Если вы не боитесь темноты, значит, у вас плохо с воображением.
Признание человека,которому удалось приручить монстра-живущего-под-кроватью
Сержант не был готов к тому, что произошло.
Он собирался возвращаться в замок, когда услышал отголосок алой волны. Далекий. Знакомый.
…огненная плеть разворачивается спираль за спиралью.
…жар идет изнутри.
…кровь льется из носа и ушей. Звуки уходят. Разум рассыпается, как стекло под ногами. Разноцветное стекло витража в маминой спальне.
Желтый. Синий. Зеленый.
Остается только красный.
Красная ночь – это даже красиво. Дар забирается на подоконник и всем весом наваливается на решетку, силясь вытолкнуть ее из проема. Кажется, режет руки. Но боли больше нет. Только желание пойти туда, где пламя танцует на крышах домов. Из окна все замечательно видно… а решетка упрямая.
Дар не отступит.
Ему очень надо туда, к людям. Или людям к Дару.
Зачем?
Ответа пока нет, но Дар непременно поймет, что ему делать, когда увидит людей.
Дверь, надежная и красивая, – мама говорила, что ее привезли из-за моря, только там растут деревья с древесиной нежно-розового цвета – разваливается пополам. А Дар отпускает решетку. Спрыгивает с подоконника. Он босой и чувствует, как стекляшки впиваются в кожу, но сейчас, красной ночью, это кажется нормальным. Как и следы на полу.
Люди ждут.
Они давно пришли во дворец и поселились здесь, хотя мама и была против. Она говорила брату, что боится их, а брат смеялся. Не надо бояться людей.
Они такие же, как мама. Отец. Дар.
Все равны.
Особенно если ночь за окном красная.
– Смирный щенок. – Чья-то рука хватает Дара за шиворот и подымает. Трещит холстина – брат сказал, что равные люди должны носить одинаковую одежду, – но выдерживает. На Дара смотрят.
Красной ночью у людей красные глаза.
И лица одинаковые. Разные, но одинаковые тоже. И Дар никак не может разгадать эту странную загадку. Как такое возможно? Он висит смирно, даже когда его встряхивают.
От людей плохо пахнет. Хуже, чем обычно.
И когда грязные пальцы лезут в рот, Дар дергается. Получает затрещину и свободу. Надо бежать, но… брат говорил, что Дар должен быть ближе к людям.
К тому же он еще не понял, что ему делать.
Ведут, подталкивая в спину. И смеются, глядя, как Дар пытается переступить через тело. Он узнает человека – дядька Вигор, который папиной охраной командовал, – и удивляется, почему тот лежит. Ночь за окном. Красная. Идти надо.
А дядька Вигор мертвый. Совсем.
И другие тоже.
К одному Дара подводят и заставляют смотреть на развороченный живот, приговаривая, что так будет со всяким, кто не желает признать, что люди равны. И Дар соглашается: это справедливо.
Еще немного, и он поймет.
Алая плеть снаружи звенит надрывно, словно нить, натянутая до предела, и нитью же рвется, выпуская в город много-много огня…
…однажды брат создал из пламени кошку, и та сидела у Дара на коленях, смирная, ласковая.
Играть позволили…
…в город выбежало множество огненных кошек.
Отец лежит в конце коридора. И мама с ним. Вернее, за ним, в нише, где раньше стояла высокая ваза. Дар узнал мамино платье из темно-синего мягкого бархата, который ему жуть как нравился – шелк скользкий, а бархат, он живой почти.
Крови много. Мама говорила, что в человеке целый кувшин крови наберется, но тут – больше.
И папа меч выронил. Он никогда не ронял оружие.
Присев на корточки – люди окружили, – Дар меч взял, вытер рукоять, чтобы не скользила. Поднялся.
– А ты говоришь, детей убивать нельзя, – с удовлетворением сказал человек. – Всех вырезать!
На губах его появилась пена.
– За что? – Дар со стороны слышал собственный голос.
– За свободу!
Странно. Разве мама мешала кому-то быть свободным? С другой стороны, он понял, что нужно делать с людьми.
Дар вышел из дворца, волоча меч за собой. Острие царапало камни, и мерзкий звук отпугивал огненных кошек, которых и вправду было много. Они носились по крышам, скрывались в окна и рычали, если Дар подходил близко. Иногда встречались люди.
