не замечали.

Люди небольшими группами направились к пляжу. Они болтали и смеялись, некоторые пели. В отеле Клайна играл оркестр, и сюда доносились отголоски мелодии, приглушенные расстоянием. Вокруг витал странный, редкостный аромат, в котором чувствовались запахи моря, водорослей и сырой, свежевспаханной земли, смешанные с густым благоуханием белых цветов с близлежащего поля. На море и сушу опустилась невесомая ночь. Она не принесла с собой ни тяжелой тьмы, ни теней. Мир был окутан белым светом луны, похожим на таинственный нежный сон.

Большинство вошли в воду, как в родную стихию. Море было теперь спокойно и лениво вздымало широкие волны, перетекавшие одна в другую и разбивавшиеся только у берега, образуя маленькие пенные гребни, которые сворачивались кольцами и откатывались назад, словно медлительные белые змеи.

Миссис Понтелье все лето пыталась научиться плавать. Ее инструктировали и мужчины, и женщины, а иногда даже дети. Робер почти ежедневно проводил с нею систематические занятия, но, видя тщетность своих усилий, уже был готов сдаться. В воде ее охватывал некий неуправляемый страх, если рядом не было того, кто мог в любой момент протянуть руку и поддержать ее. Но в эту ночь Эдна была похожа на шатающегося, спотыкающегося, ищущего опору малыша, который внезапно осознает свои силы и делает первые шаги – храбро и чересчур самонадеянно.

Она была готова кричать от радости. Она и закричала, когда при помощи одного-двух размашистых гребков ее тело поднялось к поверхности воды. Женщину охватило ликующее чувство, точно ей была дарована некая сила или важная способность, позволяющая контролировать работу тела и души. Переоценив свои силы, она ощутила прилив отваги и безрассудства. Ей захотелось заплыть очень далеко, туда, куда еще не уплывала ни одна женщина.

Ее неожиданное свершение вызвало изумление, похвалы и восхищение. Каждый поздравлял себя с тем, что именно его методы обучения привели к достижению желанной цели. «Как это, оказывается, просто!» – поразилась про себя Эдна.

– Какой пустяк! – сказала она вслух. – Как же я раньше не поняла, что это так легко. Подумать только, какую уйму времени я потеряла, барахтаясь, словно дитя!

Миссис Понтелье не пожелала присоединяться к группам, устраивавшим меж собой соревнования и заплывы, но, опьяненная своим недавно обретенным умением, поплыла одна. Женщина обратила лицо к морю, чтобы впитать в себя впечатление простора и одиночества, которое сообщал ее взволнованному воображению вид обширной водной глади, встречающейся и сливающейся с освещенным луной небом. Плывя, она будто устремлялась к беспредельности, чтобы затеряться в ней.

Один раз Эдна обернулась к берегу и взглянула на оставшихся там людей. Она проплыла совсем небольшое расстояние – то есть небольшое для опытного пловца. Но ее непривычному взору водное пространство позади показалось преградой, которую она никогда не сумеет преодолеть без посторонней помощи. Мгновенное виде́ние гибели поразило ее душу и на секунду ужаснуло и оглушило рассудок. Однако усилием воли она собрала дрогнувшие силы и сумела добраться до суши.

Эдна ни словом не обмолвилась о своей встрече со смертью и приступе ужаса, лишь сказала мужу:

– Я решила, что утону там одна.

– Ты заплыла не так уж далеко, дорогая, я за тобой наблюдал, – заметил он.

Эдна сразу же отправилась в купальню, переоделась в сухую одежду и была готова вернуться домой еще до того, как выйдут из воды остальные. Она собралась уходить. Все стали звать ее и кричать ей вслед. Она отмахнулась и продолжала идти, уже не обращая внимания на возобновившиеся оклики друзей, пытавшихся ее задержать.

– Порой я склоняюсь к мысли, что миссис Понтелье капризна, – заметила мадам Лебрен, которая очень развеселилась и теперь опасалась, что внезапный уход Эдны положит конец удовольствию.

– Верно, – согласился мистер Понтелье. – Иногда бывает, но не часто.

Эдна не прошла и четверти дороги до дома, как ее догнал Робер.

– Вы решили, что я испугалась? – спросила она его без тени досады.

– Нет, я понял, что вы не боитесь.

– Тогда зачем вы меня догнали? Почему не остались с ними?

– Я не подумал.

– О чем не подумали?

– Ни о чем. Какая разница?

– Я очень устала, – жалобно промолвила Эдна.

– Знаю.

– Ничего вы не знаете. Откуда вам знать? Я в жизни не была так вымотана. Но это ощущение нельзя назвать неприятным. Сегодня вечером меня захлестнула тысяча эмоций. Я не могу распознать и половины из них. Не обращайте на мои слова внимания, я просто размышляю вслух. Интересно, взволнует ли меня в будущем еще что-нибудь так, как взволновала сегодня игра мадемуазель Райс? Интересно, придет ли еще на землю такая ночь, как нынешняя? Она похожа на сон. А окружающие люди – на каких-то загадочных сверхъестественных созданий. Должно быть, рядом бродят духи.

