А Кэри, сев на пол, собрала осколки. Фарфора было жаль. И себя тоже.
Когда же все это закончится?
Кэри сжала осколки в кулаке, и боль помогла прийти в чувство.
– Терпение, – повторила она, глядя, как кровь стекает сквозь сжатые пальцы, – главная добродетель женщины.
Но не ранней, медово-пряной, позолоченной, а переломной, сырой, с дождями и слякотью, с извечной тоской и непролитыми слезами. Они подбираются к глазам, оседают на иглах ресниц, но не решаются сорваться.
Появится кто-то молодой и родовитый, чья дорога будет проще исключительно по праву рождения. Обидно? Пожалуй. Оттого и злится, оттого и пьет, пьянства не скрывая, бросая этот нелепый вызов. И на начальство огрызается, зная, что не прогонят.