Глава 7. В которой неожиданно воскресает чужая любовь

А счастье было так возможно. И так возможно. И вот так…

…размышления о жизни и творчестве пана Пискунчика, уездного живописца и большого сластолюбца, что весьма огорчало честную его супругу, женщину крайне строгих правил и крепких кулаков.

Домой Себастьян вернулся ближе к рассвету.

Он был бодр.

Зол.

И весел, хотя для веселья, если разобраться, не было ни малейшего поводу. Взлетевши по стене – крылья только хлопнули, помогая удержать равновесие, он забрался на балкончик, а уж с него – в комнату, надеясь все ж на пару часов здорового и крепкого сна.

Он, содравши ошметки рубашки, скинув изгвазданные ботинки, которые вряд ли подлежали восстановлению, рухнул в постель, чтобы…

…визг оглушил.

А чувствительный пинок по ребрам заставил задуматься, в ту ли постель он рухнул.

– Ты… – Ольгерда выдохнула. – Иржена милосердная, это ты…

– Я, – Себастьян дернул одеяло. – Всего-навсего…

Одеяло не отдали.

Ольгерда решительно натянула его по самую шею и недовольно произнесла:

– Между прочим, у тебя прохладно. Не понимаю, почему ты ютишься в этой убогой квартирке, неужели нельзя найти что получше?

– Между прочим, я тебя не приглашал.

Она надула губки и приспустила одеяло, показав округлое плечико с полоской алого кружева.

– Ты еще дуешься?

– Ольгерда…

– Я понимаю, ты приревновал меня, – она опустила одеяло еще ниже. Кружева стало больше.

Надо же, это Себастьян еще не видел.

– Но пойми, он для меня ничего не значит… меня огорчили наша ссора и твоя холодность… и тут этот купец… и конечно, я подумала, что…

– Что не стоит упускать подходящий случай?

Она фыркнула и, бросив одеяло – вид на бюст и алое кружево был чудесен, но Себастьян слишком устал, чтобы и вправду впечатлиться.

Он забрался на кровать и лег, скрестивши руки на груди.

Ольгерда молчала.

И молчала.

И молчание становилось все более напряженным.

– Что ты делаешь? – нервно поинтересовалась она, вовсе скидывая одеяло.

И ножку поверх него положила, в чулочке алом. С подвязочкой.

Себастьяна, впрочем, в данный конкретный момент куда больше интересовала не подвязочка с чулочком, и не ножка, но нагретое Ольгердой одеяло, которое он, улучив момент, и утащил, чтобы завернуться в него, словно в кокон.

– Себастьян!

– Сплю я, – ответил он, не открывая глаз.

– Сейчас?

– Ага…

– Я к тебе пришла, а ты… ты спишь?

– Я тебя, к слову, не звал…

Ольгерда засопела. Выразительно так засопела, испытывая преогромное желание ткнуть это черствое существо каблуком…

– Кстати, – существо приоткрыло глаз, – обувь обычно снимают…

– Это особые туфли, – Ольгерда вытянул ножку и провела пальчиком по золотистому узору на чулке. – Разве тебе не нравятся.

Тонкий каблучок блеснул в лунном свете. Кованый носочек… этаким и ребро, пиная, проломить недолго.

– Нет, – Себастьян повернулся на бок. – Мне сейчас подушка нравится.

– Не будь букой, – Ольгерда прижалась к ватному кокону и сделала попытку его обнять. – Себастьянушка…

Она дыхнула духами в самое ухо, отчего стало щекотно и еще неприятно.

И Себастьян вынужден был признать – спать ему не позволят.

Он сел.

Подтянул повыше одеяло, потому что чешуя чешуей, а замерз за эту ночь он изрядно. И хорош будет, если насморка подхватит…

– Ольгерда, – Себастьян убрал тонкую ручку, которая потянулась было к шее, и от поцелуя увернулся. – А давай ты сделаешь вид, что тебя здесь нет?

– Но я есть…

Вот же настырная… соблазнительница. На живот прилегла, зад оттопырила, показывая, что и кругл он, и прекрасен…

– Именно. Ты есть. А быть тебя не должно. И мне вот крайне любопытно, каким таким образом ты здесь оказалась… и главное, зачем?

Ольгерде хотелось устроить скандал.

И не просто скандал, нет, этот стал бы самым ярким из всех, которые когда-либо видело это жалкое жилище… и жалкий нелюдь, который вместо того, чтобы вести себя, как подобает нормальному мужику – наглому и постоянно озабоченному – закрутился в одеяло и теперь взирал на Ольгерду с немым упреком в очах. Она от этого взгляду разом начинала чувствовать себя подлою развратительницей, жаждущей едино добраться до трепетной невинной плоти.