– Несомненно, – прошептал Робер. – Разве вы не знали, что сегодня двадцать восьмое августа?

– Двадцать восьмое августа?

– Да. Каждый год двадцать восьмого августа в полночь, если светит луна (а луна должна светить обязательно), из залива выходит дух, который веками обитал на этих берегах. Этот обладающий всепроникающим взором дух выискивает какого-нибудь смертного, достойного составить ему компанию, заслуживающего того, чтобы его на несколько часов вознесли в сферы, населенные полубожественными существами. До сих пор эти поиски всегда оказывались бесплодными, и разочарованный дух снова погружался в море. Но нынче вечером он нашел миссис Понтелье. Возможно, дух уже никогда полностью не освободит ее от чар. Возможно, она уже никогда не позволит бедному недостойному смертному пребывать в тени ее божественной особы.

– Не подтрунивайте надо мной, – попросила Эдна, уязвленная кажущейся несерьезностью молодого человека.

Тот не стал оправдываться, но этот тон с едва заметной жалобной ноткой словно укорял его. Робер не мог этого объяснить. Он не мог сказать собеседнице, что проникся ее настроением и понял ее. И ничего не ответил, лишь предложил ей руку, поскольку, по собственному признанию миссис Понтелье, она была вымотана. До этого Эдна шла одна, безвольно повесив руки, позволив белым юбкам волочиться по росистой дорожке. Она взяла Робера под локоть, но не оперлась на него. Рука ее была вялой, словно мысли женщины были где-то в другом месте, словно они неслись впереди и она пыталась догнать их.

Робер помог Эдне устроиться в гамаке, подвешенном перед дверью ее комнаты между стойкой крыльца и стволом дерева.

– Вы останетесь здесь и дождетесь мистера Понтелье? – спросил он.

– Да, я останусь здесь. Спокойной ночи.

– Принести вам подушку?

– Здесь была подушка. – Женщина в темноте ощупывала гамак.

– Она, верно, испачкалась. Дети валяли ее повсюду.

– Неважно.

Отыскав подушку, Эдна подложила ее под голову и с глубоким вздохом облегчения вытянулась в гамаке. Ей не были свойственны барственность или чрезмерная изнеженность. Она не слишком любила лежать в гамаке, и когда это делала, то без кошачьей тяги к сладострастной праздности, а из стремления к благотворному покою, который, казалось, овладевал всем ее телом.

– Мне побыть с вами до прихода мистера Понтелье? – спросил Робер, усаживаясь сбоку на ступеньку и берясь за веревку для гамака, привязанную к стойке крыльца.

– Если желаете. Не раскачивайте гамак. Вы не принесете мне белую шаль, которую я оставила в Доме на подоконнике?

– Вы замерзли?

– Нет, но скоро замерзну.

– Скоро? – рассмеялся Робер. – Вам известно, который теперь час? Вы что, собираетесь остаться здесь надолго?

– Не знаю. Так вы принесете шаль?

– Конечно принесу, – ответил молодой человек, вставая.

Он направился к Дому по траве. Эдна наблюдала, как его фигура мелькает в полосах лунного света. Уже перевалило за полночь. Было очень тихо.

Когда Робер вернулся с шалью, миссис Понтелье взяла ее в руки. Накидывать шаль на плечи она не стала.

– Вы сказали, что я должен остаться до прихода мистера Понтелье?

– Я сказала: можете остаться, если желаете.

Молодой человек снова сел и свернул сигарету, которую выкурил в безмолвии. Миссис Понтелье тоже ничего не говорила. Никакие слова не могли оказаться более значительными, чем эти минуты тишины, или более насыщенными впервые пробудившейся пульсацией желания.

Когда послышались приближающиеся голоса купальщиков, Робер пожелал миссис Понтелье доброй ночи. Та не ответила. Молодой человек решил, что она уснула. И когда он ушел, Эдна опять наблюдала, как его фигура мелькает в полосах лунного света.

XI

– Что ты здесь делаешь, Эдна? – удивился муж, обнаружив ее лежащей в гамаке. – Я думал, что найду тебя уже в постели. – Он вернулся вместе с мадам Лебрен и оставил ту у Дома.

Жена не ответила.

– Ты спишь? – спросил мистер Понтелье, наклоняясь поближе, чтобы рассмотреть ее.

– Нет. – Когда Эдна взглянула на него, глаза ее ярко и напряженно блистали, ничуть не подернутые сонной пеленой.

– Тебе известно, что уже второй час? Идем! – Мистер Понтелье поднялся на крыльцо и вошел в комнату. – Эдна! – позвал он изнутри несколько минут спустя.

– Не жди меня, – отозвалась женщина.

Мистер Понтелье высунул голову в дверь.

– Ты там простудишься, – раздраженно проворчал он. – Что за блажь? Почему ты не заходишь?

– Здесь не холодно, и у меня есть шаль.

– Тебя сожрут москиты.

– Здесь нет москитов.

