Глава 3

Алекс

Перед тем, как переговорить с Маккензи, придирчиво осматриваю Алику. Не сделал ли Килл ей больно? Не остались ли от рук козла отпечатки на ее теле? В порядке ли она? Вроде, все в норме.

Девушка поспешно поправляет юбку и удаляется, не глядя на меня. Не знаю, что у нее с лицом. Надеюсь, она не плакала.

Одноклассник перенимает внимание на себя:

– Войсу отдельный респект.

Под моим сбитым с толку взглядом, парень продолжает:

– Я про ролик с участием Дэйсона Карраса. – Посмеивается здорово выпивший Маккензи. Он так проигрыш отмечает?

– Что?

Киллиан придвигается ближе, обжигает дыханием мою шею. Я, как ужаленный змеей, отскакиваю от него. Что за нелепую близость он устроил? Придурковатый Маккензи до слез заливается смехом и бьет меня по плечу. Не знаю более мерзкого ублюдка, чем он.

От злости сводит мышцы. Я разминаю шею, стискивая челюсти и едва удерживая себя в руках.

Покоя не дают два вопроса.

Что между ним и Аликой?

Что насчет моего отца?

– Все только и болтают о твоем папочке, который в очередной раз спасает тебя. Ты жалкий, Каррас.

Предохранители слетают. Я не думая, хватаю ублюдка за ворот и припечатываю к стене. Безжалостно ударяю его тупой башкой о стену, слыша хруст. Маккензи жалобно стонет. Один толчок и напускная уверенность Килла дает трещину. Думаю, если добавить удар в челюсть, то…

Выродок достает из кармана телефон, показывает раздел «Сплетни» издания Page Six. На фоне черного экрана желтым горит знакомая надпись – эксклюзив. Под сияющей кнопкой громкий заголовок:

Забавы миллиардеров: чему Дэйсон Каррас учит своих сыновей?

Я пробегаюсь по тексту ниже и сжимаю кулаки. Мой отец здесь ни при чем, его снова выставляют, как виновника всех моих поступков. Уроды!

Закон, как всегда не смог дотянуться до «золотого» ребенка. Алекс Каррас устроил погоню по улицам Нью-Йорка, достойную голливудского фильма. Сын влиятельного бизнесмена сопротивлялся задержанию правоохранительных органов, тогда на помощь выехал отец и откупился де…

Я не дочитываю, замечая, что помимо текста есть видео. Запускаю.

Десять секунд – их хватает понять, чтобы разобраться в случившемся. Мой отец на кадрах. Я уничтожу Войса! Агрессия становится неконтролируемой. Я вымещаю огниво озлобленность на том, кто под рукой. Маккензи получает сполна.

Я бью его в нос, по голове, заряжаю по челюсти и с каждым ударом мне мало. Хочу еще, еще, еще! Наверное, так люди слетают с катушек, творят то, что ломает их жизнь, бесповоротно меняет весь ход событий. Я ломаю не Килла. Я ломаю себя, свое будущее.

– Мое первое и последнее предупреждение. Заикнешься о моем отце или будешь лезть к Хеймсон, я тебя сломаю, ублюдок. По поводу Алики хорошо меня услышал?

Килл еле языком вяжет, произносит что-то отдаленно-похожее на «да».

Вокруг крик, истошные вопли, чужие руки на моем теле. Парни пытаются оградить свирепую тварь в обличии меня от Маккензи. У меня одно в голове не укладывается: какого черт вы так не орали, не связывали Килла, который чуть не изнасиловал девушку на ваших же глазах?

Каждый присутствующий видел сцену с Хеймсон и Маккензи. Часть хихикала, снимая их на камеру. Часть смотрела как сцену в кинотеатре, попивая пиво и закусывая начос с кусочками чили – чтоб они им поперек горло встали. Ни у одного человека увиденное не вызвало отвращение или тень сожаления. Хоть у кого-то возникло желание помочь? Нет. Если люди хотят помочь, они делают, а не думают. Вопросов, желаний не возникло, раз никто не подошел убрать подонка от девушки.

– Алекс! – Подбегает Войс, пытаясь удержать меня.

Зато, какое рвение у всех ограничить меня. Никому не понравилась идея, что я хочу раскрасить морду Маккензи? Люди-дно.

– Какого хрена, Уолтон? – едва сдерживаю гнев, проговаривая сквозь зубы.

