Глава 4. О родственниках разной степени близости

Так вот, каждый новый рывок заставлял космолет соплами загребать только что переработанный ими же газ, а точнее, то, что не успело раствориться в вакууме открытого космоса.

Очень душевная история о том, как корабли бороздят просторы Вселенной

– Ой, тут такое, что прям сразу и не знаешь, с чего рассказать, – Ляля сунула ноги в тазик с водой и пальцы растопырила. – В туфлях перепонки сохнут со страшной силой, а если шелушится начнут, то вообще мрак…

Ульяна кивнула.

Кажется… кажется, это всё-таки не бред. Блондинка, устроившаяся на кухне, точно была вполне материальною. И тазик. Тазик, к слову, старый, с трещиною, но вода в нём держалась, не спеша трещиною пользоваться.

– Болтаете? – на кухню заглянула бабушка. – Правильно, знакомьтесь… а дом, конечно, подзапустили…

Мягко говоря.

Ульяне он и достался в не самом лучшем состоянии, а за прошедшие годы постарел ещё больше. Нет, она старалась, но… оставленных папой денег хватало на обучение и жизнь, но никак не на ремонт.

Потом ещё и кредит этот.

И главное, сама же виновата, но всё равно обидно.

– Ничего, разберемся… так, я чайку поставлю?

– Только у меня к чаю ничего… хлеб вот. И батон, – Ульяна вздохнула, признаваться в собственной несостоятельности было… в общем, неудобно было.

– У меня найдётся. Чай, пирожки не все съели, да и так-то… ты вон, возьми Лялю и погуляйте…

– Ба, у меня ноги!

– Вижу, что не руки. Зальин пруд ещё стоит?

– Это… который за деревней? Я просто не знаю, как он называется, – Ульяне снова стало неловко. Вообще ей довольно часто становилось неловко и по самым дурацким поводам, и она честно пыталась работать с этой своей чертой характера, да без толку.

– Вот, своди, пусть искупнётся, а мы пока с Женечкой поработаем. Мальчики помогут…

– Яв, – возмутился шпиц, пытаясь спрятаться под столом, но был пойман за шкирку.

– Игорёк… твой приятель опять сбежать собирается, – сказала бабушка громко.

– Здрасьте, – в дверях показался парень.

– Здравствуйте…

– Он не сбегает. Он просто перенервничал, – парень забрал шпица и прижал к груди. – Ба, ты ж знаешь, что у него на нервах оборот клинит…

И погладил Никитку.

– Это Игорёк, – Ляля указала на парня. – Игорёк, это Ульяна. Наша… в общем, какая-то там родственница, бабушка потом скажет, какая именно.

– Доброго дня, – повторился Игорёк, чуть пятясь, точно опасаясь, что Ульяна захочет познакомиться поближе. А вообще странный он. Длинный, на полголовы выше Ульяны, и ещё очень тощий. Из майки, которая висела этакою хламидой, торчали болезненно-худые обтянутые кожей руки с круглыми мозолями локтей. На неестественно-тонкой, будто из одного позвоночника состоящей, шее чудом, не иначе, удерживалась вытянутая голова.

Кожа Игорька была фарфорово-белой.

Глаза – красными.

А изо рта проглядывали клыки. И он, поймав Ульянин взгляд, смутился, поспешно прикрыв рот рукой.

– Да она нормальная, – поспешила заверить Ляля, выбираясь из тазика. – Прикольная…

– А Игорёк… ты… извини, если о таком не спрашивают… ты тоже оборотень?

– Вампир, – отозвалась Ляля.

– Это если на заграничный манер, – бабушка склонилась к духовке, в которую Ульяна уже год как не заглядывала. А чего в ней смотреть, если всё равно не работает. – По нашему если, по-простому, то упырь.

Упырь Игорёк виновато потупился.

– Да ты не думай… он хороший… и вообще молодой совсем, маленький. Даже не упырь. А так, упырёк.

