…Гладь степи простирается до самого горизонта. Горит ковыль багрянцем в лучах заходящего солнца. По степи гуляет табун лошадей. Красивый вороной конь носится за пегой кобылицей. Весь табун перебаламутили! Скачут, не замечая никого… Ноздри раздуты, то и дело раздается ржание… Копыта выворачивают землю, отчего пыль стоит столбом…
Двенадцатилетняя девочка Сима с отцом-пастухом смотрят на скачущих лошадей.
Неказиста Сима, некрасива… Толстенькая, приземистая. Глазки, правда, умные. Глаза взрослого не по годам человека. Она поворачивается к отцу:
– Папа, а что – любовь у них? Да ты не бойся, я большая, все понимаю!
– Точно, дочка, любовь у них и есть. Все замечаешь, умница! Ты у меня учительницей будешь! В институт поступишь! О! Как есть – в город уедешь, ученой станешь! – улыбается отец.
Сима обиделась:
– Да ладно тебе, пап! Меня в школе и так профессором дразнят!
Вздохнув, девочка достала из кармана очки в толстой роговой оправе и нацепила их на нос. Очки Симу, и без того не красавицу, уродовали еще сильнее.
– Ну и дураки, что дразнят! Умный-то не станет дразнить! А ты, дочка, не обращай на них внимания. Живи по-своему, как живется. Жизнь-то она и покажет, где правда, – возмутился отец.
– Точно покажет? А то ж мне тяжело живется, знаешь, пап…
– Ты это брось. В нашей стране всем живется хорошо. Мы ж не в Америке какой. В Стране Советов все равны!
– Пап, да мы что, на партсобрании, что ли?
– Ты чего такое говоришь, Симка! Ладно, ехать уже надо. Солнце садится. В школу тебе завтра. И лошадкам отдыхать надо.
… Отец встает и созывает лошадей. Табун сбивается в кучу, и лишь вороной конь все кружится вокруг своей возлюбленной.
Отец садится в седло, подхватывает Симу, и скачут они вперед. Обернувшись, Сима смотрит на своего любимого коня, а он все бежит за пегой кобылкой.
Дочь продолжает разговор:
– Пап, вот ты говоришь, что детей малых в капусте находят. А жеребята в конюшне родятся – сама видела. Это как?
– Тебе-то оно зачем? Рано еще про такое знать! – испугался отец.
– А вот вырасту, заведу себе десять лошадок. Нет, сто!
– Как это ты сто штук лошадок-то заведешь? Ты чего, колхоз, что ли? Или ты в председатели метишь?
– А это поживем – увидим!
– Тоже верно. Только не бабское это дело колхозом командовать.
– В нашей стране все равны. Сам говорил!
– А ты меня слушай меньше. Это ты у нас профессор. А у меня чего – семь классов образования. Да и у матери тоже. Ну, пошла! – Отец подгоняет свою лошадь, и она несется еще быстрей, а за ней скачет весь табун.
Осталось позади ковыльное поле. И скала огромная, у которой пасся табун. Солнце вскоре скрывается за линией горизонта, освещая ковыль багряным светом. От этого степь вокруг кажется красной-красной…
Лошадь под отцом скачет быстро-быстро, от этого девочке становится страшновато, и она крепче цепляется за отца.
– Не боись, Симка. Держу! Вот как сама станешь ездить – знай, в седле-то надо крепко держаться, чтобы никто вышибить не мог!
– Выучусь! Ты, пап, за меня не бойся. Говорю тебе – выучусь!
Маленькое одноэтажное здание почти на краю деревни – Симина школа. Стены недавно побелены. На входе висит плакат: «Учиться, учиться и еще раз учиться».
Весь Симин класс слушает Марию Ивановну – классную руководительницу, учительницу литературы.
Мария Ивановна – тощая, в синей кофточке и с жиденькой косой, уложенной на голове крендельком, – разбирает тетрадки на столе и вещает недобро:
– Стыд вас должен заесть за такие-то оценки по родной литературе! Из пятнадцати оболтусов у троих только четверки за сочинение. Пять двоек – где это видано, а? Зорину вообще хоть единицу ставь! Люди хотят дать рекордам звонкие свои имена! На Олимпиаде в этом году сколько наших спортсменов золотые медали выиграли! А ты, Зорин… ты… Через два года в комсомол вступать! Какой такой комсомол, если ты в шестом классе слово «корова» через «а» пишешь! Это в советской-то школе. Встань, Зорин, горе наше общественное!