Друг удерживает за плечи. Я, как торнадо, вырываюсь из его рук. Войс немаленький, немного выше, спортивного телосложения, но даже ему не удается уравновесить меня. Ни физически, ни ментально.

– Я же просил тебя! – Спешу на улицу, зная, что Уолтон бежит следом. – Просил же!

– Я… я не хотел.

– И ты смотрел мне в глаза весь сегодняшний день? Поддерживал, желал удачи на старте.

Видимо, я делаю что-то не так, раз вокруг меня подобные люди.

– Алекс, это вышло случайно. Я думал ты в курсе.

– В курсе? – повторяю его фразу. Наигранно. Жестко. Не пытаюсь скрыть боль. Мы близки, я никогда не прятал и не буду скрывать перед Войсом свои эмоции.

«Друзья ли?», – пошатывается мое убеждение.

– Да. Я думал мы проехали эту историю. Мой косяк, но я думал, ты закрыл глаза на него.

На моего отца ополчились все журналюги, формирующие мнение общественности. Это ударит по папе. Снова.

– Ты слишком много думаешь. – Подсчитываю количество «думал» Уолтона. Запредельное число для трех предложений. – Меняй тактику.

Если я в гневе, лучше меня не трогать. Но, если открою рот, не заткнусь. Выскажу все, что думаю об оппоненте.

– Хорошо. Как мне загладить перед собой вину?

Его вопрос на руку. Надо перевести все в шутку и покончить с дерьмом. Я не хочу терять друга, а выяснение отношений в порыве злости, ведет к потере. Поговорим позже, когда остыну.

– На колени, Войс! – Сдерживая смех, командую.

Становится легче. Ярость утихает из-за внезапно-зародившейся затеи.

– Каррас, ты спятил?

Безапелляционно:

– На колени, Уолтон!

Лучший друг уже было косит свои коленные чашечки, как из меня вырывается позитив. Я смеюсь, как умалишенный. Потеряв всякий ориентир, хватаюсь за живот и бью по капоту своего автомобиля.

– Я пошутил, Войс.

Он хмурит редкие светлые брови и, проходя мимо, толкает плечом.

– Куда же ты? – Иду за Уолтоном. – Войс! У меня есть причина злиться, похлеще. Давай еще расплачься из-за безобидной шутки! Через неделю твоего друга не станет, давай будешь обижаться после моей смерти.

Войс оборачивается.

– Какой же ты идиот, Алекс!

Мы по-братски обнимаемся, забывая об обидах. Уолтон дурак, я умом не блещу. Тандем, как никак. Мы нужны друг другу.

– Что насчет Маккензи?

– Надо убираться.

– Логично. Но я не об этом. Ты за что его так?

Понимаю ошарашенность Войса. Уолтона не было десять минут, а я успел проехаться по роже Киллиана. Друг всегда завидовал моей уравновешенности. Годы заездов научили сдерживать напряжение внутри, но сегодня исключение.

Алика

Киллиан тебя больше не тронет.

Мои руки дрожат.

– Катрина, ущипни меня!

Сестра слабо щипает, перед этим задав тупой вопрос: «Зачем». Я его игнорирую, а она делает то, о чем я прошу.

– Сильнее!

Младшая выполняет мою просьбу.

– Ауч!

– Что произошло?

Одной рукой я прячу телефон за спиной, другой выпроваживаю Катрину из своей комнаты. Предсказуемо: сестра сопротивляется.

– У меня важный разговор с Джес. Давай, иди.

– Нет. Мне интересно. Звони ей.

– Такие разговоры не для маленьких девочек.

Катрина складывает худые руки на груди и не двигается с места.

– Думаешь, я не знаю, что такое секс? – Вот это смелое заявление!

– Определенно знаешь. Ты же произнесла слово. Иди-иди.

– Алика! – Вскрикивает она, когда мой телефон летит на кровать, и я принимаюсь за нее. – Нет! Я не уйду!

Написал парень, который мне нравится. Я выпровожу Катрину без зазрения совести и глазом не моргну! Сегодня моя ночь будет посвящена Алексу. Ежедневных пересечений с сестрой мне хватает. К тому же, я пока не готова говорить младшей о Каррасе. Мало ли, еще отцу разболтает.

– Ну, пожалуйста! – От бессилия стонет она.

– Я все тебе расскажу. Обещаю, но позже.

В этот раз Катрина легко сдается. Я захлопываю дверь, но не запираюсь.

