– Что? – Ловкач засмеялся от изумления. Имя? Абсурд какой! Для большинства котов мышь была всего лишь едой, а, по мнению Ловкача, отвратительным куском мяса, хотя и съедобным.

– У меня есть имя, – повторила мышь. – Меня зовут Пип.

– Что это за имя такое? – фыркнул Ловкач. – Это какое-то сокращение?

– Да, это сокращение от имени Пип. И оно пипходит мне. А как тебя зовут?

Теперь Ловкач глядел на мышь с любопытством.

– Ты понимаешь, что я всё ещё могу тебя съесть? – спросил он задумчиво. Впрочем, по тому, как он это произнёс, было ясно, что кот не переваривает ни мышей в качестве пищи, ни даже разговоров о подобных трапезах.

– Да, я уверена, что ты можешь, но не думаю, что станешь. Мы оба знаем, что ты не ешь мышей. Ты любишь сыр.

– Но… но откуда ты узнала?

– Как-никак, я различаю запахи. А ты пропитан сырным запахом с лап до ушей. Поначалу я не могла понять, откуда он. Кот, пахнущий сыром, – это было слишком неожиданно.

– А другие тоже могут его учуять? – спросил Ловкач, с тревогой вспомнив о Щёлкни.

– Ну, он очень слабый. Думаю, ты не ел сыра… с прошлого Рождества.

Ловкач изумлённо посмотрел на мышь.

– Как ты смогла понять это?

– У мышей в «Старом чеширском сыре» очень тонкий нюх, когда речь заходит о сыре. Не волнуйся. Ни одна благоразумная мышь не станет возражать против кота-сыроеда.

Ловкач сел, боясь, что упадёт в обморок от радости. Кот-сыроед. Он никогда прежде не слышал, чтобы эти слова произносили вслух. Никогда. Даже он сам.

– Всё в порядке? – пискнула Пип.

– Ты права, я люблю сыр.

Признавшись, Ловкач испытал удивительное чувство. На протяжении долгих лет он разыгрывал роль скандального, нахального уличного кота, и теперь эта маска была сдёрнута мелким грызуном, обнажившим всю его суть. Он вынужден был признать, что никогда в полной мере не чувствовал себя котом.

– Вообще-то я обожаю сыр, – поправил себя он.

– А кто не обожает? – пропищала Пип.

– Ты думаешь, что это… нормально?

– Знаешь ли, ты разговариваешь с мышью, – ответила Пип сухо. – Я не могу представить, как можно не любить сыр.

Она погладила животик и улыбнулась Ловкачу:

– А что до кота, любящего сыр… Что ж, у всех у нас есть секреты.

Ловкач вопросительно взглянул на неё:

– И у тебя?

– Знаешь, мы ещё недостаточно подружились для таких откровений.

– Подружились? – насупился Ловкач.

– Конечно. Если кто-то обладает достаточной толерантностью для того, чтобы хранить твои тёмные тайны, и ничего не просит взамен, ты можешь с уверенностью считать его… э-э-э… не врагом.

– Достаточной такти… – начал Ловкач.

– Именно. Когда дело касается секретов, я мавзолей.

– Мавзо?…

– Место постоянного захоронения, – объяснила Пип.

Кот недоумённо уставился на неё.

– Склеп, гроб, могила – постаралась помочь ему Пип.

– Почему ты сразу не сказала МОГИЛА, – раздражённо воскликнул Ловкач.

– Но почему я должна говорить «могила», – Пип закатила глаза, – когда можно сказать «мав-зо-лей»?

Она произнесла это слово так, будто каждый его слог был сделан из первосортного сыра.

Голова Ловкача затрещала. Он помотал ею:

– Откуда ты знаешь такие странные слова?

– Эту историю я расскажу тебе в другой день, – сказала мышь. Она широко улыбнулась, обнажив свои зубы, невероятно кривые даже для мыши. На этот раз усы Ловкача дёрнулись от усмешки.

– Теперь, – продолжила Пип, – больше никаких игр в кошки-мышки. Я знаю, зачем ты пришёл в «Старый чеширский сыр». Но ты ни в жизни не получишь ни крошки здешнего превосходного сыра без нашей помощи.

– Вашей помощи? – фыркнул Ловкач.

– Ты уличный кот. Ты ничего не знаешь о замках и ключах, – сказала Пип.

