На следующее утро, когда едва перевалило за восемь, я впервые за сутки вышел из квартиры. Солнце, висящее над горами на востоке, светило прямо в дверь, а когда я закрыл ее, то лицо мне погладил ласковый летний воздух. Однако стоило мне отойти на несколько метров, туда, где тянулась тень от гор, как стало холоднее, и мысль о том, что в воздухе тоже существуют омуты, течения и заводи, стремнины и пороги, странным образом бодрила. Передо мной, на небольшой площадке, располагалась школа. Я не то чтобы боялся туда идти, но нервничал, и по мере приближения меня крошечными молниями пронзала тревога.

Школа ничем не отличалась от других: с одной стороны – длинное одноэтажное здание, связанное смахивающим на туннель переходом с другим корпусом, более новым и высоким, где располагались мастерские, спортзал и маленький бассейн. Между двумя корпусами был школьный двор, он продолжался и позади, до полноценного футбольного поля. За ним на насыпи возвышалось здание, которое я принял за общественный центр.

Перед входом в школу стояли две машины – большой белый джип и низенький черный «ситроен». В школьных окнах блестело солнце. Дверь была открыта, и я вошел в вестибюль, где линолеум казался почти белым в солнечных лучах, падающих длинными полосами сквозь стекло на двери. Пройдя по коридору, я завернул за угол и увидел три двери справа и две слева, а дальше коридор заканчивался просторным помещением. Там кто-то стоял и смотрел на меня. Это был мужчина с бородой и лысиной. Лет тридцати – тридцати пяти.

– Привет! – сказал он.

– Привет, – ответил я.

– Ты, наверное… Карл Уве?

– Так и есть, да. – Я подошел ближе и остановился.

– Стуре, – представился он.

Мы обменялись рукопожатием.

– Что ты Карл Уве, это чистая догадка, – он улыбнулся. – Просто на Нильса Эрика ты не похож.

– На Нильса Эрика? – не понял я.

– Да, вас тут двое – учителей с юга. Ты и Нильс Эрик. Все остальные – наши местные, без специального образования, поэтому их я знаю.

– А вы отсюда?

– А то!

Он несколько секунд смотрел мне прямо в глаза. Мне сделалось неприятно. Он что, как-то проверить меня решил? Но сдаваться не хотелось, и взгляд я выдержал.

– Ты очень молодой, – проговорил, наконец, он и посмотрел в сторону, на дверь, возле которой мы стояли. – Но мы это знали. Все будет хорошо! Иди познакомься с остальными.

Он показал на дверь. Я открыл ее и вошел внутрь. За ней оказалась учительская. Кухонный уголок, кресла, диван, заваленный бумагой закуток с ксероксом и боковая комнатка с письменными столами по обе стороны.

– Здравствуйте! – сказал я.

За столом сидело шесть человек. Все взгляды обратились ко мне.

Они закивали и забормотали приветствия. Тут из кухонного закутка вышел невысокий, но крепкий и энергичный мужчина с рыжей бородой.

– Карл Уве? – Он широко улыбнулся, а когда я кивнул, пожал мне руку и повернулся к остальным.

– Этот молодой человек – Карл Уве Кнаусгор, он приехал к нам работать из самого Кристиансанна!

Потом он представил мне всех сидевших в учительской, но их имена я забыл в следующую секунду. У каждого была чашка с кофе – в руках или на столе, и все, кроме одной женщины, были молодые. Насколько я мог судить, слегка за двадцать.

– Присаживайся, Карл Уве. Кофе выпьешь?

– С удовольствием, – я втиснулся сбоку на диван.

Следующие несколько часов директор – ему было около сорока, и звали его Ричард – рассказывал нам про школу. Практикантам показывали разные помещения и выдавали ключи, потом между нами распределяли столы, а после мы знакомились с расписанием и всякими мелочами. Народу в этой небольшой школе училось так мало, что на многих уроках классы объединяли. Туриль взяла классное руководство в первом и втором классах, Хеге – в третьем и четвертом, я – в пятом, шестом и седьмом, а Стуре – в восьмом и девятом. Почему именно меня назначили классным руководителем, я понятия не имел, но мне сделалось не по себе, во многом оттого, что Нильс Эрик – другой учитель-практикант, тоже с юга, – был, во-первых, существенно старше меня, ему было двадцать четыре, а во-вторых, на следующий год он собирался в пединститут. К работе он относился серьезно, видел в ней будущее, мне же было все равно, уж кем-кем, но учителем становиться у меня и в мыслях не было. Остальные практиканты были местные, знали особенности работы и наверняка лучше справились бы с ответственностью за собственный класс. По всей видимости, директор выбрал меня исходя из моего резюме, и мне стало не по себе, потому что там я приукрасил себя больше, чем позволяют приличия.