В нашей семье есть дурацкое правило – никаких замков на ночь. И ввели его с сентября из-за моих активно-начавшихся вечерних прогулок с Джес. Подозреваю, отец опасается, что я начну водить домой парней. А это чушь высшей марки! Во-первых, у нас на входе охрана. Во-вторых, я ни разу в жизни ни с кем даже не целовалась. Неужели он думает, что я способна привести кого-то в свою постель. Мой максимум – представлять подобное в мечтах.

– Да, Джес. – Шепчу, сама того не понимая.

– Он тебе написал?

Я закусываю губу и от счастья падаю в мягкие простыни, пахнущие печением с шоколадом – моим запахом, мной. Шелк простыней окутывает мою кожу. В блаженстве я закрываю глаза и произношу заветное:

– Да.

Алекс Каррас написал мне.

Думаю об этом и не верю своему счастью. Тереблю нежное кружево розовой пижамы в ожидании ответа подруги. Гост молчит, а я не осмеливаюсь на вопрос. Молчание мне кажется идеальным. Каррас – моя отчасти сбывшаяся мечта.

Я всегда боялась думать об Алексе. Он был под запретом из-за своей фамилии, из-за отношений между нашими семьями, которые вдребезги разбивают каждую из моих фантазий. А сегодня… Каррас ведь первый подошел ко мне. Первый отыскал мой номер и написал.

– Алика, ты меня слышишь?

– А?

– Что было на вечеринке?

Ох! Не хотелось бы вспоминать о Маккензи и его дрянных руках, но ради Джес прокручиваю детали вечера. Когда заканчиваю свой подробный рассказ, слышу на том проводе совсем не то, что ожидаю. Где же визг, писк, бурная реакция подруги?

Сухость в голове Гост понижает градус моего настроения:

– Может, ему просто нужен был Килл?

Джес серьезно?

– И поэтому он написал мне… – Я перечитываю сообщение, чтобы до нее наконец дошло.

– Знаешь, я полдня провалялась в кровати и вот, что поняла. Я и Риз… я слишком много фантазирую. – Подруга шмыгает носом все чаще, она вот-вот расплачется. – Придумала себе то, чего в самом деле не было. Мы поговорили сегодня. Он никогда не любил меня и как девушка я его не привлекаю.

– Это его слова? – У меня у самой наворачиваются слезы от истории Гост.

Тихое с оттенками стыда:

– Да.

Получается, намеки Риза, о которых говорила Джес – это ее собственные выдумки? Ничего в самом деле не было? Я сжимаюсь в крохотный комок на кровати и думаю о том, каково моей лучшей подруге. Она же парила, когда говорила о мужчине. Сегодня пришлось пройтись по дробленным стеклам иллюзий?

– Все к чему? Не всегда то, что нам может показаться – правдиво. Если хочешь правды, спроси у человека напрямую.

– Но Алекс написал.

– Знаю. Знаю. Просто не хочу, чтобы ты попала в ловушку.

Я ценю благожелательность Гост. Однако, на мой скромный взгляд, ее меланхолия не к месту. Не тогда, когда ее подруге написал парень, который нравится. Я продолжаю выслушивать сложности жизни Джес и совсем остываю. Фитиль счастья гаснет под действием отравляющего воздействия речей подруги.

– Да завтра. – Когда мы прощаемся, никаких жизненных сил не остается.

Я столько всего хотела написать Каррасу, о многом спросить, а по итогу пишу ничего не вызывающее:

«Спасибо, Алекс»

Возможно, он хотел поговорить с Маккензи, а я представляла помеху. Так ведь было: Каррас подошел к Киллу и позвал на разговор. Все по факту, кроме одного. К чему была последняя фраза от Алекса?

Спустя два часа парень так ничего и не ответил на СМС. Конечно, а чего я ожидала услышать? Пожалуйста? Глупости какие-то.

Когда собираюсь лечь спать, раздается стук.

Либо родители пришли напомнить, не запирать двери на ночь, либо… я так и знала. Открываю.

– Катрина?

– Я все слышала. Рассказывай, если не хочешь, чтобы я рассказала папе про Алек… – Маленькая заноса в моей тощей заднице.

Я закрываю сестре рот, не дав договорить про Карраса. Затаскиваю младшую внутрь. Катрина забирается под мое одеяло. Я ложусь с другой стороны. Она не даст мне уснуть, пока все не выведает. Собирать сплетни в ее крови.

– Что? – Раздражаюсь под взглядом сестры. Она жаждет подробностей.