Упырёк Игорёк.

Оборотень Никитка. И кузина-русалка. Может, это у Ульяны от столкновения с Данилой Антоновичем сотрясение приключилось? И теперь вот мерещится всякое.

– И на кровь у него аллергия…

– Как аллергия? – удивилась Ульяна. Нет, с вампирами она прежде не встречалась… ну, разве что в кино, только Игорёк до киношных определённо не дотягивал, и ужасности ему не хватало, и лоску.

– Ай, говорю же ж… длинная история…

– Так, молодёжь, – бабушка вытащила противень и решётку, крепко обжитую пауками. – А сходите-ка все прогуляйтесь. Пообщаетесь, познакомитесь. Обсудите, а то всё одно от вас толку… Я ж пока осмотрюсь, если Ульяна не против…

Что-то подсказывало, что выражать протест уже поздно.

– Идём, не стоит тут мешаться, а то сама не заметишь, как очнёшься на чердаке с веником в руках и желанием окна помыть, – сказала Ляля, шлёпая босыми ногами по полу. – Боже, какая благодать… ненавижу босоножки.

– Ага, а кто трещал, что они прелесть и каблук совсем не чувствуется, – не удержался Игорёк, поспешно, впрочем, отступая.

– А… ему не опасно. Там солнце ведь…

– Так у него на кровь аллергия, а не на солнце, – ответила бабушка, с грохотом выбрасывая содержимое нижнего кухонного короба на пол. Кажется, там были кастрюли. – Иди, Улечка, иди… чую, твоя матушка скоро прибудет. Побеседовать. Не надо оно тебе пока с нею…

И вот эти слова заставили поторопиться, потому как с матушкой Ульяна встречаться не желала.

Категорически.

– … и вот все на свадьбу собрались, – Ляля устроилась на старой коряжине, сунув длиннющие свои ноги в зелёную муть пруда. Игорёк сумел спрятаться в тени, причём он был рядом, но стоило отвести взгляд, и упырь пропадал.

Просто брал и пропадал. И всякий раз Ульяне приходилось снова и снова выискивать его взглядом.

– Ну, оно ж водится, чтоб все на свадьбу… ты фотографии же видела?

– Нет, – Ульяна с опаской опустилась на камень.

Пруд этот существовал, пожалуй, столько же, сколько стояла деревня. Он начинался сразу за околицей, вытягиваясь этакою подковой, что упиралась одним краем в огороды, а другим – в дальний лес. И главное, что пруд этот, неглубокий, умудрялся одинаково игнорировать и летнюю засуху, и весенне-осенние разливы, никогда и ни при каких обстоятельствах не меняя своих очертаний.

– Не видела?

– Мама говорила, что фотограф напился, а потому снимки пропали. Все… и потом тоже… у нас из фотографий есть, как меня из роддома забирали.

– А… – Ляля явно хотела что-то сказать, но закрыла рот. Правда, ненадолго. – У бабушки есть. Если хочешь, попроси, она покажет.

– Попрошу, – Ульяна отмахнулась от комара. – Значит, вы поехали на свадьбу…

– Не мы. Меня тогда ещё не было. И их вот тоже не было. Родители наши, значит. Они тогда ещё дружили, твоя мама и моя… и с тётей Беляной, это Никиткина мама. А у Игорька – Теофилия.

– Необычные имена.

– Ага, она сама не отсюда… в общем, они поехали…

– Тяв…

– Сейчас отпущу. Чур лягушек не жрать! Никитос, ну я серьёзно. Ты как их нажрёшься, так потом всю ночь живот болит…

– Он что…

– Оборотень всё-таки, – пояснила Ляля, бултыхая ногами в темно-зелёной, какой-то густой воде. – Инстинкты… братья его старшие, те за косулями носятся, кабанами. А вот Никитка… ну где он, а где кабан.

