В любом случае мне велели пожить у него, пока Карина с Петером не вернутся обратно домой. С одной стороны, это было даже неплохо. По крайней мере, мне не нужно таскаться на другой конец города, чтобы помочь ему с делами по дому, но, с другой стороны, мне хотелось выть волком. То, что господин Гроссмайер не даст мне позависать с моей лучшей подругой Аннетой и устроить пьяную вечеринку, где я буду слушать её рассказы о том, какие мужики козлы (которые я, кстати, безумно обожаю, так как это сразу отбивает у меня иногда просыпающуюся потребность в романтике), – я была уверена. Снисхождения и понимания ждать от него не приходится. Ко всему прочему, он большую часть времени пребывает в отвратительном настроении, и тогда к нему лучше не лезть с абсурдными просьбами – вроде просьбы пригласить к себе подругу или самой пойти к ней в гости.

Кстати, он выдал мне ключ от своих хором, и я могу входить в его квартиру без предупреждения. Как-то так вышло, сама не знаю как. Он просто в один прекрасный день всунул мне его в руку, когда я в очередной раз орала, что простояла под дверью полчаса, пока он наконец откроет. Но, к счастью, руки господин Гроссмайер больше не распускал, даже когда я не сдерживалась и начинала громко возмущаться. Тот эпизод нашей первой встречи у него дома я тщательно запихнула в самый отдалённый угол моей памяти, как будто этого никогда не было. А что мне оставалось?! Я не знала, как ещё справиться с унижением и при этом нормально с ним общаться, ведь он мой репетитор и мы видимся как минимум три раза в неделю.

В день моего переезда на улице повалил снег. Даже в декабре у нас в Берлине такие сильные снегопады случаются крайне редко. Я еле добралась до места с опозданием в два часа. Было дикое желание вернуться обратно домой и насладиться свободой, отмазавшись тем, что общественный транспорт в такую погоду не ходит. Правда, учитывая характер мистера Невыносимость, у меня потом могут возникнуть большие проблемы. Он терпеть не может, когда что-то выбивается из его намеченного плана. А значит, я должна в лепёшку разбиться, чтобы всё было так, как он того хочет. На работе наверняка все его считают тираном. Не думаю, что он только ко мне придирчив и требователен.

Господин Гроссмайер вёл деловую беседу по телефону, когда я, стряхивая с себя снег, зашла в квартиру. Он тут же прервал звонок.

– Тебя где носило? – пробубнил он недовольно.

– Выгляни в окно, снега намело по колено, транспорт ходит с опозданиями, везде пробки, да ещё и праздник, чего ты ожидал? – просто ответила я, кидая дорожную сумку с вещами у входа, снимая куртку и ботинки и проходя в открытую кухню, чтобы заварить чай.

– Карина с Петером добрались до места? – спросил он, нахмурившись.

– Ага, она звонила, сказала, что всё хорошо.

Я забросила конфетку в рот и, налив кипятка в заварочный чайник, рухнула в кресло напротив дивана, вытаскивая какую-то рукопись у себя из-под попы, подбирая под себя ноги и устраиваясь поудобней. Ради любопытства я пролистала несколько страниц. Это оказались наброски какой-то статейки.

– Что это за бред? – спросила я, пережёвывая ириску. Господин Гроссмайер недовольно выхватил бумаги у меня из рук.

– Не лезь в мою работу, лучше иди займись своими делами.

– Какими? У меня каникулы, ты забыл? Неплохо было бы организовать что-нибудь интересное, иначе я со скуки помру.

Ах да, совсем не упомянула о том, что через некоторое время мы перешли на «ты». То есть я его стала называть на «ты». Он-то никогда не удостаивал меня чести вежливого обращения к моей персоне.

Наверное, если бы мне раньше сказали, что я буду так запросто с ним общаться, да ещё поселюсь на неделю у него в доме, я рассмеялась бы тому человеку в лицо. А теперь это происходило, как будто так и должно быть. Наверное, я просто смирилась с существованием в этом мире мистера Невыносимость. Таким образом, господин Гроссмайер превратился в Лоурена.

– У меня нет времени развлекать тебя, – фыркнул он раздражённо.

– Да брось ты! Рождество же! Расслабься хоть на день! Я же не прошу тебя всё время проводить со мной!

Он бросил на меня какой-то странный взгляд, который я не смогла истолковать.

– И какие у тебя есть идеи, несносная девчонка?