Не хочу утолять ее голодный на информацию мозг, но приходится. Начинаю с чего попроще – факта.

– Алекс сегодня защитил меня от Маккензи.

– Это я уже слышала. – Фыркает и закатывает большие карие глаза.

– Больше нечего рассказывать.

– Он тебе нравится?

А вот этого я никак не ожидала. Лгу:

– Симпатичный парень, не более.

Катрина смеется и принимается щекотать меня, приговаривая:

– Значит нравится. Он тебе нравится, Алика.

– На свете много симпатичных людей.

– Дело не в этом. Когда ты говоришь про Карраса, твои руки в беспокойстве прихорашивают волосы.

Я изгибаю брови. И что с того, что я трогаю волосы?

– Алекс тебе нравится. Помнишь, как Розингс часто поправляла волосы в присутствии Романа? Это же невербальные сигналы! – И откуда она в пятнадцать обо всем знает? Такая маленькая, а уже сексуально-просвещенная. – Сигнал, которым Розингс намекала на симпатию к герою. А дальше, что было? Ты же помнишь? Она родила от Романа в конце книги!

Чушь какая! Средней Хеймсон надо разграничивать влажные фантазии и реальность.

– Ложись спать, Катрина.

Я не стану обсуждать такие вещи с младшей сестрой. Достаточно того, что она таскает мои романы втайне от всей семьи. Узнав, папа бы выпорол ее за такие вещи. Нахлебаемся мы еще с Катриной.

– Нет. Ну, Алика! – Она не оставляет меня в покое.

Не девочка, а беда. От Хеймсон не продохнуть. Сестра лезет обниматься, душит в своих детских и в то же время крепких объятиях.

– Что плохого в том, чтобы признаться?

Она еще маленькая, наивная. Не понимает многих вещей. Ей еще не разбивали сердце. В Катрине пока пылает огонь, она верит в неземную любовь, в легкость жизни, в то, что она самая-самая любимая всеми девочка, верит в счастливый и красивый брак с единственным и на всю жизнь. В мой мир грез метко стреляет отец. Раз за разом он подбивает мои пушистые крылья, проливая на землю воодушевленную кровь.

Мне нравится тот, кто не должен нравится – это по определению закончится плохо.

– Разве ты не знаешь, как папа отзывается о Каррасах? – никто не должен нас услышать, поэтому шепчу.

Сестра впервые за весь вечер замолкает. Мой вопрос заставляет ее задуматься и оценить объективность ситуации. Какое-то время я жду ответ, но его не следует. Мы засыпаем в тишине.

***

В наушниках песня Майли Сайрус «FU». Я витаю в облаках, в такт отбивая старым кедом по безупречно-отполированном полу школы Рутгерса. Запах чистящих средств не смущает меня. Постукиваю карандашом по наброску портрета, что начала на прошлой неделе и оглядываюсь. Ни души. Пока все проводят время за ланчем, я сбежала в свой собственный мир.

Рисование с детства успокаивает меня. Джес называет это медитацией, она обожает танцевать и говорит, что испытывает нечто похожее на мои чувства (я с ней делилась своими ощущениями). Когда со мной бумага, а между пальцев зажат карандаш, целый мир перестает существовать.

Это совсем не похоже на то, когда я читаю книги. С романами все иначе: они делают меня эмоциональной. Я ругаю героев, проклинаю автора за неожиданный поворот, из-за которого влюбленные расстаются, смеюсь и плачу вместе с ними – это далеко не конечный перечень переживаемых чувств.

Создание изображений на поверхности не отвлекает. Моя голова чиста, когда грифель скользит по листу. Музыку я использую редко, хоть работа с ней и идет веселее.

Прорабатываю индивидуальные особенности черт лица, которое рисую. Человек, чей портрет с каждым штрихом проявляется на бумаге, никогда не увидит его. Это ему не надо. Для него я навсегда останусь невидимкой – четыре года убежденности в этом позавчера пошатнулись.

Одно сообщение и мой мир перевернулся как тогда, когда я поняла – Алекс Каррас мне небезразличен.

Мои ладошки потеют, стоит мыслям о парне пуститься в пляс. Улыбка ползет к вискам, в животе появляется легкость. В голове вместо тяжелых дум появляются новые создания – они всегда навещают, когда я испытываю чувство влюбленности к кому-то и чему-то – симпатичные пестрые бабочки. Я представляю их своего любимого цвета, темно-синего.