И ладно бы…

Той плоти – полтора пуда ребер да шкура жесткая, но… ценить же надо женский подвиг! А подвиг она и совершила, пробираясь тайком через черный ход.

Амулет отвода глаз.

И крепкого сна для старухи, которая была слишком уж любопытна. И еще один, известного назначения, пристроенный в изголовье кровати. Правда этот, похоже, не действовал. Набрасываться на Ольгерду князь не спешил. И вовсе не спешил.

Сидел.

Глазел.

А потом и вовсе зевнул, скотина…

…нет, будь ее воля, Ольгерда бы…

…воли не было.

Пока.

– Себастьянушка, – она прижалась к одеялу, чувствуя себя на редкость глупо. – Я так по тебе скучала… я… ты не поверишь, но я поняла, что все, что было раньше, это… это пустое… моя жизнь пуста без тебя…

Она всхлипнула и пустила слезу.

И еще одну.

Но слезы хвостатую сволочь не разжалобили.

– Я… я понимаю, ты злишься… я виновата… боги, я так виновата… – и руки прижать к трепещущей груди. Я люблю тебя…

– А я тебя нет, – сонно ответил Себастьян.

– Не важно! – Ольгерда не собиралась отступать. Не здесь. Не сейчас. – Моей любви хватит…

– На что?

…как он дожил-то до этаких лет? Его хотелось и отравить, и удушить, и еще поглумиться над телом. Ольгерда сделала глубокий вдох.

– Я понимаю, что ты не хочешь связывать себя узами брака… не надо… мы оба взрослые современные люди… к чему эти буржуазные пережитки…

– Эк тебя припекло-то…

Ольгерда постаралась выбросить эту фразу из головы.

– Мы можем быть счастливы вместе…

Князь испустил тяжкий вздох. И открывши оба глаза – на миг показалось, знает он все распрекрасно, и про нее, и про братца драгоценного, которому недолго осталось, но пока осталось, Ольгерде приходится выполнять его капризы, – уставился на Ольгерду.

Смотрел он долго.

Нет, не раздевая, будто вовсе не замечая ни ее наготы, ни шелкового белья, наготу эту подчеркивавшего. Он смотрел… с укоризной?

– Ольгерда, – наконец, произнес Себастьян. – Ты переигрываешь.

– Сильно? – она вдруг явственно осознала, что ничего-то не получится.

И разозлилась.

На Себастьяна… на братца ненавистного, которому Себастьян вдруг понадобился… и на себя тоже за неспособность отделаться от мужчин… а потом злость ушла.

А ведь и вправду…

…нет, сегодня же…

…она уйдет. И вернувшись к себе, скажет, что ничего не получилось… а вздумай он руки распускать,… что ж, среди ее поклонников всякие имеются, достаточно намекнуть, и исчезнет дорогой брат, словно его и не было… и странно даже, что это, вполне себе логическое решение старой проблемы, ей прежде не приходило в голову.

А потом… потом она уедет.

Куда?

Куда-нибудь, лишь бы подальше от этого серого унылого городка с его закостеневшими жителями, старыми сплетнями и старыми же сплетницами… а может… Порфирий с горя запил, но тем лучше… он оправится и… он нехорош собой, лишен всякой изящности и неманерен, похож на медведя-шатуна, зато просто-таки неприлично богат, и денег его хватит, чтобы примириться с недостатками.

– Изрядно, – признался Себастьян и, вновь зевнув, – вот же сволочь, знает, что теперь и Ольгерду зевать потянуло, поинтересовался. – Чего ты на самом деле хочешь?

– Свободы. И денег.

– А я при чем?

– В принципе, не при чем, но… меня родственник попросил, – приняв решение, Ольгерда не без удовольствия избавилась от маски. Если бы кто знал, как ее утомили эти маски. – Побыть рядом, приглядеться…

– Родственник, значит… приглядеться… и давно ты приглядываешься?

А вот теперь он разозлился.

Ишь, как глаза блеснули. И выражение лица… почти не изменилось, но той малости хватило, чтобы осознать – оскорблен.

Самолюбив, как все мужики.

– Да нет… сначала мне было самой интересно… столько разговоров… как же… в нашей-то глуши и холостой князь собственною персоной, как было не взглянуть… Если хочешь знать, твою шкуру начали делить задолго до твоего здесь появления, – Ольгерда фыркнула и, стянув туфельку, швырнула ее в угол. Спать в туфлях и вправду было на редкость неудобно, каблуки так и норовили за простынь зацепиться и оную простынь продрать. – И мне захотелось позлить всех этих… благопристойных клуш. И да, я честолюбива, мне захотелось стать княжной, чтобы те, кто еще недавно от меня носы свои воротили, кланялись… и вообще…

Вторая туфля отправилась следом за первой, едва не снеся древнюю вазу со столь же древнего столика.