Людей Дар убивал. Это оказалось проще, чем он думал: люди были странными, ночь их изменила.
На площади Дару преградил путь человек в черном доспехе.
– Ты кто? – спросил он.
– Дар Биссот.
– Еще кто-то из твоих выжил?
– Нет.
– Брось меч.
– Нет.
От пинка Дар не сумел увернуться. И, отлетев, ударился в стену, но меч не выпустил.
– Брось, – повторил рыцарь, наклоняясь. Глаза у него были рыжими, как у брата в последние дни.
– Нет.
Дар вцепился в рукоять изо всех сил. И держал, сколько получалось. Огненные кошки сбежались посмотреть. Они расселись по крышам, заняли окна, а некоторые, самые смелые, спустились на землю. Но ни одна не рискнула помешать черному человеку.
Очнулся Дар в куче сена от боли. Никогда раньше ему не было настолько больно, и Дар стиснул зубы, чтобы не заплакать. Пальцы не шевелились. В груди что-то хрустело. Но двигаться он мог. И полз, пытаясь выбраться на волю.
– Ох ты, горе луковое! – Его вытащили из соломенной кучи, и Дар все-таки заскулил.
Ночи больше не было. День. Свет яркий до того, что смотреть невозможно. Воздух, который изнутри разъедает, а дышать приходится ртом, потому как нос забит.
– Не шевелись, хуже будет.
Перевернули на бок, укрыли чем-то теплым, лохматым, пахнущим мокрой шерстью и дымом.
– Не смотри…
Дар смотрел. Наперекор. И потому, что должен был видеть. Край одеяла из овчины. Солому. Тюки, наваленные безо всякого порядка. Крестовину меча. Солдат, идущих рядом с повозкой. Дорогу. Кресты… много крестов. Людей на них. Люди еще жили. Кричали. Плакали. Стонали. Говорили что-то, и Дар радовался, что умрут они не скоро. Но когда умрут, то будут наконец свободны.
Они ведь именно этого хотели…
Крестов хватило на три дня пути. На четвертый Дар сдался и начал есть.
Красная ночь возвращалась в снах до самой смерти Арвина Дохерти. В последний год его жизни Сержант каждый день ждал выброса. Ошибся.
И вот теперь снова.
Грохот нарастал и, верно, был слышен и обычным людям. Сержант отстраненно думал, что не успеет сделать все.
Вернуться в замок.
Найти Меррон. Забрать Снежинку.
Пробиваться лучше в порт. Там – лодка, и до острова… в городе нет никого, кто хотя бы частично поглотит удар. Люди обезумеют. Сколько нужно времени, чтобы они перебили друг друга? Или хотя бы ослабели достаточно, чтобы выбраться за пределы… города? А за чертой? Как далеко накроет откат?
Волна набирала силу и… гасла, не достигнув порога. Набирала и…
– Гарнизон к оружию! – Сержант толкнул оцепеневшего дозорного. – Всех поднимай!
Гасла… гасла…
Рвалась.
Не вырвалась. Умерла нерожденной, и в наступившей тишине Сержант слышал, как в едином ритме стучат сердца людей, которых вдруг стало много. Они слышали зов и были готовы откликнуться…
…как и горожане.
Высыпали на улицы. Напуганы. Растеряны. Не знают, что чудом живы остались, и лезут под копыта.
– С дороги!
Хорошо, к эпицентру не сунутся, не по знанию, но подчиняясь инстинктам. Иногда даже хорошо, что люди – это животные.
Впереди – распахнутые ворота, чернота храма и яркая мурана, потянувшаяся было – чует родство, – но отпрянувшая: не признала.
Изольда в полудреме.
Кровь на полу… немного.
И храм стоит, значит, получилось. Город пощадили. Изольда жива. Дохерти вернется. Осталась малость – дожить до возвращения.
Разум рассчитывал варианты. Немного. Пробиваться к границе или хотя бы на Север. Сколько пойдет за Сержантом? Сотни две, вряд ли больше. И долго эти сотни не продержатся.
Корабль?
Море зимой неспокойно. Да и Сержант ничего не смыслит в корабельных делах. Значит, придется довериться. Нельзя доверять.
Остается замок. Осада. И надежда, что Дохерти соизволит не задерживаться в нулевой зоне.
Вернуться получилось, как и добраться до Башни.
Выставить охрану.
Опоздать к Меррон.
