*

В Советском Союзе школы были бесплатные, как и медицина, спорт и секции. Лиза также ходила в театральную школу за восемь рублей в год. Быть занятой после школы было лучше, чем сидеть дома одной. До эпохи интернета и сотовых телефонов родители даже не могли знать, где находятся их дети средь бела дня. Поэтому взрослые предпочитали, чтобы ребенок был занят чем-то, а не просто болтался по улицам. Лизе, как и любой маленькой девочке, нравилось танцевать, рисовать и заниматься с другими детьми. Учителя были очень добры и любезны с ней, там Лизе казалось, что все не так уж и плохо.

Чтобы лучше понять переживания Лизы и поведение ее мамы, необходимо рассмотреть жизнь простой советской семьи в контексте того времени. Гнев и страдание людей были обычным явлением в эпоху 1980-х и начала 1990-х годов в Советском Союзе. Люди были злы, бедны, вечно голодны и завидовали друг другу. Взрослое поколение, как мать Лизы и тетя Лена, чье детство и юность пришлись на 1950-е и 1960-е годы, выросли в еще более жестокое время. Они не умели радоваться жизни. Их этому никто не научил. Это стало социальной ловушкой для целых поколений: родители срывали злость, сливали свои страдания и гнев на детей, создавая циклы, которые невозможно было сломать. Поколения выросли, думая, что так и надо жить, разговаривать и относиться друг к другу. Люди не знали ничего лучше, так жили все.

Все, кто пережил времена распада Советского Союза, конечно же, помнят проблемы того времени: нехватка товаров, еды, одежды, предметов быта. Бесконечные очереди в магазинах, талоны, кооперативные магазины, толкучки и так далее. Даже если у людей были деньги, они не могли свободно купить самые обычные и необходимые вещи: носки, туалетная бумага или зубная паста. И если товар, наконец, появлялся, то нужно было стоять в огромной очереди, иногда даже по ночам, записывая на ладонях номер в очереди или получая специальные талончики. А некоторые продукты вообще нельзя было найти в магазинах, полки которых были заметно пусты.

Товарный дефицит в СССР был явлением, присущим советской плановой экономике. Имел место постоянный недостаток определенных товаров и услуг. Покупатели не могли приобрести очень многое, даже несмотря на наличие денег.

В разных масштабах и в разных сферах жизни товарный дефицит был характерен для всей истории СССР и сформировал «экономику продавца». Сам принцип торговли и обслуживания был поставлен с ног на голову, где центром и главным субъектом становился не покупатель или клиент, а продавец или, к примеру, официант, администратор или служащий гостиницы, вахтеры и технички. Продавец был царь и бог этой извращенной вселенной, а покупатель, потребитель – раболепный униженный проситель. Отсутствие конкуренции, фиксированные государственные розничные цены, недостаток мотивации к качественному обслуживанию покупателя ― результаты плановой экономики.

Друзья, родственники и знакомые разделялись на разные очереди, пытаясь купить как можно больше для дальнейшей перепродажи другим по двойной цене. И если вы купили то, что вам не нужно, а ваш друг купил то, что вам нужно, вы можете это продать или обменять. Жизнь тогда была как Черная пятница в наши дни, но каждый день. Общество существовало в режиме выживания. Дружеские отношения и хорошее настроение измерялись количеством добытых товаров. Это был апогей советской спекуляции, она плотно вошла в обыденную жизнь, разделив общество на слои – у кого это есть и у кого этого нет.

Лиза, как и другие простые советские дети, могла поесть редких фруктов только в Новый Год. У нее, как и у прочих, запах цитрусовых ассоциировался исключительно с зимним праздником. Запах хвои и мандаринов. Эти фрукты «выбрасывали» в магазины перед новым годом и люди – в давках и очередях – могли купить пару килограммов, чтобы выдавать их своим детям тоже почти по талонам ― как награду или лакомство.

