Глава 6. В которой снова речь идёт о делах давних и родственных

Оброк крестьяне получали от государства и отдавали его феодалам.

История глазами школьника

– … ну и вот, я и говорю, что тогда, со свадьбы той, всё и началось, – Ляля устроилась на полянке у воды, и кажется, холодно ей не было.

А вот Ульяна после купания мёрзла.

Очень.

Зубы стучали, и она уже не раз, и не два поворачивалась в сторону дома, но вдруг мама ещё не уехала… и встречаться с ней не хотелось. Прежняя смелость взяла и куда-то подевалась.

– Ещё не добралась до сути? – поинтересовались сумерки голосом Игорька. И на плечи упало что-то лёгкое и тёплое. – Она тебя что, в воду утянула?

– Я сама…

– Лялька, ты бы хоть высушила…

– Ой, извини! – Ляля снова споткнулась. – Я и не подумала… мне когда мокро, то и хорошо… сейчас.

Она протянула ладошки и провела ими возле щёк, обдав Ульяну теплым ветром, и ниже… и кажется, этот ветер окутал Ульяну с ног до головы.

– Там… бабушка порядки затеяла, – Игорёк присел рядом. – Сказала, чтоб погуляли ещё.

– А… мама?

– Уехала. Но пока не отшумит, лучше не соваться. Ведьмина сила, она ж такая… как приложит, потом замучаешься разматывать.

Ульяна кивнула, хотя ничего и не поняла.

– Лялька заболтала? – уточнил Игорёк.

– Вовсе я не болтливая!

– Ага… час уже щебечешь, а без толку.

– Просто вот много всего… – Лялька пожала плечами и снова сползла к воде. – И вообще! Сам и рассказывай, если так.

– А где Никита?

– Там, – Игорёк махнул рукой в темноту. – Прячется. Он стеснительный очень… ну, когда человеком. А как обернётся, так прямо сил нет, храбрость так и прёт.

– Это инстинкты! – донеслось из темноты.

– И дурь, – буркнула Ляля обиженно.

– Так и есть. Храбрость, инстинкты и дурь, – Игорёк, кажется, не слишком любил спорить.

– А вы… надолго? – этот вопрос не то, чтобы беспокоил Ульяну. Нет, совсем… скорее она давно уже не чувствовала себя настолько спокойно.

– Это как получится, – Никита всё-таки показался.

В чёрных спортивных штанах и в чёрной же ветровке, с капюшоном, накинутым на рыжие волосы, он выглядел странновато.

– Или пока не прогонишь, – встряла Ляля.

– Я?

– Ты. Твой же дом. Ты и хозяйка… вообще он когда-то наш был.

– Семейный, – поправил Лялю Игорек. – Давай по порядку… на самом деле семья у нас большая. И родни у тебя хватает… вот тётки есть. Дядю ты видела. Дядю Женю.

Издали.

И выглядел тот обычным вполне человеком, разве что каким-то потасканным, погружённым в собственные мысли.

– А он кто? Оборотень? Или… русал…

– Скажешь тоже, – фыркнула Ляля. – Русалов не бывает!

– Знаешь, утром я думала, что и русалок не бывает.

– Но я же тут!

– Не обращай внимания. Ляльку ты всё одно не переговоришь. Я присяду?

– Садись, – Ульяна даже подвинулась, чтобы место было.

– Ты… не думай… я на людей не бросаюсь. Вообще это не принято сейчас… раньше – да… там охота… традиции… – Игорька передёрнуло. – Мне от одной мысли, что нужно впиваться зубами в чью-то немытую потную шею дурно становится.

Ульяна на всякий случай потрогала свою шею, убеждаясь, что там, может, прудовой водой и помытая, но тем не менее вряд ли здравомыслящему человеку захочется в неё вцепляться.

– У него просто на кровь аллергия! – нажаловалась Ляля.

– Не совсем на кровь, – Игорёк, кажется, ничуть не обиделся. В сумерках его кожа гляделась ещё более белой, а вот глаза едва заметно светились.

Красным.

– У меня аллергия невыясненного генеза.

– На кровь.

– Ляля… мы так до утра ситуацию не проясним, – произнёс Игорек с лёгким укором. – Иди… поплавай. А то сейчас ужинать.

– Больно надо…

В воде что-то плеснуло.

– Обиделась, – сказала Ульяна.

– Ага. Минут на пять. Она ж русалка. Они в целом лёгкие… в общем… когда-то давно… очень давно… наши предки ушли за Урал-камень. Там, если историю помнишь, раскол церкви был…

Ульяна на всякий случай опять кивнула. Историю она помнился смутно, но не признаваться же.

– Игорёк у нас ещё тот заучка, – буркнул Никита.