Сиг, которому поручено было найти и взять под охрану, лишь руками развел и пробормотал, оправдываясь:
– Какого ляду ты сразу охрану не приставил?
Сержант и сам себя спрашивал. Ответа не было, кроме собственного тупого упрямства и желания сделать все наперекор. Ему ведь рекомендовали. Предупреждали. Настаивали.
И померещилось, что принуждают.
– И это… там к тебе… – Сиг отворачивается.
А ведь Меррон ему не по вкусу пришлась, высказался, что Сержант к одной кобыле вторую нашел.
Леди Элизабет сидела за столом, на том самом месте, которое облюбовала ее племянница. Та забиралась на стул с ногами, и узкие длинные ступни выглядывали из-под полы. В задумчивости Меррон шевелила пальцами и почесывала пером пятку. А потом совершенно искренне удивлялась, откуда на чулке чернила. Она тяжело привыкала к смене места. Беспокоилась. Вздрагивала от малейшего шороха, сама того не замечая. Стеснялась трогать его вещи.
И бесстыдно спала нагишом.
– Я… – Леди Элизабет сглотнула. – Прошу прощения, что… без приглашения, но…
Она не представляла, как сказать то, что должна была. И Сержант помог.
– Вас прислали сообщить мне, что Меррон вернут, если я проявлю благоразумие.
– Д-да.
Надо было слушать, что говорили. И самому думать. Спрятать. Запереть. Запор не спас – дверь выломали, показывая, что в этой игре сменились правила. Кормак больше не собирается соблюдать закон.
А ведь казалось, успеется, есть время в запасе и нет мотива. Доверенное лицо – слишком незначительная фигура, чтобы руки марать.
Кто знал, что счет пойдет на минуты?
Кто-то знал. И отдал приказ вынести дверь. Охрану тоже вырезал бы. Но это – не оправдание.
– Если вы не согласитесь, – по тону леди Элизабет стало очевидно, что она именно так и думает: Сержант не согласится, – то Меррон убьют. Вам просили передать…
Сверток на столе, на который леди опасается смотреть: ее уже ознакомили с содержимым. Сержант медлил разворачивать тряпицу, пропитавшуюся кровью, побуревшую, заскорузлую.
Они не причинят вреда Меррон.
Ценный товар.
Пока уверены, что ценный, – не причинят…
В холстине – палец и прядь волос. Палец мужской, слишком толстый, короткий и с желтым ногтем. Да и резали после смерти. А вот волосы – Меррон.
– Это не ее палец. – Сержант взял прядку, перевязанную красной нитью. – Она цела и будет цела.
Некоторое время. Потом убьют, даже если он исполнит то, что просят, – а Сержант сомневался, что сумеет исполнить. Кому нужны свидетели? Вопрос лишь в том, насколько мучительна будет эта смерть. Возможно, Меррон повезло, что она некрасива.
– Кто вам это принес?
– Леди Мэй.
Мелькнула надежда, что шанс все-таки есть. Обменять Меррон на тех любителей литературы, которые ждут возвращения лорда-дознавателя. Среди них, кажется, две дочери леди Мэй.
А вот сын ушел. Жаль. С сыном надежней было бы.
– И чего она хочет?
– Чтобы вы передали леди Изольду под опеку Совета.
Шанс умер.
– Завтра к вам обратятся… представители… и если вы… вы откажете…
Она все-таки разрыдалась, а Сержант ничем не мог ее успокоить. Он откажет. И попробует потянуть время. Выторгует сутки. Или двое. А дальше… всегда кем-то приходится жертвовать. Он ведь предупреждал об этом. Одна радость – за порогом жизни Меррон не придется долго.
А еще будет вечность, чтобы объясниться.
Вечность – это долго. Возможно, когда-нибудь Сержанта простят.
Срезанную прядь Сержант спрятал в карман, огляделся… место так и осталось чужим, как все предыдущие места, в которых случалось останавливаться. Из вещей жаль было лишь фарфоровую кошку. Ее Сержант стащил у леди Элизабет, почему-то казалось, что с этой дурацкой кошечкой Меррон легче перенесет смену места жительства. И нехорошо бросать обеих.
Кошку он тоже забрал.
Юго удалось вернуться незамеченным. Люди были слишком взбудоражены, чтобы обращать внимание на других людей, тем более столь незначительных.
Они слышали то же, что слышал Юго?