Директор показал нам, где лежат поурочные планы, и рассказал о вспомогательных материалах, которыми нам можно пользоваться. Примерно в час мы закончили, и я дошел до расположенной на другом конце деревни почты – завел там себе абонентский ящик и отправил несколько писем, дальше отправился в магазин за продуктами, а дома приготовил ужин, валялся на кровати, писал соображения насчет преподавания, но получалось глуповато, как-то чересчур очевидно, поэтому я смял записи и выкинул.

У меня и так все под контролем.

Ближе к вечеру я снова отправился в школу. Удивительное чувство – отпираешь дверь и идешь по коридорам, пустынным и тихим, залитым сероватым вечерним светом. Полки и шкафы пусты, кабинетов словно бы и нет.

В учительской, в отдельном закутке, стоял телефон, я зашел и позвонил маме. У нее сегодня тоже был первый рабочий день в новой школе, и она обустраивалась в новой квартире, которую сняла неподалеку от центра Фёрде. Я немного рассказал, как мне тут и как я переживаю из-за завтрашних уроков. А она ответила, что уверена – у меня все отлично получится, и, хотя полагаться на ее заверения не стоило, как ни крути, она моя мама, мне, однако, стало полегче.

Положив трубку, я подошел к ксероксу и сделал десять копий моего рассказа. На следующий день я собирался разослать их знакомым. Потом заглянул во все школьные помещения. В спортивном зале я открыл большие, как в гараже, ворота в маленькую комнатушку, где было сложено снаряжение, вытащил мяч, поотбивал его по полу, забросил несколько раз в гандбольные ворота на противоположном конце зала. Выключив свет, я зашел в помещение бассейна, где неподвижно темнела вода. Потом в мастерские, а оттуда – в кабинет естественных наук. Из окон открывался вид на деревню, на маленькие разноцветные и словно пульсирующие домики возле гор и дальше на море, на бескрайнее море, и вырастающее из него небо, заполненное вытянутыми, похожими на дым облаками.

Завтра утром сюда придут ученики, и тогда все начнется всерьез.

Я погасил свет, запер за собой дверь и, позвякивая увесистой связкой ключей, зашагал вниз по дороге.

Проснувшись на следующее утро, я так распереживался, что меня едва не стошнило. Помимо чашки кофе мне ничего не удалось в себя впихнуть. В школу я явился за полчаса до начала первого урока, уселся за свой стол и полистал учебники. Настроение у учителей, сновавших между классами, ксероксом, кухонькой и креслами, было непринужденное и приподнятое. За окном на дороге показались первые ученики. Грудь мне стянуло от ужаса. Сердце колотилось, как будто его сдавили. Я смотрел на буквы в раскрытой книге, но их смысл от меня ускользал. Спустя некоторое время я встал и направился на кухню налить себе кофе. Обернувшись, я перехватил взгляд Нильса Эрика. Он вальяжно откинулся на спинку дивана, широко расставив ноги.

– У тебя нет первого урока? – спросил я.

Он кивнул. Щеки у него были слегка розоватые. Волосы – темные и такие же непослушные, как у Гейра – моего закадычного друга, а глаза голубые.

– Стремно до ужаса, – признался я, опускаясь на стул напротив.

– Чего тебе стремно-то? – удивился он. – Ты же знаешь, что в каждом классе всего-то человек пять-шесть?

– Ну да – ответил я. – И тем не менее.

Он улыбнулся:

– Хочешь, поменяемся? Они же нас не знают. Я буду Карл Уве, а ты – Нильс Эрик.

– Запросто, – согласился я. – А что мы скажем, когда надо будет обратно меняться?

– Обратно меняться? А зачем?

– Скажешь тоже. – Я взглянул в окно. Ученики, собравшись группками, стояли на школьном дворе. Некоторые гонялись друг за дружкой. Тут же стояло несколько мамаш. Дети возле них были нарядные.