Витя Зорин хоть и двоечник, зато самый красивый мальчишка в классе! Глаза большие такие, ясные, голубые, светлые волосы. Встал лениво и пробубнил:
– А чё я-то, Марь Иванна? Я чё, хуже всех?
– Самокритика – это замечательно, Зорин. Это по-пионерски, – обрадовалась Мария Ивановна. – Да, Зорин, ты хуже всех. Книгу ты прочел одну в жизни. Называется «Букварь»!
Класс зашелся от смеха, а учительница продолжала возмущаться дальше:
– Тише, тише! А все почему, Витя? Потому что мать твоя, вместо того чтобы в колхозе как следует трудиться, теплицами занимается, помидорчики растит – и ты при ней! И ничего ты в этой жизни не знаешь, кроме этих куркульских помидоров! В теплице целый день пашешь, вместо того чтобы читать… Гляди, на базаре еще раз увижу – уши тебе надеру! Грамотей!
Класс снова засмеялся. Мария Ивановна подошла к Симе:
– Симочка Кузина, возьми ты над ним пионерское шефство. У тебя есть чему поучиться!
– Мария Ивановна, а если он не захочет? – тихо спросила девочка.
– Не хочет – заставим. Не может – научим! Смотри, Зорин, на Симочку. У нее у единственной пятерка по сочинению. Она на нашем учебном фронте передовичка. Самая передовая передовичка.
Дети промолчали, лишь одна девочка прыснула со смеху. Это была Ира Долгова – первая красавица в классе.
– И нечего лыбиться, Долгова. У тебя-то самой кроме ветра в голове ничего не водится! – заметила педагог.
А та кокетливо возразила:
– Зато я не очкастая и не толстая.
Мария Ивановна рассердилась не на шутку:
– А ну выйди вон из класса! Кому сказала!
Долгова поднялась, поправила свои хвостики и начала неторопливо собирать портфель.
– Кого ждем? Шевелись, шевелись!
Долгова очаровательно улыбнулась:
– Мне, Марь Иванна, одной скучно. Можно Зорин со мной пойдет? Идешь, Витек?
Витька по зову красотки встал немедленно и тоже начал собирать портфель. Одноклассники за этим внимательно наблюдали. А внимательней всех смотрела на это Сима… С болью смотрела. Нравится ей Витька, а он Иру любит…
Учительница перешла на крик:
– Да вы что, хотите, чтобы я директору пожаловалась? На совет дружины хотите? Вылетите из школы, потом обратно никто не возьмет! А ну, Зорин, сядь на место! Сядь, я кому сказала!
Класс шумит, и кто-то один громко крикнул:
– Марь Иванна, он к помидорам своим торопится!
– Я вам покажу помидоры! Я тебе, Зорин, покажу теплицу! Ну, кто еще хочет выступить? – завелась Мария Ивановна.
Воцарилась гробовая тишина…
– Попробуйте только рот открыть – всем неуды по поведению вкатаю. Всем… Кроме Симы. Вот тогда завертитесь, как рыбка на крючке! Симочка, иди сюда! Бери своего подшефного Зорина, будешь ему пересказывать содержание «Капитанской дочки» – он сам ее в жизни не прочтет! Давай!
Сима встала и сделала шаг к Зорину, но он заявил рассерженно:
– Тебя еще не хватало!
Ох, неизвестно, чем все это бы закончилось, но только в класс заглянул сухопарый мужчина лет сорока – это был директор:
– Мария Ивановна… можно вас?
Учительница быстренько прихорошилась и побежала к выходу – весь класс, вся школа и вся деревня знали, что любит она директора давно и безответно. Дети загудели. В дверях Мария Ивановна обернулась:
– Про неуд по поведению помним все! Встали!
Класс встал. Только Мария Ивановна вышла за дверь, как к Симе подошла Ирочка Долгова, коварно улыбаясь.
– Витек, а хочешь знать, кто про мамку твою и про помидоры Марь Иванне настучал? Вот эта… – Она кивнула на Симу.
– Неправда! Я не стучала! Я никогда не стучу!
Симу трясло от обиды! Ведь в Витьку она давно была влюб лена, а вот Ирочку терпеть не могла!
Долгова не унималась:
– Да? А чего ты тогда в отличницах ходишь – просто так, что ль?
– Я занимаюсь, потому и отличница! – честно ответила Сима.
– Ой, она занимается! – хихикнули девчонки.