Слышали. И знают, что город едва не погиб. И Юго тоже. Но он жив, и это хорошо.
Умылся свежим снегом, горсть отправил в рот – талая вода всегда придавала сил. Спрятавшись у разбитого окна – чьи-то нервы сдали, – Юго задумался. Контракт исполнен, и он в любой миг может покинуть мир.
Он всегда уходил.
Это логично. Разумно. Предусмотрительно.
Но сейчас… ему не хотелось.
Думалось о брошенной винтовке, которую всенепременно найдут. О том, что винтовка слишком чуждая для этого мира, и, следовательно, будет очевидно, что принесли ее извне. Это ли не лучшее доказательство вины недоучки?
Имеется мотив.
Имеется возможность.
И если бы город все-таки задело, никто не стал бы искать правды. Кому она нужна? Нужен виновный, тот, кого уже в достаточной мере ненавидят, чтобы ненависть стала лучшим из доказательств.
О да, Тень, маленькая хитрая тварь, сбежала, не желая видеть, чем закончится ее игра. Испугалась? Юго и сам испугался. Тогда, на площади, Дохерти тоже едва не вспыхнул, но иначе. Эта же волна была другой. Всем бы хватило, в том числе и Юго. Но Кайя Дохерти добрался до храма, город уцелел, и стоит ли гадать о том, что было бы, окажись протектор на Белом камне. Оттуда выбраться сложнее. А город в достаточной мере близок, чтобы задело. Разрушило. Но не до основания…
Безумные, безумные люди… напуганы. И со страху творят куда больше глупостей, чем обычно.
Юго надо решить, что делать дальше. Новый контракт помог бы, но следовало хорошенько подумать над тем, с кем его заключать.
Утро началось с рассветом. Я сумела встать с постели, приняла ванну и оделась не без помощи Лаашьи. Благо за ночь в Башне появилось множество крайне полезных вещей.
Выбрала платье из ярко-красного бархата с золотым шитьем и алмазными капельками. Платье было вызывающе роскошным, но я должна выглядеть как леди и хозяйка замка, а не заключенная.
К платью подошло ожерелье из крупных рубинов.
Жаль, цепь и корона в сокровищнице, а я понятия не имею, как туда добраться.
Обойдусь.
Подали завтрак. Я заставила себя есть, потому что еда – это силы, а силы мне понадобятся. Лорд-канцлер желает говорить со мной? Наша светлость готовы уделить ему время.
Но сначала нам нужен совет. И кое-какие детали выяснить.
Голова была ясная. Мысли – четкие. Злые.
Отрывистые.
Никогда прежде я не ощущала себя настолько сосредоточенной. Пожалуй, никогда прежде моего мужа не пытались убить всерьез. Но о нем-то как раз вспоминать не стоит – расклеюсь.
Сержант появился именно тогда, когда я была готова к встрече с ним.
– Доброе утро, леди. – Спокоен, привычно отстранен, словно происходящее волнует его крайне мало. Этот человек – мой единственный щит, и я знаю, что он вынужден будет защищать меня, но… знаю, что приказ возможно обойти. Мне нужен не сторожевой пес, а союзник. Вот только как-то не ладится у меня с союзами.
– Доброе утро. Наверное.
– Вы выглядите подобающим образом.
– Кормак будет впечатлен?
– Вряд ли. – Сержант присел.
А он не переоделся даже. Он вообще отдыхал? Сомневаюсь. И если отдохнет, то нескоро. Сколько у него людей? Таких, которые верят? И при необходимости возьмутся за оружие?
– Кормак будет испытывать вас. Обвинять. Унижать. Угрожать. Все, что угодно, лишь бы вывести из равновесия.
Это я понимаю. Не понимаю лишь, почему Сержант избегает смотреть в глаза. Со вчерашнего вечера что-то изменилось, но я не понимаю, что именно.
– Он предложит сделку. Но не вздумайте соглашаться.
– Какую сделку?
– Даже если вы согласитесь, это согласие ничего не будет значить для меня. Равно как и ваши приказы. Я им просто не подчинюсь.
Откровенно. И странно, но следует дослушать.
– Мой долг – обеспечить вашу безопасность. Любой ценой.
И ему цену уже озвучили.
– Поэтому до возвращения вашего мужа вы не покинете Башню.
– Где Меррон?
Его нельзя запугать или подкупить, но можно шантажировать.