– Мы можем, к примеру, сходить в кино. Сейчас как раз идёт куча интересных фильмов, – предложила я, игнорируя его язвительный тон.

Он многозначительно поднял бровь.

– Ты хочешь пойти со мной в кино? – уточнил он с усмешкой, подчёркивая каждое слово.

Он был прав. Я ляпнула странность. Нужно ретироваться.

– Не то чтобы я хочу, просто ты тут сгинешь, если я тебя не вытащу на воздух. Рассматривай это как одолжение.

– Вот спасибо. Обойдусь.

Он выглядел как будто разочарованным моим ответом. А может, мне просто показалось.

– Ты уже ужинал? Если нет, может, мне заказать еду из ресторана? Если я сейчас начну готовить, придётся долго ждать, – я увела тему в сторону. Мне не хотелось ему признаваться, что я на самом деле не прочь выйти с ним куда-нибудь, даже если мы друг друга терпеть не можем. Но выслушивать его ехидства по этому поводу мне больше не хотелось.

– Позже, сейчас нет времени, – ответил он коротко, снова схватив трубку звонящего телефона и удаляясь для работы в свой кабинет.

Конец счастливым рождественским каникулам. «Да здравствует скука!» – заключила я со вздохом.

Поднявшись с кресла, я понуро побрела на кухню готовить ужин и, пока готовила, болтала с Аннетой по телефону. С трудом верилось, что Лоурен выползет в ближайшие часы из своего кабинета, а значит, тратить деньги на заказную еду не имеет смысла. Его кабинет как бермудский треугольник. Если он туда попадает, то может торчать там несколько дней подряд безвылазно. Бывает, он даже не разрешает туда заходить, и мне приходится оставлять еду под дверью.

И в этот раз я не ошиблась в своих предположениях. Пробило девять вечера, еда была готова, ей пропахла вся квартира, но он так и не вышел.

Постучав в дверь кабинета, я напомнила, что ужин готов, но он никак не отреагировал, и я поела одна. Странное это чувство – есть в одиночестве. Я к этому не привыкла. Мы с сестрой дома всегда кушаем вместе – завтракаем и ужинаем. Даже в школе я ем не одна, а в столовой с Аннетой.

За окном стемнело, и снег повалил ещё сильнее. Было жутко тихо. Этот элитный дом напоминал гробницу. Никаких звуков даже с улицы. Окна были герметичные, и открывать их не было надобности, так как помещение было климатизировано. Меня обуяло страшное желание слинять отсюда. Эти стены на меня давили.

Я схватила куртку, наскоро нацепила её на себя, не застёгивая, и помчалась на улицу. Надо глотнуть свежего воздуха. А ведь я ещё свою комнату не обжила, но мне пока не хотелось туда заходить. Всё в этом доме одинаково холодное. В этой баснословно дорогущей квартире отсутствует жизнь. Зачем Лоурену нужно так много места одному и как он может выносить столько свободного пространства?! Раньше я никогда не задумывалась об этом. Мне было всё равно. Дома меня ждал уютный, тёплый очаг и любимая сестра. А вот теперь, далеко от родного гнёздышка, всё обстоит иначе, и я тоскую по привычным вещам, хотя и дня ещё не прошло.

Я вышла в огромный двор, засыпанный снегом. Он падал крупными хлопьями на землю, и голые ветки деревьев покорно прогибались под его весом. Нетронутый снег скрипел под ногами и блестел в бледно-жёлтом свете фонарей. Небо было тёмным и тяжёлым, словно налитое свинцом.

Я обернулась вокруг себя. И тут жуткая тишина. В нашем дворе детишки уже наверняка налепили снеговиков и искатали весь снег на санках. Но тут сто процентов нет детей. Это была бы катастрофа для такого места. Богатеи ценят своё личное пространство и покой. Уже при взгляде на Лоурена очевидность этого факта налицо. Он терпеть не может шум и суматоху вокруг, именно поэтому он не может терпеть меня.

Я тяжело вздохнула. В этот мир я никак не вписываюсь. За много лет ничего не изменилось.

Когда мама с папой были живы, мы тоже жили в большом достатке. Конечно, мы не были так богаты, как Лоурен, но я всё равно не любила даже тот узкий мирок, что отделял нас от остальных людей просто потому, что у нас было много денег. И, как назло, я оказалась в месте, роскошь которого я презираю, пусть всего на одну неделю.

