Дом

Катенька приехала на новой машинке… Вот она, прямо под окном поблёскивает фарами в луче солнца проникшего сквозь высокие сосны. Они здесь везде, до самого моря – где солнце на закате погружается в воду, где лес обрывается песчаным откосом создавая берег, где волны набегая на него обнажают каменные глыбы красного гранита со странным названием рапа-киви… что в переводе с финского – гнилой камень.

На нём в Питере «Медный всадник» – Царь Пётр на коне растоптал змею, из него колонны Исаакиевского собора и монолитный «Александрийский столп» – в землю не врыт, на фундаменте стоит на Дворцовой площади Санкт-Петербурга, в этот гранит «одета» Нева, все реки и каналы Великого города… колыбели…

Фундамент дома, кстати сказать, вот этого…

Рапакиви – роговообманковый порфировидный гранит с овоидальными вкрапленниками красного или серого ортоклаза и микроклина, окружёнными олигоклазовыми каёмками.

Этот «финский камень» добывали и добывают в России возле «исконно русского» города Выборга… Viipuri, что означает – святая крепость.

Как-то Василий, который жил где-то на первом этаже, притащил на санках за несколько раз несколько плит этого камня – «вот, на памятники, всем хватит…» – он на кладбище работал словорубом… – дословное описание его таланта: рубить в камне буквы, составляющие простые, ясные слова… связанные со смертью и памятью… иногда он сам и придумывал эти слова.

Первая плита легла на могилу Ванды.

Елизавета Карповна никогда даже не пыталась искать, где похоронена Ванда, но ей прислали письмо, примерно такого же содержания как и про папу, что вот, дескать, виноваты тогдашние сотрудники нашего ведомства, что можно компенсацию как незаконно уволенной и что похоронена она на кладбище возле города Кокчетава…

Елизавета Карповна поехала туда… Вот уж никогда не думала вернуться в эти края… Развалины, пыль… а дальше камни… степь… травы пахучие… Ничего не осталось от целого посёлка…

Обошла кладбище… обошла то, что было кладбищем, обошла то, что могло бы быть кладбищем… какие-то столбики… железяки покорёженные… ни крестов, ни надписей, ни могил…

Ничего.

Тогда она просто опустилась на колени посреди дороги, положила ладони на землю и сжала их… Вот то, что осталось в руках и похоронила потом возле дома, а на гранитной плите, закрывшей это место, Василий вырубил…

«Как детская слеза чиста твоя душа

Ты здесь, ты с нами

навсегда»

Незадолго до ареста Ванда сказала дочери, что если произойдёт так, что она уйдёт и не вернётся, то надо будет сразу же уехать к тёте Мусе, но об этом никто не должен знать. А Еля спросила: «Куда ты уйдёшь?» Мама посмотрела на неё пристально, хотела что-то сказать, но вместо этого нежно поцеловала и вышла из комнаты… Стало темно… затихли мамины шаги и вдруг Елечка как бы увидела, что она как будто в каком-то как бы маленьком цирке и откуда-то сверху, но не очень далеко, смотрит на арену, а там, на арене, женщина в платье, какие уже давно не носят. Женщина махала рукой и приветливо улыбалась. Она не была похожа на мамину подругу тётю Мусю, но Еля знала, что это она и это то место где ей не будет страшно.

Еля всё сделала, как велела мама: утром, после ареста, пока все ещё спали после ночных волнений, она незаметно, как ей казалось, вышла из дома и без каких-либо приключений доехала до Питера, села на трамвай, пришла к двери… почему-то не стала звонить, а обернулась… по лестнице медленно поднималась пожилая женщина с литровым молочным бидончиком в руке… женщина подняла голову, идёт медленно, но не остановилась, а когда поравнялась с Елей очень тихо прошептала, прямо в ухо: «Всех увезли, возвращайся. Я не могу тебя приютить, боюсь соседей – и тебя, и меня заберут… революционэры». Еля молча развернулась и отправилась домой. В пригородном поезде, когда прислонилась головой к окну и закрыла глаза, она снова оказалась в том месте и женщина снова помахала ей рукой и снова… улыбнулась. Еля хотела сказать, что та обманула её, но в это же мгновение поняла, женщина на самом деле прощалась… вот она улыбнулась и исчезла, растворилась в светлом пятне арены. Очень странно: мама, папа, все лучшие друзья – революционеры, папу арестовали – революционеры, папу, маму и тётю Мусю увели революционеры, а самый громкий и радостный праздник – праздник Октябрьской Революции, которую сделали эти самые революционеры. Еле 13 лет, как понять всё это?