– Когда тебе лишний раз из гроба выглянуть нельзя, то только и остаётся, что читать… в общем, тогда и создали поселение вдали от царских людей. Ведьмы, ведьмаки… оборотни вот.

– И упыри! – донеслось из ручья.

– И упыри. Русалки. Мелкая нежить, вроде домовых. Жили довольно замкнуто… потом, много позже, при Романовых уже, заключили договор. Земли те объявили особою зоной. Ныне там заповедник.

Нечисти.

А что… тоже краснокнижные, если так-то…

– Было пару попыток земли реквизировать, но… – Игорёк переплел длинные пальцы. – Договор исконный на Алатырь-камне писан, стало быть, пока на троне государь крови Романовых, то и договор нерушим. А с мелким местным произволом и так управляются… в общем-то давно уже нашли с местными общий язык. И живём тихонько. Жили.

– И… что случилось?

– Случилось… в общем, всё с твоей мамы началось. Она из дому сбежала. Не то, чтобы у нас никто из общины не уходил. В конце концов, дело добровольное… более того, многие уходят в большой мир, посмотреть, поучиться… отец мой вот в МГУ учился.

Упырь.

В МГУ.

Почему бы…

Хотя всё-таки странно. Упырь с высшим образованием.

– Потом вернулся… ну, почти все возвращаются.

– А мама вот не вернулась?

– Актрисой она захотела стать, – мягкий голос бабушки заставил Никитку вскочить. – Сиди-сиди…

Бабушка протянул миску.

– Пирожков вот принесла, а то вы, небось, голодные.

– Ага, – Никитка протянул руку.

– Уль, ты не зевай! – раздалось от реки. – Он сейчас всё сожрёт! И снова будет впаривать, что это не он, а могучий инстинкт оборотня!

– А ты?

– А она сейчас лягушек половит… – не остался в долгу Никита. – И сыта будет!

– Не слушай его. Я не ем лягушек! И рыбу сырую тоже.

– Матушке твоей в нашей деревеньке всегда было тесно…

– Вообще-то это давно уже город, – Ляля всё-таки вынырнула. Волосы её поблескивали живым серебром и застрявшие в них ниточки водорослей казались украшениями. – Но маленький.

– Всё равно. Глушью считала… ну и решила, что в большом мире ей нравится больше. Сперва-то я ничего против не имела. Чуяла, что неспокойное у неё сердце. И выбрать никого не могло. И так-то… только раздор начинался. Она ж красивая, многим эта красота глаза застила. Вот я и понадеялась, что найдёт она себе место, тогда-то всё и сладится… кто ж знал, что так выйдет.

– А может, в дом… – робко заметила Ульяна, пирожок взявши.

– Пока не след. Там Удоня с Додоней хозяйство принимают…

– Ты и их взяла?! – Ульяна всплеснула руками и над нею поднялось облачко мелких брызг. – Ба, ну ты…

– Сами захотели.

– А у нас кто тогда?

– Детки их подросли, они на хозяйстве и остались. А тут… вот как чуяла, что пригодятся. Оно, конечно, за раз всё не поправят.

– А это кто? – поинтересовалась Ульяна. – Спасибо… очень вкусный пирожок.

– С жёлтыми мухоморами! Сам собирал, – похвастал Никита и Ульяна подавилась. Чтоб тебя…

– Да они съедобные, – её похлопали по спине. – Никитос, ты думай, чего говоришь… городской человек, небось, кроме шампиньона грибов-то и не знает.

– А чего я?

– А ну цыц… ты ешь, Улечка, не бойся. Ведьму мухомором не отравишь.

– А… с чего вы взяли, что я ведьма?

– Кто ж ещё-то, – бабуля поглядела с насмешкой. – Мать твоя ведьма, я ведьма… и моя мать с бабкою тоже, как и их матери… единственный сынок мой и тот на беду свою ведьмачьею тропой пошёл, а не в маги. Так кем тебе ещё быть-то?

Действительно.

Пирожок кусать было страшно… с другой стороны, один она уже съела, но не наелась. Да и остальные их лопали только в путь. Особенно Никита. Этак и вправду ничего не останется.

– Так вот… матушка твоя, уехавши, и вправду успокоилась. Писала вон. И звонила тоже… деньги я ей отправляла. Всё ж младшенькая, слабенькая. Её и жалели… да и она-то тогда иною была.

Странно.

Иною, как выразилась бабушка, мама не представлялась. Она вообще, честно говоря, слабо представлялась.

– Уж и не скажу, когда всё не так пошло и могло ли иначе сложиться. Здесь, в городе, ведьмам тяжко.

Да? Ульяна не замечала. Хотя… если так-то…

Она сама ведь начинающая. Можно сказать, неопытная ведьма. Если вообще… нет, что-то странное чуялось, несомненно. И пирожки с мухоморами были вкусные. А мухоморы в сознании вполне неплохо с ведьмами увязывались… но вот принимать всё на веру и без доказательств?

