***

Прежде чем идти к митрополиту Афинскому, Шекер позвонил Диане.

– Как успехи?

– Почти по нулям. Из потенциально полезного – только ноут и блокнот с цитатами. И еще я узнала, по какому пути Зестос ходил к остановке автобуса, чтобы ехать в храм.

Напарница пересказала то, что сообщили жена и дочь убитого, в том числе о молодом казначее Парфенона.

– Есть одна неувязка, – заметил комит. – Логофетис никогда не работал финансовым юристом. По крайней мере, официально.

– Ну да, я видела пробел в его досье. Но Лариса Зесту об этом, похоже, не знает. По ее словам, она спрашивала, где он работал, но его ответ вспомнить не может. Якобы где-то в торговле. Такое впечатление, что он или ушел от ответа, или запудрил ей мозги.

– Может, она ему нравится. Она учится на юриста, и он придумал очаровать ее таким образом. Вот поговорим с ним и спросим, где он ошивался до Парфенона. Подъезжай-ка сюда, а я пока нанесу визит его высокопреосвященству.

К митрополиту Дионисию Хоша пропустили сразу. Владыка встретил комита любезно, пригласил сесть. Пока сам хозяин устраивался в кресле за письменным столом, Шекер окинул взглядом кабинет. Он находился на втором этаже в угловой комнате здания Митрополии, одно окно выходило на восточный фасад Парфенона, за другим, с балконом, расстилалась панорама города. Мебель простая, однако дорогая: дерево, кожа, стулья с удобными спинками, книжные шкафы с металлическими ручками оригинальной формы. За стеклами поблескивали золотыми буквами корешки томов – церковные издательства почему-то обожали подобное блестящее оформление. Икон немного, но красивые, тонкого письма и точно древнее двадцатого века: Христос, Богоматерь Афинская, простирающая омофор над городом, Дионисий Ареопагит, Иерофей Афинский, еще несколько святых. Над столом в раме – большой пейзаж маслом в импрессионистической манере: Афины на рассвете, вид на Акрополь. На столе – аскетический минимум: ноутбук, ежедневник, письменные принадлежности, мобильный телефон на подставке в виде корабля.

Митрополиту Дионисию шел шестьдесят третий год. Он был достаточно высоким, под метр восемьдесят, ширококостным мужчиной с еле наметившимся брюшком. Когда-то русые волосы обильно покрывала седина, аккуратно подстриженная борода чуть вилась, залысины на висках зрительно расширяли лоб. На владыке был подрясник из серого льна. Несмотря на любезный тон приветствия, темно-серые глаза преосвященного смотрели из-под кустистых бровей настороженно. Сложив руки на животе, он выжидательно поглядел на астинома.

– Прежде всего я хотел бы выразить сочувствие в связи с произошедшей трагедией, – произнес Шекер. – Судя по тому, что мне рассказали клирики в храме, вы потеряли одного из лучших священников.

– Это так, – кивнул митрополит. – Отец Александр был человеком высокой души и благоговейным священнослужителем. Только слуги сатаны могли поднять на него руку!

– С этим не поспоришь, но мне думается, у убийцы были какие-то конкретные мотивы. Что вы можете сказать об этом? Могли среди знакомых отца Александра быть враги, желавшие ему смерти?

– Если вы намекаете на кого-то из людей церковных, то это исключено, – отрезал Дионисий. – Он никому не делал зла и ни с кем не враждовал, как истинный христианин.

– А среди людей нецерковных?

– Не думаю, что он с такими много общался, – угрюмо ответил митрополит. – Дело священника – проповедовать и просвещать тех, кто ищет просвещения, а не тех, кто не ищет.

– Но ведь в церковь заходят разные люди, – возразил Хош. – Любопытствующие, туристы, да кто угодно. Я узнал, что священники в Парфеноне ежедневно несут дежурство не только для совершения служб, но и чтобы беседовать с приходящими.

– Да, в церковь приходят разные люди, и случайные, и почти ни во что не верящие, но мы никому ничего не навязываем. В нынешнюю эпоху секуляризма и, прямо сказать, прохладного отношения общества к церкви возможности для проповеди не столь широки, как кажется. Это только официально у нас православное государство, а реально православие мало кому нужно. Когда-то в Парфеноне был клир в несколько десятков человек, и это не считая приписных храмов, а теперь, как видите, даже десяти служащих священников не наберется. Мы выступаем в СМИ, по радио и телевидению, издаем книги, проводим крестные ходы, участвуем в общественных церемониях, но современные люди, прямо скажем, не хотят слышать ничего такого, что шло бы вразрез с их обычной жизнью. Кто сейчас добровольно пожелает нести крест христианской аскетики, ограничивать себя в развлечениях и удовольствиях? Единицы! Остальные хотели бы войти в царство Божие, никак не меняя свою жизнь. Разве не этому служит нынешние либеральные взгляды на Бога как на любящего и всепрощающего Творца, который любого принимает с распростертыми объятиями? Никто не хочет видеть в Боге Судию, никто не хочет думать, что за грехи придется отвечать! – Говоря это, митрополит постепенно разгорячился, сверкал на Шекера глазами, но внезапно умолк и махнул рукой. – Да что я, вы же астином, сами всё понимаете.