Когда построили дом, услышав от мужа, что надо кого-то в него заселить для «обживания», Ванда тотчас написала письмо финско-карело-коми-ижемским-зырянским родственникам с просьбой прислать кого-нибудь, кто захочет жить в Петрограде. Приехала Надя Терентьева с мужем и… произошла февральская революция.

Revolutiо (латынь) – переворот. «Трудовой народ, прежде всего многомиллионное крестьянство, необходимо избавить от мук и страданий капиталистического чистилища и поскорее приобщить его к социалистическому раю. Мы, интеллигенты, как часть народа которая получила образование, и в силу этого стала интеллигенцией, должна дать этому народу то, что он сам, в силу своей необразованности получить не может, поскольку попросту не видит этого и не знает, что не видит.

Переход к социализму должен совершиться мирным, реформистским путём, на основе использования демократических, конституционных норм. Через демократические выборы необходимо получить большинство сначала на местах, а затем и в Учредительном собрании. Последнее должно окончательно определить форму государственного правления и стать высшим законодательным и распорядительным органом».

Вообще-то ижемцы очень практичны, здравомыслие – одна из основных национальных черт. Откуда среди них появилась такая Ванда-революционерка? И куда исчезла Паничка, симпатичная смышлёная девушка с ясными лучистыми глазами?

Храм

Стаканчики позвякивают на столе, репродуктор о чём-то хрипит с перерывами, народу в вагоне – Стайк да Паша.

«Воевали как нигде – зло и отчаянно, так и положено морякам. Ни немцы, которые враги, ни англичане, которые союзники, не могли ни понять, ни объяснить – почему, если в бой, то снять каску и надеть бескозырку, почему не жизнь свою спа-

сать, а кусок красной ткани, если она называется «флаг». это у них: «война, войной, а обед по расписанию», а наши дрались не жрамши не спамши, в любое время и в любом месте.»

Отличник боевой и политической подготовки Стайк бодро рассказывает студентику Паше героическую историю края, шпарит и шпарит… как будто книжку читает.

«Англичане, согласно инструкции Британского адмиралтейства не отстаивали свои транспорты, а сами же топили их – «расстреливать и добивать все повреждённые противником транспортные суда».

Линкор

боевой корабль предназначался для ведения боя в линии баталии (отсюда название). Один из основных классов крупных надводных кораблей. Имел 70‒150 орудий различного калибра (в т. ч. 8‒12 орудий 280‒457 мм) и 1500‒2800 членов экипажа. После II-й мировой войны линкоры утратили значение.

Крейсер

плавать морем, крейсировать)

боевой надводный корабль, предназначенный для борьбы с лёгкими силами флота противника, обороны соединений боевых кораблей и конвоев, обеспечения высадки морских десантов, огневой поддержки приморских флангов сухопутных войск, постановки минных заграждений и выполнения др. боевых задач.

Эсминец

эскадренный миноносец)

класс боевых надводных кораблей. Появились накануне Первой мировой войны 1914‒1918; предназначались для борьбы с миноносцами, ведения разведки, обороны линейных кораблей и крейсеров и для торпедных атак против крупных кораблей. Имели водоизмещение 1‒1,5 тыс. т, скорость хода 35‒36 узлов (64‒66 км/ч), 8‒12 торпедных аппаратов, 3‒4 артиллерийских орудия 100‒120 мм калибра. Во время II-й мировой войны 1939‒1945 эскадренные миноносцы выполняли задачи по защите соединений крупных кораблей и конвоев транспортов от нападения лёгких (надводных) сил и самолётов, уничтожали подводные лодки, ставили минные заграждения.

Самая страшная трагедия постигла конвой PQ-17. 34 транспорта и 21 корабль эскорта шли под прикрытием двух линкоров, шести крейсеров, авианосца и девяти эсминцев.

Огромные силы! Но вот 5 июля англичане узнали, что в море вышла немецкая эскадра в составе линкоров «Тирпиц», «Адмирал Шпеер» и группы миноносцев. И Британское адмиралтейство сразу отозвало все свои корабли прикрытия, а транспортным судам предоставило «право самостоятельного плавания» в советские порты одиночным порядком, без охранения, курсами по своему усмотрению.»

– А что делают наши?

Стайк разгорячился! Глаза блестят! Плечи расправлены! На фоне солнца видно как изо рта вылетают капельки слюны… как взрывчики… эдакие…

Паша отвернулся что бы Стайк не увидел, что Паша видит эти слюни изо рта.