Однажды Лизин отец прислал им ящик мандаринов. Мама хранила его на балконе. Лиза знала, что в тот день мать после работы поедет к кому-то в гости. Была пятница. Она так и сказала:

– Смотри за хозяйством, сделай уроки, чтобы не оставляла на последний момент воскресенья!

Как мать учила: «Сделал дело ― гуляй смело!» ― перечить ей Лиза не смела.

– Я буду поздно, чтобы была чистота!

– А можно мне мандаринку съесть? ― спросила девочка.

– Можно, ― ответила мать, подкрашивая губы.

– Точно можно? ― переспросила Лиза. Однажды она уже как-то получила от мамы за конфеты.

– Да, да. Только после того, как сделаешь уроки и наведешь порядок, ― мать начала терять терпение. Что за несносный ребенок!

Через два часа Лиза и Вета уселись на мамином диване.

– Где же эти туфли? ― спросила звонким голосом Вета, роясь в шкафу. ― Надевай их, тебе очень идет. У тебя ноги такие длинные, ― она достала из встроенного шкафа коробку, в которой, как все знали, были спрятаны ЭТИ шелковые туфли!

Лиза аккуратно надела туфли. Это был предел ее мечтаний.

– Ой как красиво! ― воскликнула Вета, ― давай еще пеньюар наденем, снимай свое трико, оно с туфлями не очень смотрится.

Лиза сняла штаны и майку, оставшись голой, надела мамин красивый шелковый халат, который та снимала с вешалки очень редко, берегла для особых случаев. Родители привезли его из Индии, в подарок. Шикарный подарок по тем временам.

– Вот тебе подушка, давай, приляг, а я будто фотограф, буду тебя щелкать, ― предложила Вета. ― Улыбайся, ― она поднесла ладони к глазам, глядя в расставленные пальцы как в фотокамеру.

Лиза откинулась локтем на подушку, подражая маме, закинула ногу на ногу и начала работать перед камерой. Ей это очень хорошо удавалось, потому что она часто наблюдала за мамой в Доме Моделей. Небрежно, как мама, откинула рукой свои длинные шелковистые волосы, подняла подбородок и томными глазами уставилась в стену.

– Ой, а давай губы помадой намажем?

– Давай! ― Лиза взяла мамину красную помаду и наощупь намазала губы.

– Ты звезда! ― сказала Вета.

Лиза была на седьмом небе. Мамины туфли, на пять размеров больше, скользили.

– А теперь давай телевизор смотреть! ― Вета включила телевизор. Там показывали советский фильм «Д’Артаньян и три мушкетера». Красивая гордая Миледи в шикарном платье, такая роскошная, надменная, недоступная… И прелестная нежная красавица Констанция. Девочки начали смотреть с упоением.

– Вот как надо! ― сказала Вета.

– Да… ― протянула Лиза. ― Она такая красивая! Хочешь мандаринку?

– Конечно.

Лизе пришлось скинуть туфли, чтобы притащить коробку с балкона.

– На, только одну.

Первый мандарин сладким сочным взрывом исчез в детском голодном рту за долю секунды.

– Нет, ешь медленнее. Ты думаешь, Миледи мандарины так лопает?

Десятилетние девочки вместе сидели на диване и под кино наслаждались сочными южными мандаринами…

– Тебе кто больше нравится? Ты кем хочешь быть? ― спросила подружку Лиза.

– Конечно, Миледи. Кем же еще? Смотри, какая эта Миледи! Она классная. Я тоже такой буду.

– Нет, я Констанция ― сказала Лиза. ― Она такая красивая… ― девочка не могла оторвать восхищенных глаз от экрана телевизора.

– У этой Миледи такая красота, от нее все мужчины балдеют, наверное, ― заявила Вета с показной уверенностью взрослого. ― А Констанция страдалица, очень красивая, но страдалица, видно же. Дурочка она, эта Констанция.

– У нее просто глаза добрые, и она же играет, у нее роль такая.

– Да, но ее-то взяли на эту роль, а не на роль Миледи. Смотри, какое у нее доброе лицо.