– По крайней мере, в одном мы с вами сходимся – во мнении, что за грехи надо отвечать. Но я предпочитаю, чтобы за них отвечали перед земным судом, не дожидаясь божественного, так оно вернее. – Хош позволил себе легкую улыбку. – Вернемся к отцу Александру. Итак, вы полагаете, что никто из клириков или церковных работников не мог желать ему зла?

– Никто, – решительно подтвердил митрополит.

– И никто из людей, с кем он мог общаться во время дежурств в храме?

– Не представляю себе такого. Если священнику задают вопрос, он отвечает. Если его зовут совершить таинство или обряд, он идет и совершает. Но я не могу вообразить, чтобы при общении с людьми, даже далекими от православия, отец Александр сказал бы или сделал что-нибудь такое, за что его можно было возненавидеть. Он был человеком спокойным и уравновешенным, обладал жизненной мудростью, знанием человеческой психологии. Он умел общаться с разными людьми. – Дионисий погладил бороду. – Если б на его месте был отец Георгий, я бы еще мог заподозрить, что он по горячности кому-то сказал что-нибудь… нетолерантное, он еще относительно молод и характера беспокойного… Но отец Александр? Исключено!

– Отец Георгий это тот, что заболел, как мне сказали? – Дионисий кивнул. – А что с отцом Стахием? Я бы хотел с ним тоже поговорить, но он, говорят, в отъезде.

Митрополит посмотрел в окно и ответил:

– Отца Стахия я послал в Коринф. У тамошнего владыки Иоанна сегодня именины, отец Стахий отвез ему подарок от меня и сослужил с ним сегодня. Он вернется вечером. Не знаю точно, во сколько, но вы в любом случае сможете поговорить с ним завтра после литургии.

– Ясно. – Шекер несколько секунд внимательно смотрел на Дионисия. Тот хранил мрачное молчание. – Скажите, какова в таком случае ваша версия мотивов убийства?

– Я же с самого начала сказал вам, – слегка раздраженно ответил митрополит, – это дело рук сатанистов!

Хош удивленно моргнул. Он-то думал, что «слуги сатаны» – просто метафора…

– То есть вы имеете в виду секту сатанистов? – уточнил комит.

– Ну да, – подтвердил преосвященный, явно недовольный такой непонятливостью служителя порядка. – В последнее время они постоянно что-нибудь выкидывают. То стены Свято-Никольского храма разрисовали в Пирее, то кошку распяли и подкинули к церкви святого Георгия на Ликавите… Совершивший грех один раз, другой, третий, неизбежно входит во вкус! А сатана не дремлет и толкает всё глубже в пропасть. Между прочим, в Пирее они не только пентаграммы на стенах нарисовали, но еще и угрозы всякие написали в адрес священнослужителей.

– Какие, например?

Митрополит сдвинул брови.

– Например: «Поп, берегись!», «Ряса не защитит, Бог не спасет», «Сатана вас всех убьет». Я тогда посоветовал настоятелю подать заявление в астиномию, но хулиганов так и не нашли… А я думаю, что и не старались найти, – добавил владыка угрюмо. – Сейчас снисходительно относятся ко всяким граффити. Многие даже видят в этих каракулях современное искусство, которое украшает город! Никто не думает о том, что хулиган может стать в будущем преступником, а особенно, – Дионисий в упор посмотрел на комита, – бесстыдно замахнувшийся на святую церковь.

Конечно, Шекер прекрасно знал, что люди способны на всякое, что человеческая жестокость безразмерна и от убийства кошки до убийства человека дистанция не так велика, как кажется… Но версия митрополита вовсе не казалась ему правдоподобной. Однако собственными догадками делиться с владыкой он не собирался.

– Что ж, спасибо за сведения и соображения, – сказал он, вставая. – Мы будем разрабатывать все возможные версии убийства. Надеюсь, преступник скоро будет пойман и предстанет перед законом.

***

Выйдя из митрополичьего дома – так по старинке называлось это здание, хотя митрополиты не жили там уже лет пятьдесят, а лишь принимали посетителей и проводили церковные мероприятия, в остальном же дом предназначался для административно-хозяйственных служб Парфенона, – Шекер обнаружил в телефоне свиток от криминалистов. По частицам чехлов и покрытия, найденных на одежде Зестоса, они с помощью базы данных определили марку машины, в которой его везли до Приморского шоссе, – «альфа-3» две тысячи девятого года выпуска, цвет черный, серый или белый. «Просто отлично! – подумал Хош с досадой. – Да у нас полно асти на этих „альфах“ ездит, не говоря о прочих горожанах». Но что поделать! Это только в плохих детективах убийца будет ездить на «альфе-7» или на «фатихе», а в реальности владельцы таких машин обычно убивают чужими руками. Шекер позвонил декарху, руководившему группой астиномов, которые должны были опросить жильцов домов вдоль тех улиц, где убитый священник обычно ходил к остановке автобуса: теперь известен и маршрут Зестоса, и марка машины преступников, пора приниматься за дело. Все-таки ранним утром автомобилей на улицах мало, кто-нибудь мог обратить внимание и на серенькую «альфу».

