Это Нэверленд, та самая страна Нетиенбудет, где нашёл прибежище Питер Пэн. В ней есть даже собственный Барри — он лишился дочери и внука. Книга вообще полна питеров пэнов и венди, книга о детях — мёртвых, искалеченных, похищенных, забытых, иногда даже не потерянных, но всё-таки потерявшихся. И при этом книга — о взрослых, рассказывать о жизни которых не в традициях Нэверлэнда. Кто-то теряет детей в авариях, кто-то — из-за выкидыша, кто-то сам делает аборт. Кто-то не может их завести. Кто-то забывает про чужих детей, и те неделями ждут, чтобы их спасли. Кто-то спасает ребёнку жизнь ценой жизни другого ребёнка (жизни, но не смерти). Кто-то вопреки всему (например, закону или разлуке) пытается стать хорошим родителем для внезапно обретённого ребёнка. Кто-то похищает собственных детей, не имея сил мириться с распадом семьи. Кто-то похищает детей ради денег. Кто-то теряет детей в толпе и не находит. Кто-то — находит. А кто-то — спасает. Хочется верить, что все потерянные дети найдут в дорогу в Нэверлэнд и научатся там летать.
***
Можно провести три параллели. В 1975 году чета Уинфилдов удочерили девочку и тут же переехали в Новую Зеландию; спустя годы оказалось, что процедура была нелегальной, и прошлое потерянной девочки, которую никто не терял, очень туманно — даже настоящее имя неизвестно. В 2010 году Трейси Уотерхаус выкупает у матери-проститутки ребёнка — и оставляет её себе. Всегда мечтавшая о ребёнке, бывшая полицейская легко переходит «на тёмную сторону», предпочитая сбежать с поддельными документами и начать новую жизнь с новыми именами где-нибудь в новом месте, а не отдавать ребёнка государству. Нелегальное усыновление. История повторяется.
Третья параллель может показаться натянутой и неприятной, но это скорее художественный образ, чем завуалированное оскорбление кого бы то ни было: в тот же день 2010 года Джексон Броуди отбирает у плохого хозяина собаку и оставляет себе. Насилие над детьми схоже с насилием над животными; если даже с братьями нашими меньшими человек обращается плохо, то откуда взяться хорошему отношению к людям? Особенно к самым слабым представителям рода человеческого — детям и женщинам. С учётом любви Аткинсон к животным эту параллель можно назвать почти нежной, умилительной, тёплой. Она слишком явная, чтобы её игнорировать. Джексону с Эмиссаром приходится скрываться почти так же, как скрывались Трейси и Кортни (потому что во многие места, оказывается, путь с собакой заказан), и Джексон беспомощен в вопросах содержания новообретённого питомца почти так же, как беспомощна Трейси в роли матери для новообретённой дочери.
Отношение к поступку Трейси (у самой героини и у меня) было двояким на протяжении всего романа. С одной стороны, она, несомненно, преступница. С другой стороны, она забрала ребёнка у человека, с которым этому ребёнку быть было нельзя. «Ты и есть сокровище», говорит Трейси девочке. Девочка отвечает, что Трейси — тоже. В конце концов, что есть добро, а что зло? Для этих героинь автор устраивает локальный хэппи-энд (впрочем, Трейси сознаёт, что всю оставшуюся жизнь проведёт в параноидальном аду), а для читателя отравляет любую возможную — сомнительную, двойственную, чистую — радость. Но не скажу, как; в этой книге интересно находить подсказки самостоятельно.
Дочитывать книгу было мучительно. Не потому что Нэверлэнда не существует — а как хотелось бы, чтобы где-то на свете счастливо жили все потерянные и погибшие дети… И не потому, что конец книги или цикла всегда мучителен для читателя (год назад автор выдала продолжение, хотя когда ещё его переведут?). Просто читать о потерянных детях мучительно грустно. Некоторые из персонажей назвали даже эту историю чудесной («найденный ребёнок — это ведь лучше всего на свете, правда?»), но всё же в книге намного больше историй с печальным концом, чтобы один-единственный хэппи-энд мог сделать её «чудесной». Так что книга медленная и мучительная.