– О замках и ключах? – тут Пип была неправа. Ловкач знал всё об этих дьявольских устройствах, но какое отношение они имели к сыру, он не понял.

– Не понимаю, – сказал он.

– Сыр изготавливает Крумс со своей сестрой на небольшой маслодельне на Финсбери-парк. Но хранится он здесь, в погребе прямо под нами. Это самая старая часть паба и самая холодная. Холод помогает сыру долго оставаться изумительно свежим.

– Чего же мы тогда ждём? – Ловкач уже было бросился к лестнице. Как и предположила Пип, всё, что перепадало коту на улице последнее время, это обрезки, которые он нашёл в забытых переулках.

– Чеширский сыр хранят за большой дверью, запертой на замок, а ключи у поварихи. Мы никак не сможем их использовать.

– Но как мы тогда его достанем? – в нетерпении вымолвил Ловкач.

– У нас, у мышей, есть тайный ход сквозь камни и штукатурку. Боюсь, что он слишком узкий для тебя. А дверь открыта, только когда Крумс её отпирает.

– Ненавижу двери, – пробормотал Ловкач.

– Как интересно, – сказала Пип. – Почему именно двери?

– Давай тоже прибережём эту историю для другого дня.

– Справедливо. Кстати, кот, ты до сих пор не сказал мне своего имени.

– Ловкач.

– Для меня честь познакомиться с тобой, Ловкач. Генри получил охотника. А для нас лучше всего, если кот будет предпочитать сыр. Можно ли заключить более выгодную сделку? Для всех нас.

При слове «сделка» в глазах Ловкача вспыхнуло вдохновение:

– Ты имеешь в виду обмен… нуу… услугами?

– Именно так. Если ты согласишься защищать нас, в награду каждую ночь будешь получать лучший сыр королевства, – Пип одарила кота своей неповторимой улыбкой.

– Мне придётся ловить кого-то из вас, – предупредил Ловкач деловито.

Пип пристально посмотрела на него:

– И оставлять нас невредимыми, верно?

– Ты всё ещё допускаешь, что я могу вас съесть? Уф. Я исключительно сырный кот.

– Эй, кот! Ты куда запропал? – голос трактирщика загромыхал на лестнице.

– Теперь-то ты убежишь? – взмолился Ловкач.

– Конечно, – Пип усмехнулась, прыгнула на голову Ловкача, сбежала по спине и помчалась по полу. Перед тем как исчезнуть в щели, она назвала место и время встречи. – Погреб. Полночь. Мы принесём сыр.

– Где? – переспросил Ловкач.

– Погреб. Доверься своему носу, – повторила Пип, исчезая.

Когда хозяин нашёл Ловкача и увидел, с каким остервенением тот вылизывается, пытаясь избавиться от запаха сыра, он сказал:

– Вкусная была? Что ж, мой дорогой охотник, там, откуда прибежала эта мышь, ещё много таких.

Ч. Диккенс
напёрсточник*

молошко

фанфарон*

баламут*

малец

зыркать

облапошенный*

Я записал эти фантастические слова нынешним утром, пока стоял на углу у «Кафе Рояль» и слушал уличных торговцев. Я записал их быстро, чтобы не стёрлись из памяти.

Больше ничего ценного: кот из «Чеширского сыра» завладел моей фантазией. Шерсть у него красивого голубого оттенка, да и хвост очень забавный. Он кажется очень грубым. Но во мне как будто бы просыпается писатель. Я вижу: этот парень прячет что-то за сеткой шрамов и важной походкой. Разве он брутален? Определённо, он старается казаться таким – как и Сидни Картон, герой моей нынешней истории.

Четыре бессонные ночи, и у меня нет начала.

Я ещё не прыгнул в Темзу.

Впрочем, сегодня только вторник.

Глава восьмая

«Я в жизни не смогу убедить их довериться коту, – думала Пип. – Особенно после того, что случилось с Малдуином».

Мыши, обитающие в «Старом чеширском сыре», собрались на затхлом чердаке. Пип забралась на верхушку деревянного манекена в углу комнаты и оглядела сцену перед собой. Всего лишь четверть часа прошла с тех пор, как она подала сигнал. Пип сделала так, чтобы газовое освещение в доме мигнуло.

Дважды.

Это был старый код, придуманный и разработанный одной мышью-основательницей, имя которой было давно забыто. Одна вспышка созывает мышиный совет. Две объявляют о всеобщем мышином сборе. Три – что ж, хвала Провидению, к такой чрезвычайной мере прибегать на памяти Пип не приходилось.