– Что ты тут делаешь? – послышался строгий голос за моей спиной. – Марш домой, ты заболеешь!

Я обернулась. В нескольких шагах от меня стоял Лоурен с кирпичной миной, дорогое пальто нараспашку. Снежинки таяли на его идеально гладких блестящих волосах и на смуглой коже.

Почему-то меня взбесил его безупречный, изысканный вид гордого, неприступного джентльмена в этой простой зимней идиллии. Его облик резал глаза. Нужно выпустить пар!

Я слепила из снега комок и швырнула в него, не задумываясь. Снежок попал ему прямо в грудь, а он и бровью не повёл, но я могла видеть, как из-за его гранитного фасада начинает выглядывать дьявол. Он не на шутку разозлился из-за моей выходки. Другой бы и не догадался, но я это с точностью могу сказать. Я знаю все нюансы его гнева.

Это меня ещё больше подогрело. Я точно сумасшедшая, хотя жить мне ещё не надоело!

Я слепила ещё один снежок и снова запустила в него. На этот раз попала в плечо. Мускул в углу его правого глаза нервно задёргался. И тут я не сдержалась, заливаясь громким смехом, и больше не могла остановиться. Ну почему он такой смешной с этим неподвижным лицом, на котором сейчас написано, что он готов убить меня?

Войдя в раж, я слепила ещё один комок и запустила в него, продолжая дико хохотать. На этот раз он увернулся, и как только я уловила, что он сорвался с места, дала от него дёру. Тут я почувствовала удар и холод на спине. Неужели?! Это невозможно! Лоурен запустил в меня снежком! Когда я обернулась в его сторону, он уже лепил другой. Что за чёрт?! Мистер Невыносимость может дурачиться?! Лишь на секунду я позволила себе удивиться.

Поскольку намечалась битва, я начала быстро сгребать снег вокруг себя, чтобы не проиграть. Целая батарея снежков полетела в меня без перерыва. Избежать попадания было невозможно. Я превратилась в снеговика меньше чем за полминуты.

Нельзя было не отметить, что Лоурен оказался метким стрелком. Я швыряла свои снежки почти вслепую, не различая, попадают они в цель или нет, визжа от восторга. Мне правда в тот момент было дико весело, как когда-то в детстве с сестрой. Она всегда играла со мной в снежки, когда выпадало много снега.

Мне было жарко. Я вся вспотела. Намокшие распущенные пряди прилипали к лицу. Захлёбываясь от смеха, уже почти без сил, я запустила последний снежок, и в этот момент крепкие мужские руки перехватили меня и прижали к себе.

– Хватит! Тихо уже, все соседи сбегутся! Какая же ты шумная, ужас просто!

Лоурен тоже быстро дышал. Его грудь под одеждой казалась такой горячей, пусть даже его рука, что покоилась у меня на голове, по-прежнему оставалась ледяной.

Я никак не могла усмирить своё возбуждённое игрой скачущее сердце. Нужно было высвободиться из его объятий, но не было сил.

В полумраке я не видела его лица, но почему-то мне казалось, что он улыбается, хотя настоящая, открытая улыбка была редкой гостьей у него на лице.

– Я устала, – выдохнула я.

– Хоть бы куртку застегнула, несносная девица! Сколько же проблем с тобой!

Тут он подхватил меня под мышку, словно нашкодившего ребёнка, и потащил к входной двери. Я завизжала, чтобы он меня отпустил, но он даже не подумал.

– Угомонись! – рявкнул он и, лишь когда мы зашли в лифт, поставил меня на ноги.

– Весело же было, – буркнула я себе под нос, косясь на него исподлобья, пытаясь оценить, как сильно он зол по шкале от одного до десяти, чтобы прикинуть, насколько жестокая меня ждёт кара за такую выходку. Но как я ни старалась, не уловила в нём враждебности.

Когда двери лифта открылись и мы вышли в коридор, он вдруг сказал:

– Если хочешь, сходим завтра в кино. Там фильм идёт, который должен тебе понравиться. Какая-то фантастика. В самый раз для твоего недалёкого ума.

Это было более чем ошеломляющее заявление. Только без последней фразы можно было бы и обойтись, но без этого Лоурен Гроссмайер был бы уже не Лоурен Гроссмайер – мистер Невыносимость. Я подняла на него изумлённый взгляд:

– Ты серьёзно?

– Ещё раз спросишь, я передумаю.

Так вот следующим вечером мы и пошли в кино.