Затем комит вновь направился в Парфенон. Теперь вместо прихожан его заполняли туристы. Возле книжно-сувенирной лавки в притворе толпился народ, и Шекер предпочел туда не обращаться, но отправился в главный неф и подошел к уборщице лет пятидесяти, которая медленно двигалась вдоль южной стены храма, толкая перед собой полотер. Представившись и показав удостоверение, Хош спросил:

– Не подскажете ли, могу я поговорить с Таис Кустой? Она ведь здесь работает?

Женщина обрадовалась возможности сделать перерыв в уборке. Выключив полотер, она поправила на голове белый платок и ответила:

– Да, работает, но сегодня у нее выходной, так что она дома. Батюшку-то Александра убили, так она, думаю, очень скорбит, она ж его чадом духовным была, самым преданным!

– Даже так?

– Да, слушалась его, советов спрашивала, любила его очень! Горе-то какое, Господи…

– А отец Александр как к ней относился?

– Как к дочери духовной, а как же еще? – Женщина взглянула на него с неожиданной суровостью. – Ласково, но и строго, всего в меру. Руководство духовное это вам не шутки, молодой человек!

– Понимаю. – Хош серьезно кивнул, хотя мысленно возвел глаза к небу. – А вы сами часто общались с отцом Александром?

– Так чтобы по душам, не часто, я духовно окормляюсь у отца Кирилла. Но отец Александр всегда при встрече меня благословлял, спрашивал, как дела, ободрял. Душевный был батюшка, добрый! И служил благоговейно, не спешил никогда, не то что эта молодежь нынешняя – трещат как сороки, скорей бы им окончить и бежать куда-то… Осуждение это, конечно, – спохватилась женщина, – но ведь правда же, служить Богу нельзя спустя рукава! Небось у императора на приеме они бы так не трещали и не рвались поскорей убежать, а у небесного Царя… Ох! – Она махнула рукой.

– Я с вами согласен, Богу надо служить с толком и расстановкой. А скажите, давно у вас работает госпожа Куста?

– Второй год.

– Вы с ней знакомы достаточно близко, наверное?

– А то как же! Вместе же работаем, мы тут все друг другу братья и сестры.

– Мне интересно, почему она пришла работать в церковь. Ведь она ученая, работала в Академии – хорошее место.

– Уж конечно, платят там куда больше! – сказала женщина, как показалось Шекеру, с завистью и умолкла. Заметив, что она колеблется, Хош добавил:

– Я спрашиваю не из праздного любопытства, уверяю вас. Хочу узнать, что за люди окружали отца Александра. Что привело сюда Таис?

– Это личные причины, – пожевав губами, ответила уборщица. – Но она об этом подробностей не рассказывала. Она, знаете, не очень-то любит откровенничать.

– Вот как, – отозвался Шекер, отметив, что неразговорчивость Кусты, похоже, не слишком нравилась ее коллеге по церковной работе. – Как-то не по-сестрински это выходит, я думаю?

– Что верно, то верно, – подтвердила женщина и заговорила более доверительно. – Мы, конечно, в душу друг другу насильно не лезем, грешно это, но между собой делимся проблемами, сомнениями… Батюшке-то не всё можно сказать, да и нехорошо к нему со всякими мелочами приставать, а между собой, бывает, обсудишь, так и легче станет, а то и посоветует кто-нибудь что полезное…

– А Таис, значит, делиться с вами не очень желает. Не доверяет?

– Думаю, это всё от гордости. – Женщина снова поджала губы. – Она же из образованных, у нее и брат ученый, профессор, тоже в Академии работает, сам ректор – его давний друг… А мы что – люди простые, академий не кончали. Скучно ей с нами, наверное…

– Зачем же она сюда пришла? В монахи что ли метит?

– Да ну! Если и метит, то это так, мечта. – Женщина покачала головой. – Я-то вижу, не приживется она у нас, уйдет. Не ее это.

«Надеюсь, – подумал Шекер. – Негоже ученым людям полы в церкви мыть».

– То есть она покойного отца Александра знала всего полтора года?

– Нет, с ним она давно знакома! Она же к нам уже сколько лет ходит…

– Сколько?

– Да… лет пять уж точно. Окормлялась у батюшки Александра всё время.

– Окормлялась?

«Шайтан их задери с этим церковным жаргоном!»

– Конечно! Исповедь, духовные советы, всё как положено.

– И часто она к нему ходила?

– Да, почитай, каждую неделю. Он по субботам-то целый день в храме был, вот к нему чада духовные и приходили, поговорить, посоветоваться или просто за благословением… Хороший был человек! Какие же нелюди его так могли, Господи?!

– Вот это мы и выясним, обязательно!