И вправду, если по размерам, то лягушка – самая подходящая для Никитки добыча.

– Стрекоз вот ещё ловит, – Ляля вытянула ногу. В сумерках вода стекала и чешуя поблескивала зеленью. – Приехали ещё до свадьбы. Там стилисты заказаны, примерки платьев и всё такое. Саму вовсе во дворце каком-то гуляли, который сняли на два дня…

– А мама сказала, что просто расписались и вот… что она сирота, и отец тоже. Почему?

– Так… поругалась она, с бабушкой. Из-за чего – не спрашивай… вот прямо на свадьбе и поругались. И с бабушкой. И со всеми нашими тоже. О ней, честно, и не говорили… ну… когда мы засобирались, то заговорили. А так – не говорили.

Где-то далеко громыхнуло.

Или не далеко?

Главное, небо ясное, не облачка, а гром вот… и силой пахнуло, холодною, будто ветер кто-то призвал.

– Не, – Лялька перехватила Ульяну за руку. – Ты это… не лезь под горячую руку. Бабушка, она хорошая, но всё ж ведьма.

– В каком смысле?

– Да в прямом. Вот как ты.

– Я?

– Р-р-р, – из густой прибрежной травы раздалось грозное рычание, которое смолкло, а слева мелькнул рыжий хвост. И уже в другой стороны.

– Не жри только! – взмолился Игорек, ныряя в траву.

– Дети, – важно ответила Ляля, сама на эти игры глядя со взрослым снисхождением и некоторой завистью. А так-то… ну ты ж ведьма.

– Я – ведьма? – Ульяна подошла к пруду и заглянула. Конечно, искать в чёрной жиже отражение – так себе занятие, но… обычное лицо.

Симпатичное где-то даже, хотя мама всегда вздыхала, повторяя, что природа несправедлива, если Ульяне достались лишь крохи красоты. И в целом внешностью она, Ульяна, в отца пошла, а тот никогда не был красавцем.

Но… ведьма?

Волосы тёмные. Взъерошенные.

Глаза тоже тёмные, цвета непонятного, потому что он то ли зеленый, то ли серый, а порой и почти чёрный. Ресницы свои.

Брови тоже.

Губы… в меру пухлые, хотя Люська утверждала, что немного можно и подколоть.

– Ведьма, ведьма… она тебе не рассказывала?

– Кто?

– Мама твоя. Она ведь тоже…

– Ведьма?

– Ведьма…

Что-то плюхнулось в воду.

– Никитос! – возопил Игорек на берегу. – Ну я за тобой не полезу! И мыть тебя не стану! Сам вляпался, сам и вылизывайся…

– Станет. Они с малых лет дружат… короче, бабушка объяснит. А я пока так, чего знаю… ну твоя мама… она как бы сильно в девках засиделась. Характер у неё такой, что никто из наших и не решался посвататься… бабушка говорила, что поначалу ещё были те, кто решался, но… не сложилось.

Это да. Характер у мамы всегда был непростым.

Мягко говоря.

– Вот она и уехала. Поступать. Учиться. Выучилась и осталась. И свадьбу стала играть… решила то есть…

Сзади опять громыхнуло, но на сей раз жаром окатило.

– Ой, блин…

Волна пронеслась и по пруду, отчего белые волосы Ляли встали дыбом, Игорек отряхнулся, а откуда-то из камышей на противоположном бережку, донеслось:

– Да чтоб вас…

И дальше. Непечатно.

– Никитос, будешь ругаться, – сказала Ляля. – Я бабушке расскажу. В следующий раз она тебе и хвост, и рот шампунем вымоет.

– Язва ты, Лялька, – раздалось из темноты донельзя обиженное. – Посмотрел бы я, что ты сказала, если б с жабой и во рту…

– А я предупреждал, – крикнул в ответ Игорек. – Но разве ж ты слушаешь…

– Я, может, и рад бы, только это ж инстинкт… могучий инстинкт охотника. С ним разве совладаешь? Блин, вода тут грязная…

– В доме помоешься.