И даже, не побоюсь этого слова, скучная, и это хорошее слово, потому что превращает книгу из обычного детектива в глубокую современную прозу.
В пересказе жизнь Джексона всегда драматичнее ненавязчивой скуки, в которой он жил день за днём.
Читать интересно, но явственно чувствуется скука бесконечного существования, которое по тем или иным причинам нельзя оборвать. Книга состоит из мыслей, эмоций и ощущений, которые становятся скучными сразу же, как только запишешь их на бумаге. Но если попробовать книгу пересказать, то внезапно выяснится, что в жизни Броуди было много драмы и экшена — погони, драки, слежка и т.д. Фишка в том, что «Чуть свет, с собакою вдвоём» написана медлительным, вязким стилем. Этот цикл уже давно (подозреваю, что с самого начала) не детективный. Да, есть преступления и расследования, да, частный сыщик идёт по следу, да, загадки иногда разрешаются, но здесь процесс куда важнее результата — а это противоречит сáмой сути детектива. Никто и никогда не старался писать детективы красиво, образно, литературным языком, с использованием сложных художественных приёмов, часто постмодернистских, потому что суть детектива в событиях и интриге. Но Аткинсон максимально приближается к реальной — надо признать, довольно скучной, — жизни, и композиция у неё превалирует над сюжетом, а процесс — над результатом. Жанрообразующие черты использованы формально. И с умом.
Думаю, Аткинсон очень мудро поступила, взяв за основу книги старые преступления. Да, по-своему интересно наблюдать, как выкручиваются современные авторы, приписывая преступникам гениальную осторожность и продуманность, заставляя их избегать камер видеонаблюдения и носить перчатки, чтобы не оставлять ни цифровых, ни физических следов. Но совсем другое дело было раньше: никаких тебе улик, анализов, экспертиз, криминалист — фрик, с которым никто не считается, а патологоанатом — хорошо, если резать-зашивать умеет. Всё, что у детектива есть, — это свидетельские показания и серые клеточки. Поэтому брать за основу романа старые дела — очень мудро. И частные сыщики, не имеющие доступа к современным лабораториям, — это всё ещё хорошая мысль, хотя у детективных агентств работы как таковой не осталось: им достаётся лишь то, с чем человек не может пойти в полицию — слежка за супругом, поиск людей, всякие старые дела. Удивительно, как эта книга наводит на размышления о нише детективных романов в целом. О переменах жанра, его истоках, значении перемен. Даже по-новому оцениваешь смысл книжных преступлений: это реальные беды, которые случаются с реальными людьми; гениальных сыщиков, как и гениальных преступников, не бывает; работа частного детектива — грязная, приземлённая и совершенно лишена того романтичного ареола, что придают ей популярные фильмы, сериалы без конца и книги с огромными тиражами.
***
Кроме Джексона Броуди много внимания уделяется в книге Трейси Уотерхаус и её девочке, что понятно. Намного меньше, но всё же объяснимо — событиям прошлого, приведшим к смерти Кэрол Брейтуэйт или последовавшим вслед за ней. Но вот к чему столько внимания уделять непонятной старушке — великая загадка.
Матильда «Тилли» Скуайрз — старушка-актриса, у которой на склоне лет немного помрачился рассудок. Особенно заметно это было не по тому, как часто и сколь естественно она забывала имена, реплики, самое себя, а насколько сильно её речь пестрела цитатами. Читать почти невозможно: что ни предложение, то цитата — намёки, полутени, косные подтексты. Иногда ей уподоблялся и Джексон Броуди — достаточно молодой в контексте книги (ему в этой книге пятьдесят где-то, да?), но достаточно старый, чтобы серые клеточки начали сбоить. За фигурами, из которых на каждом шагу высыпалось по монетке-цитате, мне всё время мерещился величественный призрачный силуэт автора — то есть Кейт Аткинсон, которой лет не скажу сколько, но достаточно, чтобы соотносить её с персонажами за пятьдесят. Почти до самого конца я не могла понять, зачем нужна Тилли и почему её в тексте было настолько много, что иногда становилось трудно дышать? Мне казалось, что автор использовала Тилли, чтобы придать детективному роману налёт некоторой инфернальности и постмодернистскую весомость, или чтобы сделать её рупором собственного образа мыслей на склоне лет.