– Это не имеет значения. Дети протекторов в основном наследуют способность к изменению. Но встречаются и такие, как Магнус. Или я.
Не имеет значения? Что значит это его «не имеет значения»?
– Анализ крови позволяет сделать определенные выводы. В моем случае была допущена ошибка. В теории я должен был измениться, поэтому и учить меня начали рано. Однако к восьмилетнему возрасту я оставался… нормальным. Было решено, что брат меня подавляет. Два года я провел в нулевой зоне. Там довольно интересно, если найти с системой общий язык, но инициировать изменения не удалось.
Молчу. Слушаю. Вопросы мне позволят задать позже, но не факт, что ответят.
– Я вернулся домой и увидел, что дом стал другим. Брат стал другим. Темнее. Если понимаете, о чем речь.
Понимаю. И Сержант продолжает рассказ:
– Отец пытался его удержать в рамках и пропустил момент, когда еще можно было уехать. Впрочем, он сам не способен был покинуть пределы протектората, а мать отказалась уходить одна.
– А ты?
Неуместный вопрос, которого Сержант попросту не слышит.
– Брат и вправду думал, что делает мир лучше. Всем и поровну. Всего. Исчезнет нищета. Грязь. И болезни тоже…
Понятно. О том, чтобы отослать Сержанта в безопасное место, никто не подумал.
– Он расшатывал мир, а мир расшатывал его. Идея развивалась. Богатых не стало, но число бедных отчего-то не уменьшилось. Во дворце появились свободные люди. Они и вправду решили, что свободны во всех желаниях. И в стремлении уравнять всех только наша семья все равно оставалась иной. Вот если бы ее не стало…
Как понимаю, к этому логическому выводу и пришли те самые свободные люди.
– Протекторы опоздали. Я не видел, как это было, но знаю. Брат убил отца. Мать. А потом просто позволил волне выплеснуться на город. Ее погасили, насколько смогли, но людям хватило. Волна стирает разум, снимает все границы. Остается желание убивать. Оно… не безумное, скорее, очень естественное. Правильное. Я остановился, встретив Арвина Дохерти. Вернее, он меня остановил. И останавливал еще несколько лет.
И, судя по мелькнувшему выражению, сделал это не уговорами.
– Мне до сих пор нравится убивать, но я это желание контролирую. Все люди, которых распяли, были изменены волной. Протекторы использовали их… как предупреждение.
– Для кого?
– Для других людей. Но и этот урок, похоже, подзабылся. Если бы вчера вы не дотянули до храма, мир получил бы новый.
Вот и суть огненного цветка. Ядерный взрыв? Нет, пожалуй, ядерный взрыв куда как милосердней.
– Арвин Дохерти взял с меня клятву служить семье. Вернее, выбил. Вероятно. Я был довольно упертым. И отказывался подчиняться. Ему надоело. И однажды я просто не сумел проигнорировать приказ. Потом были другие. Много. Пока Дохерти не убедился, что я веду себя правильно. Тогда он оставил меня в покое. Полагаю, временно. К счастью, он умер. Я не знал, насколько твой муж… не похож на него. И сделал единственное, что мог, – не привлекал внимания.
И у него получалось, пока однажды наша светлость не совершила незапланированную прогулку.
– Изначальный приказ – оберегать тебя. От всего. Любой ценой. Но… – Сержант сжал кулак, и пальцы хрустнули. – Но этот приказ не нужен. Нельзя допустить здесь того, что было во Фризии. Люди не понимают, какой силой пытаются управлять. Им кажется, что твой муж – добрый, мягкий человек, на которого можно и нужно воздействовать. Сам виноват. Но он не человек. Потеряв ориентир, Кайя Дохерти из самых благих побуждений утопит эту страну в крови. Их же руками. Их же желаниями. Поэтому, Изольда, дело не в тебе. Не во мне. Не в Меррон. В них. И в том, чтобы не позволить им убить себя.
Остановить детей в их затянувшейся игре над пропастью во ржи?
Но детей больше. Они сильнее. И считают, что правы.
– А что будет с тобой?
Не спрашиваю, как вышло, что он не защитил Меррон. Сержант и сам задаст себе этот вопрос. Возможно, найдется с ответом.
Он попытается ее найти, но…
– Не знаю. Вряд ли что-то хорошее, но на мире это не отразится.
О проекте
О подписке