– Игорек, а ты не захватил… ну…

– Труселей – не взял, – Ляля ответила за Игорька. – И майки не взял. Потому что всё в багаже, а его ещё распаковывать надо.

Ульяна с трудом сдержала улыбку. А стена камышей зашаталась, выпуская рыжего веснучшатого паренька. Волосы его завивались спиральками, а веснушки захватили не только лицо и шею, но и плечи, и руки.

– Издеваешься? – с надеждой спросил он.

– Нет, – Игорек вздохнул. – Ты… может, обратно? А завтра уже опять.

– Ага… чтоб оно так просто… захотел и обратно.

– На втором этаже, – Ульяна всё же постаралась не улыбнуться. – Там в комнате, в шкафу, папины вещи… рубашки там, майки. Конечно, великоваты будут. Я сейчас сбегаю.

– Сиди, – Ляля взяла за руку. – Игорёк, давай сам… ей туда соваться не след.

– Почему?

– А не чуешь? – Ляля прищурилась.

– Что?

Нет… Ульяна что-то чуяла. Вот терпкий плотный запах тины, исходящий от воды. И сыроватый травяной – луга. Жар летний. Землю… и воздух. Воздух будто нити силы пронизали.

– М-да… бабушка, конечно, говорила, что всё не просто, – Ляля руку не выпустила, дернула. – Да садись ты…

– Я с тобой, Игорёк! – камыши вновь зашатались. – Ты только это… давай… на двоих под тенью.

Подумалось, что сосед, если вдруг увидит двух подростков, один из которых в полном неглиже, точно жалобу напишет. Разве что растеряется немного, не зная, куда – в СОП, полицию или ещё куда. Но потом возьмёт и напишет всюду.

– Морок! – рявкнула Ляля. – Тут вам не там!

Тут действительно было не там.

А Ульяна моргнула, когда Игорёк взял и растворился.

– Хоть поговорим по-человечески… слушай, ты не против, если я окунусь? Водица здесь такая… прелесть просто, – и не дожидаясь ответа, Ляля нырнула в воду.

С головой.

– Подожди, вода тут… тут…

Ульяна хотела сказать, что здешняя вода, она своеобразная. В посёлке упорно ходили слухи, что пруд этот питается не от подземных вод, а с очистных сооружений фермы. И что чистят там так себе. И порой даже вот совсем не чистят. А случается, и заводы окрестные отходы сбрасывают. Правда, какие именно отходы и какие именно заводы, молва не уточняла.

– Ух, хорошо, – Ляля вынырнула, и волосы её растянулись по воде этакими водорослями. Цвет тоже обрели зелёный.

– Тут… как бы… сказать… вода так себе. Не очень, чтобы очень, – осторожно произнесла Ульяна. Но Ляля только фыркнула:

– Кто тебе сказал? Отличная вода. Чуть застоявшаяся, но это родники прибило, видно, что никто не ходит… я сейчас.

И она вновь под водой исчезла.

Вот прямо раз и всё. Даже без всплеска… и волосы вниз утянуло. И подумалось, что там, внизу, глубоко ведь, никто не знал, насколько, но уже совсем другие слухи утверждали, что пруд этот не пересыхает именно из-за небывалой глубины.

И вообще, местные в нём купаться остерегались.

– Ляля… – робко поинтересовалась Ульяна, думая, пора ли за помощью бежать. – Ляля… ты…

Сколько времени прошло?

Минута?

Две?

А если… если вдруг Ляля там? Ногой зацепилась. Рукой. Волосами вот. Волосы длиннющие, а там, на дне…

– Ляля… – Ульяна решилась и соскользнула в воду. Та была тёплой и какой-то тяжёлой, что ли. Или густой? Главное, что ноги по щиколотки утонули в вязкой жиже. И даже опустились чуть глубже, но… но дно вот оно, ощущалось. И глубины тут – по шею. И если так, то… где Ляля?