Ну, разумеется. Кто-то пришел сегодня в школу в первый раз. Первый раз – в первый класс.

– Ты откуда приехал? – спросил я.

– Из Хокксунна, – ответил он, – а ты?

– Из Кристиансанна.

– Хорошо! – сказал он.

Я покачал головой.

– Нет, вот тут ты ошибаешься, – сказал я.

Он хитро посмотрел на меня.

– Ну-ну, – сказал он, – ты подожди пару лет.

– И что через пару лет будет? – поинтересовался я.

В эту секунду прозвенел звонок.

– Через пару лет тебе твой родной город раем покажется, – проговорил он.

Что ты вообще об этом знаешь, подумал я, но, ничего не сказав, поднялся, взял в одну руку чашку с кофе, в другую – книги и направился к двери.

– Удачи! – сказал он мне вслед.

В седьмом классе училось пятеро. Четыре девочки и один мальчик. Кроме того, я отвечал еще за троих учеников – из пятого и шестого. Всего получалось восемь.

Когда я встал перед учительским столом и положил вещи, все уже сидели за партами и смотрели на меня. Ладони у меня вспотели, сердце колотилось, а когда я делал вдох, дыхание становилось неровным.

– Здравствуйте, – начал я, – меня зовут Карл Уве Кнаусгор, я приехал из Кристиансанна и в этом году буду вашим классным руководителем. Я думаю, для начала устроим перекличку? Список у меня есть, но я пока не знаю, кто из вас кто.

Пока я говорил, они украдкой переглядывались, а две девочки тихонько захихикали. Их внимание ко мне было неопасным – это я сразу заметил. Оно было детским. Передо мной сидели дети.

Я взял список с их именами. Посмотрел на него, а потом на них. Я узнал девочку из магазина. Но самые сильные чувства исходили от другой девочки – рыжеватой, в темных очках. Она была настроена недоверчиво, и я это ощущал. Остальные ничего против меня не имели.

– Андреа? – начал я.

– Здесь, – сказала девочка из магазина. Она произнесла это, опустив глаза, но, уже сказав, посмотрела на меня, и я улыбнулся, давая понять, что ничего страшного в этом нет.

– Вивиан?

Ее соседка хихикнула.

– Это я! – сказала она.

– Хильдегюнн?

– Я, – откликнулась девочка в очках.

– Кай Руал?

Он оказался единственным мальчиком в седьмых классах. Одетый в джинсы и джинсовую куртку, он вертел в руках ручку.

– Здесь, – сказал он.

– Ливе? – продолжал я.

Длинноволосая круглолицая девочка в очках улыбнулась:

– Это я.

Потом дошла очередь до шестиклассников и пятиклассницы.

Я отложил список и присел на стол.

– Я буду учить вас норвежскому, математике, основам христианства и естественным наукам. Вы хорошо учитесь?

– Не особо, – ответила рыжая девочка в очках, – учителя у нас меняются каждый год, все они приезжают с юга, и никакого образования у них нет.

Я улыбнулся. А она нет.

– А какие вы любите предметы?

Они переглянулись. Отвечать, судя по всему, никто не рвался.

– Вот ты, Кай Руал?

Мальчик заерзал. На щеках у него проступил бледный румянец.

– Не знаю, – ответил он, – наверное, труд. Или физкультура. Но точно не норвежский!

– А тебе? – я кивнул девочке из магазина и сверился со списком: – Андреа?

Она положила под партой ногу на ногу и, склонившись вперед, что-то рисовала.

– У меня нету любимых предметов, – сказала она.

– Тебе все предметы не нравятся или наоборот – все нравятся? – не отставал я.

Она подняла голову. Глаза у нее ожили.

– Не нравятся! – заявила она.

– А все остальные – вы тоже так считаете? – спросил я.

– Да! – подтвердили они.

– Ну ладно, – сказал я, – просто дело в том, что нам с вами все равно надо провести эти уроки, независимо от того, нравится вам это или нет. Поэтому давайте проведем это время с пользой. Согласны?

Никто не ответил.

– Я про вас ничего не знаю, поэтому решил первые уроки посвятить знакомству, а потом уже решим, что будем делать.

Я встал, отхлебнул кофе и вытер тыльной стороной ладони рот. Из-за стены послышалось пение. Голос высокий и чистый. Наверное, Хеге. А затем к ней присоединились слабенькие детские голоса.

Это были первоклассники!