– Стучит, стучит! На каждого! И перед директором на задних лапах ходит, и перед Марь Иванной! Я слыхала все! – подливала масла в огонь Ирка.
– Симка, а ну докажи, что это не так? – вступился за Симу кудрявый Вовка.
– А чего мне оправдываться? Это она дура! – кивнула Сима на Долгову.
– А ты… ты жаба! Гляньте, девчонки, на морду ее скособоченную. Ты же зеркала дома боишься? Боишься! – закипела хорошенькая Ирка.
Класс снова засмеялся. Сима, не выдержав, сильно пихнула Иру, и кто-то крикнул:
– Бей ее! Бей жабу!
А детям только того и над было… Окружили ее плотным кольцом…
– Бей жабу!
… Удары сыплются на Симу со всех сторон. Оголтелая толпа бьет ее, бросает на пол. Сима молчит, не зовет на помощь.
… Сквозь плотное кольцо своих мучителей она увидела, как неподвижно стоит у доски Зорин. Вот кто-то сорвал с нее очки. Долгова крикнула:
– Дай сюда! Ослепни, жаба!
Красавица со злостью бросила Симкины очки об пол…
Витя не выдержал:
– Хорош, ребята! Эй, ща Марья вернется. Пошли, говорю!
…Витин голос отрезвил мучителей, они стаей вылетели из класса. И он тоже готов был уйти. Только задержался, подобрал с полу полуразбитые очки.
– На! Держи.
Он протянул их избитой девочке. Сима посмотрела на него с нежностью и благодарностью:
– Спасибо! Витя, постой, а как же «Капитанская дочка»?
– В другой раз! – усмехнулся Витька.
В дверь заглянул друг Зорина:
– Витек, атас! Там Марья в конце коридора! Чешем отсюда!
И Витя убежал…
– Витя, постой! Постой! – закричала вслед ему Сима.
Марья Ивановна, войдя в класс, увидела растрепанную, с разорванным школьным фартучком Симу, которая напяливала на нос пострадавшие очки:
– Что здесь было, кто тебя так? Зорин, да? Симочка, ты что молчишь! Он у меня из школы вылетит, охламон такой! Сима, говори, ну…
Сима повернула к Марии Ивановне гордое личико:
– Не бил он меня, слышите, не бил! Просто я упала! Я сама, случайно!
– Как это – просто? – удивилась учительница. – Просто не падают, да так, чтоб стекла из очков повылетали! Как это так?
– А вот так! – ответила Сима и вышла в коридор, хлопнув дверью…
Сима понуро брела по деревенской улице, чуть не по земле волоча портфель.
У забора ее дома шептались две соседки:
– В кого Симка такая уродилась? Иван парень ладный. Лида в девках вообще красавицей была! А эта! Ни кожи, ни рожи…
– Погоди еще! У меня вон Танька была колобок колобком, ты вспомни! А сейчас от женихов отбоя нет.
– У Таньки сызмальства морда была – загляденье, – возразила одна соседка другой. – Как твоя свекровь померла да перестала ее молоком парным пичкать, так у Таньки фигура и нарисовалась! Ты чего сравниваешь Таньку и эту…
Сима вошла в дом. Соседки продолжали толковать у забора.
Подошла к старому трюмо, угрюмо глянула на себя… Неказиста. Ростом мала. На носу очки разбитые… Плакать захотелось!
– Уродина ты! И уродиной будешь! Жаба!
Схватила подковку, что лежала всегда на этажерочке, – на счастье, видимо, отец ее туда положил…
Замахнулась подковкой – и шарах по зеркалу!!!
Старое стекло не выдержало, треснуло, разлетелось на куски…
Соседки встрепенулись.
– Господи, да что же это?
А Сима, разбив трюмо, долго плакала одна в комнате. От того, что некрасивая. От того, что не любит и не полюбит ее Витя. Никогда… От того, что никому в классе она не нужна…
Так страшно, когда ты никому не нужен, никем не любим…
Вечером вернулась с работы мать Симы – Лида. Она недоумевающе смотрела на разбитое трюмо.
– Симушка, да кто же это сделал?
– Это я! – ответила Сима.
– Да как же это ты? У тебя и сил не хватит! – удивилась Лида.
– Хватило…
– Так это еще уметь надо, а… Ты же знаешь, что примета плохая – вдребезги-то битое зеркало… Да и жалко трюмо – от матери досталось!
В комнату вошел отец:
О проекте
О подписке