– Да, они явно в общаге не живут, они в Москве, разъезжают там на «Волгах», ― продолжая рассуждать, Вета и Лиза жевали мандарины уже без жеманства взрослых леди.

К моменту, когда Констанция в белоснежной накидке открывала душу коварной Миледи, Лиза уснула.

― Как ты смеешь брать мои вещи, ты, маленькая паскуда? ― мать наотмашь ударила спящую на диване девочку.

Холодный пот ужаса обжег Лизу сильнее, чем пощечина. «Как незаметно она пришла», ― подумала Лиза, вскакивая. Боже, туфли еще здесь… Ей почти стало плохо.

– Мамочка, я просто… кино смотрела, про Констанцию… туфли… как ты… мне хотелось… Ты такая красивая, ― лепетала девочка. ― Я сейчас все уберу…

Мать, услышав комплимент, растаяла.

– Все мандарины слопала?! Смотри, обосрешься, ― только и сказала она. ― Ладно, ― смилостивившись, неожиданно продолжила мать, ― Я, может, как-нибудь научу тебя ходить на каблуках, как я, только не в этих туфлях! Иди на свое место. Спокойной ночи, ― мама поцеловала Лизу в лоб.

«Пронесло в этот раз. Ничего себе!» ― подумала Лиза. Она заметила, что похвала и комплимент резко изменили настроение мамы.

Впоследствии она сделала выводы и постепенно научилась говорить маме приятные вещи, спрашивать совета, слушать, внимательно глядя в глаза и со всем соглашаться. А это мама очень и очень любила.

Их жизнь немного изменилась после этого. Лиза начала получать мелкие похвалы, редкие объятия, и иногда мама разрешала ей полежать с ней на диване и посмотреть кино.

К двенадцати годам Лиза с мамой наконец-то переехали в двухкомнатную квартиру на пять остановок дальше от школы. Тетя Лена с дочками тоже к тому времени получила жилье в хрущевке.

В новой квартире они обе стали намного счастливее. Вместе делали ремонт, клеили обои и красили пол и окна. Маме после общаги, конечно же, хотелось уюта. К тому времени уже многое можно было привезти из Польши или купить на рынке. Лиза искренне восхищалась мамой и наслаждалась этим относительным спокойствием их нового бытия.

Единственное, что ей было неприятно – это замок на двери в зал, который служил маме и спальней. Каждое утро, уходя на работу или еще куда-нибудь, она запирала свою комнату. Лиза только еще один раз в жизни видела те туфли.

Оглядываясь назад и наблюдая за матерью Лизы, красивой, умной молодой женщиной, пережившей так много борьбы, я понимаю, почему она была так зла. Как и у многих, у нее никогда не было хорошей жизни. Она, вероятно, даже не знала, что такое счастье. Она, как и многие в те времена, не чувствовала большой любви ни от своих родителей, ни от Родины.

Когда ей самой было лет десять, родители сбросили ее на бабушку, в то время как сами по нескольку лет жили за границей, в дипломатических представительствах. В пятнадцать лет она стала нянькой для своего новорожденного братика. Хоть она его и обожала, ей хотелось сбежать, поэтому она быстренько выскочила замуж. Кажется, она очень любила своего первого мужа, но это была тайна, покрытая мраком. Лиза об этом факте никогда не узнала. Отец Лизы был маминым вторым мужем.

Я не виню ее за то, что она не стала идеальной матерью. Что вообще значит идеальная мать или жена? Я не сержусь. Она не мягкая, хотя, конечно, в глубине души она добрый человек. Советская жизнь могла сломать, исковеркать любого, даже очень сильного. По крайней мере, она пыталась обеспечить Лизе мало-мальски сытую, нормальную жизнь. После долгого и тяжелого рабочего дня ей приходилось вязать и шить вещи на продажу, и хотя это и было ее любимым занятием, со временем оно превратилось в обязательное бремя, тягтвившее ее долгими бессонными ночами. Всех ли так любили родители?