– Если тебя утешит, то… ты мне нравился. Сперва.

– А потом?

– А потом… потом… ты не походил на князя.

– Это еще почему?

Он и в самом деле не понимает? Или очередная игра… хотя какая разница? Раз уж начала этот разговор, то и продолжить стоит. Давно уж Ольгерда не разговаривала откровенно. Или совсем никогда не разговаривала откровенно? Главное, что сейчас собственные признания, изливавшиеся легко, будто освобождали ее.

– Почему… потому что князья другие… они если и служат, то уж точно не пропадают на службе днями и ночами. Они являются в присутствие и с них того довольно. Они не снимают комнаты у безумных старух, не избегают общества… и балуют своих женщин…

– Ясно. Разочаровал.

– Не без того. Я уж думала разорвать наши отношения. Пойми меня правильно, ты интересный мужчина, но одним ангажементом сыт не будешь. А предложение делать ты не спешил. И вовсе начал ко мне остывать. Женщины это чувствуют, так что…

– Прости.

– Ничего страшного… мы бы просто разошлись, но появился мой братец, – она аккуратно скатала чулок. Пригодится. Небось, Порфирий – не князь, кобенится, заставши в постели почти обнаженную красавицу, не станет. – И попросил меня не расставаться…

– И ты послушала?

– Он был настойчив, да и… – Ольгерда прикусила губу, чтобы не сболтнуть лишнего. – Как не помочь родственнику?

– И что твоему родственнику было нужно?

– Ничего особенного… поверь, государственные тайны его интересовали мало. Узнать, берешь ли ты взятки, от кого и сколько… он не хотел верить, что ты не берешь… дело с контрабандой… он, полагаю, с нею подвизается, а ты ввел новые порядки…

Себастьян молчал.

– Он игрок… и деньги ему нужны постоянно, поэтому… иногда у меня занимает, но я вовсе не так богата, чтобы содержать мужчину. У меня и себя-то содержать выходит с трудом… ты не представляешь, во что обходится красота…

Чулками Ольгерда швыряться не стала.

Легла и за край одеяла дернула. Шелка шелками, но старуха, кажется, вовсе не знала о существовании каминов.

Себастьян подвинулся. И одеяло отбирать не стал. Только уточнил:

– Контрабанда, значит?

Ольгерда пожала плечами: каждый выживает, как умеет.

– И что именно твой братец… возит?

– Я не уточняла, но… через него можно достать интересные зелья… скажем, «Лунный свет». Или вот «Очарование». Я не пользовалась, ты не думай…

– А приворотное? Нестандартное?

Ольгерда призадумалась. Приворотными она не пользовалась принципиально. Во-первых, результат непредсказуем. Во-вторых, незаконно. А в-третьих… она и без этой гадости неплохо справлялась.

Раньше.

– Не знаю, – честно сказала она. – Мне без надобности, но могу поинтересоваться…

– Твой родственник случайно не упоминал Белялинских?

Ее что, допрашивают?

– Ему и упоминать не надо. Он у них приказчиком подвизается.

– Что ты про них знаешь?

Определенно, допрашивают.

– А что мне за это будет?

– Мое хорошее к тебе отношение, – Себастьян еще подвинулся. – И кусок одеяла.

– А разве ты плохо ко мне относишься?

– Ольгерда!

– Что? Признай, тебе ведь было удобно. Являлась по первому зову. Когда становилась не нужна, исчезала. Ни тебе претензий. Ни тебе скандалов… почти… извини, но себя не переделаешь. Главное, что никаких усилий…

– Чего ты хочешь?

А вот это уже другой разговор. И Ольгерда, подтянув одеяло – не хватало еще насморка получить, хороша она будет, соблазнительница, с текущим носом, – сказала:

– Мне нужен Порфирий.

Себастьян повернулся к ней и, смеривши насмешливым взглядом, поинтересовался:

– Тебе как, указом его во владение? Или просто бантик повязать?

Издевается?

Ведь понял распрекрасно, что ей нужно, но вот…

– Я хочу, чтобы ты его проверил, – Ольгерда не собиралась упускать этот шанс. – Ты ведь можешь? Его состояние…

…а то бывают и такие, которые золотишком сыплют щедро, но все в кредит, за душой и медня ломаного нет. Конечно, Порфирий производил впечатление человека серьезного, но чем Хельм не шутит?

– …его интересы…

…ибо ничего так не сближает с мужчиной, как общие интересы…

– И главное, нет ли за ним обещаний… личного свойства. Понимаешь?

– Нет.

– Невесты! – рявкнула Ольгерда так, что Себастьян подскочил. – Боги милосердные! Нет ли у него невесты! А то…