Казалось до тех пор, пока Тилли, наконец, не сыграла перед читателем свою последнюю роль — роль вселенского правосудия. Она была жизненно необходима, чтобы в кульминационной сцене разыгралась подлинная драма, а не обыкновенное совпадение с неясными мотивами действующих лиц. Джексон Броуди, как и читатели, наблюдал за сценой со стороны, но в отличие от нас — всемогущих и всеведущих — мог лишь предполагать, почему всё сложилось так, как сложилось, — словно простой смертный. Тилли же была нужна, чтобы уподобить нас Тем, Которые Всемогущие И Всеведущие. Роль важная, и без Тилли нам никак не обойтись, но об этом не узнаешь, пока книгу не дочитаешь, а до того можно пребывать в некотором раздражении. Но думаю, дело не дойдёт до 4-й книги цикла, если читателю не понравится стиль Аткинсон.
Кстати, про возраст Аткинсон я вспомнила не для красного словца. За последние три года я прочитала шесть её книг. И если в первой прочитанной («Человеческом крокете») между нами по ощущениям пролегало лет десять разницы, то в последней прочитанной — все пятьдесят. Стремительное книжное старение. В подобных ощущениях есть что-то странное. Как читатель я буду расти и развиваться до самой своей читательской смерти, — но эта книга и личность, что её создала, уже никогда не изменятся. Поэтому мои субъективные ощущения о разнице в возрасте со временем, думаю, исчезнут. На самом деле, ощущения в любой отдельно взятый момент времени объективны, а вот само восприятие, дарующее их, изменчиво. И возраст автора тут совсем ни при чём.
Из любопытных персонажей можно упомянуть ещё двоих. В четвёртой книге цикла мелькнул очередной автор детективов, на сей раз — женщина, пишущая для женщин. В её образе, мне кажется, тоже заложен какой-то смысл; во всяком случае, чудится в отношении этой героини какая-то авторская брезгливость.
Куда интереснее литературный доппельгангер детектива Джексона Броуди — детектив Брайан Джексон. Что для одного имя, то для другого фамилия — такое вот отзеркаливание. Он шёл по тому же следу, их пути постоянно пересекались. Как в классическом мотиве двойничества, они использовали одно имя, вели одно дело, их постоянно путали все остальные персонажи романа и, самое главное, при всей схожести Джексон и Броуди оставались полными противоположностями (по стилю расследования, по здоровью и прыти, по отношению к жизни).
Джексон о Броуди:
Он, в общем… было какое-то хитрое слово, альтер эго, точно, этот мужик — моё альтер эго.
Броуди о Джексоне:
Джексон уже счёл было Брайана Джексона своим доппельгангером — бог его знает, почему, — но видел теперь, что в действительности тот его негатив.
А чего стоит жест Брайана Джексона, когда он подражал героям «Афёры», заговорщицки прикладывая палец к носу? Уже тогда стало понятно, что появление Брайана неслучайно, что его цель — не только в том, чтобы поддразнить Джексона самим фактом своего беззаботного существования. Он был как бы киношной — нереалистично успешной — версией главного героя, и мне в тот момент подумалось, а не связано ли это как-то с выходом на экраны сериала по циклу? Но сериал вышел только через год после четвёртой книги, так что это всего лишь предположение. Но любопытное, не спорю.
Напоследок отмечу три особенности: перевод цитат и аллюзий часто делал недоступным для меня смысл реминисценции; примечания составлял кто-то страшно эрудированный; эту книгу можно в некотором смысле назвать обзорной по истории и культуре Великобритании, особенно за XX век — впрочем, так можно сказать обо всех книгах Аткинсон. Из-за последних двух фактов читать пятую книгу цикла на английском я не рискну, поэтому остаётся только следить за бескрайними небесами и ждать перемен.