– Для начала я бы хотел дать вам задание, – продолжал я. – Напишите мне что-то вроде резюме на одну страничку. Расскажите о себе.

– О нет, только не писать! – вырвалось у Кая Руала.

– А что такое резюме? – спросила Вивиан.

Я взглянул на нее. Подбородок у нее почти не закруглялся, поэтому лицо казалось квадратным, но при этом не грубым – было в ней нечто мягкое, щенячье. Когда она улыбалась, голубые глаза почти исчезали, а улыбается она, как я понял, часто.

– Это значит, что надо написать о себе, – ответил я. – Представь себе, что ты рассказываешь о себе кому-то, кто тебя не знает. О чем ты первым делом напишешь?

Она села по-другому, неуклюже сплетя ноги.

– Наверное, что мне тринадцать лет? Я живу в Хофьорде и учусь в седьмом классе?

– Очень хорошо, – похвалил я. – А еще, наверное, про то, что ты девочка?

Она хихикнула.

– Да, это тоже полезно знать, – согласилась она.

– Ну ладно, – сказал я, – напишите страничку о себе. Или, если хотите, больше.

– Вы это вслух будете читать? – поинтересовалась Хильдегюнн.

– Нет, – ответил я.

– А на чем нам писать? – спросил Кай Руальд.

Я стукнул себя по лбу.

– Ну конечно! Я же вам тетрадки не раздал!

Они тихонько засмеялись – они ведь дети, им от такого весело. Я бросился в учительскую, принес стопку тетрадей и раздал их – и вскоре все уже сидели и дружно выводили буквы, а я стоял у окна и смотрел на горные вершины на противоположном берегу фьорда, там, где они словно вкручивались в небо, холодные и черные, в светлую и легкую его ткань.

Когда прозвенел звонок и я собрал тетради, в теле пузырилось почти ликующее чувство. Все прошло хорошо, зря я боялся. После двенадцати лет учебы момент, когда открываешь дверь и входишь в учительскую, доставлял особенную радость: я пересек черту, я перешел на другую сторону, стал взрослым, и теперь я отвечаю за собственный класс.

Я положил вещи на стол, налил кофе и, усевшись на диван, посмотрел на остальных учителей. Я попал за кулисы, – подумал было я, но мысль эта, сперва приятная, в следующую секунду вывернулась наизнанку: что за херня, разве к этому я стремился, да я же учитель – унылее участи не придумаешь. Закулисье – это музыканты, телки, бухло, турне, слава. С другой стороны, я же здесь не насовсем. Это лишь ступенька.

Я сделал глоток и взглянул на дверь, которая в ту же секунду отворилась. Это пришел Нильс Эрик.

– Ну как прошло? – спросил он.

– Хорошо прошло, – ответил я, – зря я вообще боялся.

Из-за спины у него вынырнула Хеге.

– Какие они славные, – проговорила она. – Такие чудесные малыши!

– Карл Уве? – окликнули меня из кухонного закутка.

Я заглянул и увидел Стуре с чашкой кофе.

– Ты же в футбол играешь, верно?

– А то, – ответил я, – но не особо хорошо. Я два сезона назад играл в пятой лиге.

– У нас тут есть команда своя, – сказал он, – я их тренер. Мы в седьмой лиге, поэтому ты легко справишься. Хочешь с нами играть?

– Конечно.

– Тур Эйнар тоже с нами. Да, Тур Эйнар? – Он заглянул в комнатку с письменными столами.

– Ты опять про меня гадости говоришь? – послышалось оттуда, а спустя секунду Тур Эйнар заглянул к нам.

– Тур Эйнар в юности играл в четвертой лиге, – сказал Стуре, – но других талантов у него, к сожалению, нет.

– Зато я, по крайней мере, не облысел, – Тур Эйнар вошел в кухню, – поэтому мне не приходится для поддержания мужественного образа отращивать бороду. В отличие от некоторых.

Тур Эйнар был родом из Финнснеса, белокожий и веснушчатый, с прямыми рыжеватыми волосами и вечной ухмылкой. Движения у него были медленные и продуманные, почти театральные, он словно старался показать: вот идет тот, кто живет в собственном темпе, а остальные ему до лампочки.

– Ты кем играл? – спросил он.

– Полузащитником, – ответил я. – А ты?

– Центральным полузащитником, – он подмигнул.