Миссис Понтелье слышала, как муж ходит по комнате; каждый звук свидетельствовал о его нетерпении и досаде. В другое время она явилась бы по его требованию. Эдна по привычке подчинилась бы его желанию – не из податливости или покорности его повелениям, а так же бездумно, как мы ходим, двигаемся, сидим, стоим, следуем по ежедневной жизненной колее, доставшейся нам в удел.

– Эдна, дорогая, ты скоро? – снова осведомился Леонс, на сей раз ласково, с просительной ноткой.

– Нет, я собираюсь остаться здесь.

– Это больше чем блажь! – взорвался он. – Я не могу позволить тебе остаться там на всю ночь. Ты должна немедленно вернуться в дом!

Извиваясь всем телом, женщина поудобнее устроилась в гамаке. Она ощутила, как в ней воспламенилась ее воля, упорная и строптивая. В этот момент Эдна могла лишь артачиться и сопротивляться. Она спросила себя, говорил ли с ней муж подобным образом раньше и слушалась ли она его приказов. Разумеется, слушалась, она это помнила. Но не могла понять, зачем или как должна была подчиняться.

– Леонс, ложись спать, – проговорила Эдна. – Я намерена остаться здесь. В дом я идти не хочу и не собираюсь. Не говори со мной больше так, я не стану тебе отвечать.

Мистер Понтелье, уже переодевшийся ко сну, накинул поверх какую-то одежду. Затем, открыв бутылку вина, небольшой отборный запас которого хранил в своем личном буфете, осушил бокал и, выйдя на галерею, предложил вино жене. Та отказалась. Мужчина придвинул к себе кресло-качалку, уселся в него, закинув ноги в шлепанцах на перила, и стал дымить сигарой. Он выкурил две сигары, после чего ушел в дом и выпил еще один бокал вина. Миссис Понтелье вторично отказалась от предложенного бокала. Мистер Понтелье снова сел, закинув ноги на перила, и через подобающие промежутки времени выкурил еще несколько сигар.

Эдна начала ощущать себя как человек, который постепенно пробуждается ото сна, сладостного, фантастического, несбыточного сна, чтобы снова столкнуться с угнетающей душу реальностью. Ее одолевала физическая потребность во сне. Состояние экстаза, поддерживавшее и поднимавшее ее дух, покинуло ее, сделав беспомощной и покорной той обстановке, которая над ней довлела.

Наступил самый тихий час ночи, предрассветный, когда мир будто затаивает дыхание. Луна висела низко и превратилась в спящем небе из серебряной в медную. Больше не ухала старая сова. Склонив кроны, перестали стонать черные дубы.

Эдна, одеревеневшая от долгого неподвижного лежания в гамаке, встала. Неверным шагом взошла на крыльцо, бессильно ухватившись за стойку перил, прежде чем войти в дом.

– Ты идешь, Леонс? – спросила она, обернувшись к мужу.

– Да, дорогая, – ответил тот, провожая взглядом облачко дыма. – Только докурю сигару.

XII

Она проспала всего несколько часов. Это были беспокойные, лихорадочные часы, растревоженные неясными снами, которые ускользали от нее, оставляя в полупробужденном сознании лишь ощущение чего-то недостижимого. Эдна встала и оделась в прохладе раннего утра. Бодрящий воздух несколько успокоил ее чувства. Однако для восстановления сил и помощи она не обратилась ни к внешним, ни к внутренним источникам. Женщина слепо следовала двигавшему ею побуждению, точно целиком отдалась в чужие руки и сняла со своей души всякую ответственность.

Большинство людей в этот ранний час все еще спали в своих постелях. На ногах были лишь несколько человек, собиравшихся на Шеньер к мессе. Влюбленные, сговорившиеся накануне вечером, уже направлялись к пристани. За ними на небольшом расстоянии следовала дама в черном с воскресным молитвенником в бархатном переплете с золотыми застежками и воскресными серебряными четками. Поднялся и старый месье Фариваль, почти согласный заниматься всем, чем придется. Он надел большую соломенную шляпу и, взяв с подставки в холле зонтик, последовал за дамой в черном, ни разу ее не обогнав.

Маленькая негритянская девочка, что приводила в движение швейную машинку мадам Лебрен, рассеянно и медлительно мела галереи. Эдна послала ее в Дом разбудить Робера.

– Передай ему, что я собираюсь на Шеньер. Лодка готова. Скажи, чтобы поторопился.

Вскоре Робер присоединился к миссис Понтелье. Раньше она никогда не посылала за ним. Никогда о нем не спрашивала. И, кажется, никогда в нем не нуждалась. Эдна как будто не осознавала, что совершает нечто необычное, вызывая его к себе. Робер, по-видимому, также не усмотрел в этом ничего из ряда вон выходящего. Но при виде миссис Понтелье лицо его озарилось тихим светом.

Они вместе отправились на кухню пить кофе. Ожидать сколько-нибудь изысканного обслуживания за недостатком времени не приходилось. Молодые люди стали у окна, и повар подал им кофе и булочки, которыми они подкрепились прямо у подоконника. Эдна сказала, что было вкусно.