Или дальше надо нырять?

Ульяна вдохнула воздух, мысленно готовясь к подвигу, хотя где-то там было понимание, что смысла в подвиге немного, потому что сама Ульяна плавает мало лучше топора, но…

– О, – вода поднялась пузырём. – Тоже искупаться решила?

Ляля выглядела донельзя довольной.

– Ты… ты… ты исчезла! – Ульяна выдохнула. – Ты взяла и… и тебя не было!

– Извини. Не удержалась. И вправду всё пересохло, а тут ещё роднички эти… слушай, ты не будешь против, если я один к дому подведу? В ванной всё-таки не то немного, а каждый раз сюда бегать замаешься. Ты покажешь, где можно, и я пруд устрою. Хочешь – даже с рыбками! Ты рыбок любишь?!

– Я думала, что ты утонула!

– Я? – искренне удивилась Ляля. – Я ж русалка. Наполовину, правда, но всё равно…

– Русалка.

Бред.

Русалок не существует. Это… мифические персонажи. Как и оборотни… точнее нет, существование оборотней пока под вопросом, хотя Ульяна вот со всею определённостью, пожалуй, могла на вопрос ответить.

– Русалка, русалка… какие ж вы, городские, дикие-то… – Ляля покачала головой и сняла со лба зелёный листик. – Ты что, никогда русалок не видела?

– Никогда… вообще вас не существует. С научной точки зрения.

– А… ну да, если с научной, то да… ладно, извини. Я и вправду не подумала, – из воды выглянула узкая ладошка, покрытая изумрудной чешуёй. С длинными чёрными коготками и перепонками, которые Ляля, заметив взгляд, с охотой продемонстрировала, растопырив пальцы. – Это чтоб плавать легче было.

– А когти?

– Охотится. Ты когда-нибудь пробовала руками рыбу поймать?

Ульяна мотнула головой.

– Скользкая… но это так… раньше… сейчас-то никто не ловит руками. Да и вообще… ты… нырни. А хочешь… погоди, – Ляля зачерпнула воду. – Закрой глаза.

Ульяна закрыла и открыла тотчас, потому что вода оказалась у неё на макушке.

– Стой. Я, конечно, не ведьма, но вода – это моё… вот сейчас умоемся и заботы уйдут, и тревоги, – голос Ляли стал ниже, он проникал словно в голову, а вода больше не раздражала.

Вода…

Подумаешь.

Мелочь, если так-то… и теплая она. И пахнет вовсе даже не болотом, а наоборот, звенящей свежестью, которую тянуло нюхать и нюхать.

– И набрала же ты, – раздалось рядом. – Ишь, сколько всего… ошмётки какие-то… ну кто ж так колдует? Потом, небось, маешься с головной болью…

– Я не колдую…

– Ага, а откуда тогда? – перед носом повисла чёрная капля на длинной паутинке.

– Что это?

– Это? Это то, что ты не колдуешь…

– У меня дар нестабильный, – призналась Ульяна и впервые, кажется, произнесла это без обиды и стыда. – Раньше ещё, после школы, был просто слабым, но как-то управлялась. И поступить даже поступила…

На бытовую магию.

Платно.

Это, конечно, не высокий практикум, как у Данилы, но… но ведь неплохо.

– Училась вот… чем дальше, тем хуже. Я пыталась. Честно… последний год вообще по старой памяти отметки ставили. Сила вообще ни в какую… я её чувствую, а вот работать… элементарный конструкт создать не могу.

– Это потому что ты ведьма, – Ляля плеснула водой в лицо. – А ведьмам эти костыли не нужны… ну, это как если бы мне плавники обрезать и ласты всучить, чтоб плавала. Понимаешь?

– Нет.

– М-да… ладно… пошли на берег, что ли? Там договорим.