– А-а, центртерьер, – кивнул я, – а меня лосем прозвали. Такое прозвище само за себя говорит…

Он расхохотался.

– Почему лосем? – не поняла Хеге.

– Бегал так, – объяснил я, – широким шатким шагом и не меняя скорости.

– А другие звери на футбольном поле есть? – спросила она.

– Неужели нет? – я посмотрел на Тура Эйнара.

– Есть, а как же, форвард – сильный, как бык. Пробивает в ворота.

– И тигр, – добавил я. – Вратарь прыгает, как тигр. Кстати, и генерал есть.

– А это кто?

– Это тот, кто знает, где находится каждый из команды, и в нужный момент готов передать им мяч.

– Какое ребячество! – воскликнула Хеге.

– И еще либеро! – вспомнил Тур Эйнар.

– И лиса в клетке. И, разумеется, одинокий волк.

– Вы судью забыли, – сказал Нильс Эрик, – судья – это козел.

– И вы играете в такое по доброй воле! – поразилась Хеге.

– Я – нет, – сказал Нильс Эрик.

– Но вы-то двое играете. – Она посмотрела на меня.

Прозвенел звонок. Я встал, чтобы взять книги для следующего урока. Стуре положил мне на плечо руку.

– У тебя сейчас мой класс, верно? – спросил он.

Я кивнул.

– Да, у них английский.

– Там есть один такой Стиан. Поосторожнее с ним. Он, возможно, попробует тебя подкалывать, но ты не обращай внимания, и он уймется. Ладно?

Я пожал плечами.

– Будем надеяться, – сказал я.

– Если не загонять его в угол, то с ним не сложно.

– Ладно, – сказал я.

Английский я знал хуже всего, между мною и старшими учениками было всего два года разницы, поэтому, когда я дошел до второго крыла, где сидели восьми- и девятиклассники, желудок у меня снова сжался от страха.

Я положил стопку книг на стол.

Ученики расселись по классу так, словно их раскидало центрифугой. Все они делали вид, будто меня тут нет.

– Hello, class! – сказал я. – My name is Karl Ove Knausgård, and I’m going to be your teacher in English this year. How do you do?^[3]

Все молчали. В классе было четверо мальчиков и пять девочек. Некоторые посмотрели на меня, другие сидели и царапали что-то в тетрадях, одна девочка вязала. Я узнал мальчика, которого видел возле киоска. На голове у него была бейсболка. С издевкой поглядывая на меня, он раскачивался на стуле. Это, видимо, и был Стиан.

– Well, – начал я. – Now I would like you to introduce yourself^[4].

– По-норвежски давай! – сказал Стиан.

Парень за его спиной, поразительно тощий и высокий, даже выше меня – а я метр девяносто четыре, – громко засмеялся.

Кто-то из девочек хихикнул.

– If you are going to learn a language, then you have to talk it^[5], – сказал я.

Одна девочка, темноволосая и белокожая, с правильными чертами чуть полноватого лица и голубыми глазами, подняла руку.

– Yes?^[6] – Я посмотрел на нее.

– Isn’t your English a bit too bad? I mean, for teaching?^[7]

Я почувствовал, как кровь бросилась в лицо, шагнул вперед и, пытаясь успокоиться, улыбнулся.

– Well, – проговорил я. – I have to admit that my English isn’t exactly perfect. But that isn’t the most important thing. The most important is to be understood. And you do understand me?^[8]

– Sort of ^[9], – ответила она.

– So, – продолжал я. – What’s your name, then?^[10]

Она закатила глаза.

– Camilla^[11], – сказала она.

– Full sentences, please?^[12]

– Ох! My name is Camilla. Happy?^[13]

– Да, – ответил я.

– You do mean yes?^[14] – поддела меня она.

– Yes, – ответил я и опять покраснел.

– So. What’s your name?^[15] – Я посмотрел на девочку, сидевшую позади Камиллы.

Та подняла голову и взглянула на меня.

Ой-ой!

Какая красотка!

Ласковые голубые глаза, которые превращались в щелочки, когда она улыбалась. Крупный рот. Высокие скулы.

– Меня зовут Лив. – И она засмеялась.

– Camilla, Liv. And you?^[16] – я кивнул Стиану.

– Стиан меня звать, – бросил он.

– Well, – сказал я. – А по-английски это как?

– Стиан! – буркнул он.

Все засмеялись.