Мыши, собравшиеся по зову Пип, спешили по трубам, карабкались по верёвкам, бежали по старым тропкам за штукатуркой в стене. Казалось, будто чердак ожил, в каждом уголке бурлило движение. Зеркала, и лампы, и сундуки, и трубы – всё исчезало под дрожащим, волнующимся потоком бегущих мышей.

Тысячи мышей.

Все они сгрудились в помещении, способном вместить лишь четверть от их числа. Даже на двух настенных фонарях разместилось около сотни молодых и особенно ловких мышей.

Пип облизала лапу…

Потёрла нос…

Облизала лапу…

На памяти Пип лишь однажды происходило подобное собрание. Причиной разбирательства тогда тоже было появление нежданного гостя. Пип отбросила эти мысли в сторону. К худшему или к лучшему, но та проблема была разрешена. Сейчас перед ней была другая сложная задача.

Пип заметила, что даже те, кто опоздали на сбор просунули головы и носы в трещины на потолке.

Настало время призвать собравшихся к порядку. Она подняла переднюю лапу. На ней лежал кусок сыра, сияющий, как слиток золота. Медленным движением, поводя из стороны в сторону, Пип продемонстрировала его изгибавшимся, качавшимся мышам и посмотрела сверху на десять тысяч пар зачарованных глаз.

«Назвалась груздем – полезай в кузов», – подумала Пип.

Она вздохнула так глубоко, насколоько позволяли мышиные лёгкие, и начала:

– Мои уважаемые друзья и соседи, сегодня на нас опустилась тяжёлая длань* судьбы… не в самом плохом смысле. Кот пришёл в «Сыр»…

Поднялся гам.

– Тише, пожалуйста!

Пип снова подняла над головой кусок чешира. Болтовня стала затихать и сменилась звенящей тишиной.

– Я сказала: «Не в самом плохом смысле». Это означает, что там, где мы должны были ждать вражды, нас ожидает дружба. Где мы вправе были ждать угрозу, нам уготована милость. Этот кот необычный. Этот кот не ест мышей. Он ест… – Пип выдержала паузу для пущего эффекта. – Он ест сыр.

К сожалению, скромные таланты автора не позволяют описать реакцию собравшихся во всей полноте. Представьте, если хотите, Палату Общин, заполненную десятью тысячами миниатюрных членов парламента, и все они пищат в голос, колотят хвостами с тревогой, недоверием, несогласием.

Глава девятая

На чердаке было ещё одно существо. Оно наблюдало за мышами с возраставшим чувством смятения. Кот в «Старом чеширском сыре»?

Глупость.

Хуже, чем глупость.

Катастрофа.

Его здоровый глаз метался туда-сюда, стараясь в хаосе разобрать что-то сквозь узкую щель в штукатурке. Его незрячий глаз моргал и отказывался участвовать в этом.

Старая часть чердака, кусочек, затерянный после перестройки, была его храмом и тюрьмой последние девять утомительных месяцев.

Конечно, ему стоит быть благодарным своим тюремщикам, которые старались обеспечить его хоть каким-нибудь комфортом – свежей соломой и кусочками сала, – но «Старый чеширский сыр» оставался для него, натуры тонко чувствующей, без сомнения, тюрьмой не хуже Ньюгета*.

Сегодня, стоило признать, изолированность его комнаты оказалась преимуществом. Он позволил себе с возраставшим смятением наблюдать и слушать за происходившим по другую сторону тонкой стены. Предложение, выдвинутое на голосование, было крахом, бедой, катастрофой.

Он с трудом сдерживал негодование. Как они могли забыть, что безопасность Англии всегда висит на волоске? Если бы они только спросили его совета! Но он знал, почему они не спрашивали. Он должен немедленно пресечь любые разговоры об этой сделке… с котом.

Кот.

Само это слово было ему отвратительно. Это крохотное словцо всегда означало что-то грубое и непременно злое.

Существо многое знало о котах. Оно вздрогнуло от боли в плече, вернее больше от воспоминания, чем от боли. Никогда прежде оно не чувствовало так остро, что необходимо спешно принять какое-то решение.

Смятение уступило место более сильному чувству – всеподавляющему чувству долга. Её Величество Королева: она наверняка беспокоится из-за его отсутствия… и всего, что это означает.

Он должен попасть в Тауэр.

Но как?