– И потому, когда она попросила дом ей отдать, я согласилась. Решила, что так-то не убудет…

Ульяна оглянулась, но в сумерках дом потерялся где-то там, вдали.

– Старшие мои выросли и вернулись. Семьями обзавелись. Им этот дом без нужды был. А ей – отчего бы и нет… – продолжила бабушка. – Да и замуж она собралась… сказала, мол, будет приданым.

Глупость какая.

Кто сейчас приданым обзаводится? Времена ведь иные. Просвещенные и равноправные.

– Я и отдала.

– Документы?

– Документы? А… и их, конечно. Тут главное в ином. Мы своё не бумагами, силой держим. И сердцем. И если отдаём по слову, доброю волей, то в полное владение.

Тоже не очень понятно. Вопросы Ульяна попридержит.

На будущее.

– Я думала, что жить она тут станет. С мужем своим. С семьёю… а она вон… вывернула.

– Как?

– На свадьбу нас она пригласила, конечно, – бабушка хлопнула Никитку по руке. – Другим оставь, оглоед.

Никитка надулся.

Но пирожок стянул. Другой рукой. И поспешно, словно опасаясь, что добычу отберут, отвернулся.

– Мы и отправились. Я вон, и подружки её, с которыми она в детстве гуляла…

Это, стало быть, матери Никитки и Игорька?

И Ляли?

– Ещё, помню, удивилась очень. Приехала, а нас не в дом зовут, а в какую-то гостиницу. И главное, юлит, заразина, что, мол, оно так ныне принято. Что и супруга её будущего родичи тоже в гостинице. Что для всех сняли, чтоб могли пообщаться и познакомиться…

Слушать интересно.

Очень.

И снимки Ульяна попросит, раз уж они существуют. И обидно, что мама не сочла нужным сохранить их.

– Мы тогда добирались тяжко… всё ж ныне дороги полегче будут, а тогда… – она махнула. – Умаялись все… да и то… вот представь. Две девки с пузом уже… у одной маленькое, а у второй – почти на нос лезет. Я им пыталась сказать, что какая свадьба-то при таком пузе? Но разве ж послушают… наоборот. Размечтались. Погуляют. Посмотрят. Прикупят чего для деточек. А беременным, коль чего в голову втемяшится, то уже никак. С ними мужья их, которые тоже не больно-то радые, но сами понимают, что перечить – себе дороже. Супруг мой поехал. Женька…

В общем, прибыли веселым кагалом.

– Ехали неделю. Когда на поезде, когда машинами. Я уж сама взвыла почти… добрались и в дом этот. Упали, прям шевелиться сил не было. На другой день – стилисты, менеджеры какие-то, визажисты и косметологи. Что-то там шить надо, подбирать. Девки-то радые. Молодые. Сил много, по ним и не скажешь, что в дороге были, а меня прямо перекорёжило всю. Ещё удивилась тогда крепко. Решила, что это ж надо было так притомиться-то… два дня лежала пластом. Ну на свадьбу уже и встала…

Бабушка тяжко вздохнула и глянула этак, виновато.

– Она ещё пела, мол, отдохнуть надобно… ни к чему ни в церковь там, ни в загс соваться, толпу устраивать, тем паче мне так дурно. Вот в ресторацию сразу, матушка дорогая, и приходи. Она в усадьбе, за городом, так оно всем легче будет… у меня ж голова раскалывается. И дышать-то через раз выходит. Если б что другое, плюнула бы и домой подалась. А тут вот…

Слушали все.

Только Никитка при этом жевал пирожок, изо всех сил стараясь не чавкать.

– Я уж думала, что вовсе не встану, но… как-то вот стыдно стало. Там родня всё ж. И так не знакомые, а тут и на свадьбе дочку опозорю. Поднялась кое-как. И сила, главное, тягучая, неподатливая. Я думала, что из-за города оно… мы не жалуем города, детонька.

Это Ульяна уже поняла.

– Так вот… стоило выйти из комнаты той, как разом полегчало. Вот тут бы мне остановиться, подумать, да… спешила. Только, как выяснилось, всё одно не успела. Пока одно, другое… до ресторации той, которая тоже в глуши, добралась. Что сказать… жениха я до той поры и не видела. То есть снимки мне показывали, рассказывали, какой он добрый да славный, но лично познакомиться не довелось. Я ж в глуши. Сама выезжаю редко. А он – человек занятой…

Она помолчала и добавила:

– И замороченный.

Это про папу?

То есть…

– Как замороченный?

– Чёрною волшбою, – со вздохом добавила бабушка, будто это что-то объясняла. – На крови она заговор сделала, дура.