Конечно же, замечательный писатель Валентин Пикуль… Паша уже хотел спросить про источник информации, но посмотрев на рассказчика, не стал.

«Командование отдаёт приказ подводным лодкам, находящимся на позициях, следовать наперерез немецкой эскадре и атаковать! Ближе всех находилась лодка К-21 капитана 2-го ранга Н. А. Лунина. Полярный день! Штиль! Все как на ладони, но Лунин проникает в центр немецкой эскадры и атакует линкор «Тирпиц»! «Тирпиц» тонет и эскадра повернула к берегу. Одна подводная лодочка завернула эскадру, от которой бежали впятеро большие силы англичан!»

– А Лунин в суматохе преспокойненько «смылся» и получил Героя Советского Союза! эскадру-то он завернул, но защитить от самолётов и подлодок немецких, конечно не смог…

122 тысячи тонн груза на 23 кораблях и сотни людей… все на дно. Вот вам и англичане – властители морей. Кто сказал, что мы людьми задавили! Плюнь тому в рожу! У нас умнейших и талантливейших было, знаешь сколько!

«И на кой хрен столько людей здесь друг друга поубивали? – Подумал Павел в ответ на эту речь, и сам испугался вопросу. – Тысячи жизней за то, что бы я нажрался говна и блевал на этой Земле»?

«Откачка» заняла два дня в больнице, врач попался нормальный и в справке просто написал «пищевое отравление», что, впрочем, было правдой, а то, что этой пищей был самогон, можно и не сообщать. И зачем командованию эти медицинские тонкости? «Одно слово может изменить всю жизнь человека, одно единственное слово, конечно, это не та знаменитая запятая и перед вами не преступники, но «жить или умереть», кто может взять ответственность»? Врач молча слушал пламенную речь Стайка.

– Вы ещё Иисуса Христа вспомните, – сказал он.

Стайк как наткнулся на что-то, как будто дыхание сбилось…

– Ну да… Иисус. Христос учил, – Стайк обернулся к Паше, тот пожал плечами, Стайк перевёл взгляд на врача, – а что Иисус Христос?

– Да ничего, – улыбнулся врач, – вот ваши бумаги.

Паше вообще больничный лист выдали, поскольку он здесь в командировке, то есть на работе, к месту которой он добрался, опоздав на несколько дней.

Работа у него простая – «чего унести, чего принести», зато как красиво звучит – «экспедиция»! «Ты где летом был»? «В экспедиции»… Но сами геологи говорят: «В поле». А какое здесь поле? Здесь тундра, сопки, озёра, камни. Геолог, при котором Паша носит рюкзак, колотит эти камни молотком на длинной ручке, потом долго разглядывает свежий скол в толстое увеличительное стекло, потом бумажку напишет, в мешочек запихнёт и Паше в рюкзак загрузит, а иногда уляжется на гладкий валун, уткнётся носом и смотрит, смотрит. Что он там ищет? Геолог улыбнулся: «Мы не ищем, мы изучаем, мы же академики».

– Да-а…? Вы академик?

– И ты академик.

– Я? Ну да, учусь в академии.

– А сейчас мы работаем в академическом институте. Так что ты дважды академик.

– ИГэГэДэ АНэ эССэСэРэ. Институт геологии и геохронологии докембрия, кстати, а кто такой этот «докембрий» или что? – спросил Паша.

– Докембрий? Так называется геологический период развития Земли.

– И давно это было?

– Миллиард лет до нашей эры.

«Сколько, сколько»? – выпучил глаза Стайк, когда Паша рассказывал ему о своей работе.

– Ну, да, так геолог сказал.

– Боже мой! Миллиард!

– Ну да, он тогда закончился, а начался ещё за два миллиарда до того, то есть всего вроде как три получается.

– А чего вы тут ищите? – спросил Стайк.

– Мы не ищем, мы изучаем, – солидно ответил Павел, – он уже знал ответ.

– А чего тут изучать, камни и камни.

– Ну да, камни… мать их, – неожиданно разозлился Паша, – Колет их и колет, собирает и собирает, а мне тягать целый день, к вечеру еле прёшь, столько навалит.

– Ты чё, носильщик?

– Я коллектор.

– Как?

– Ну, так моя должность называется.

– «Коллектор» – это куда говно сливают?

– Ну, как бы да… хм, говно, у тебя всё – говно, наверное, есть и другое значение этого слова.

– Коллектор и коллектор, какое ещё значение?

– Ну, в библиотеке есть коллектор.

– Какой там, коллектор, там только полки с книгами.

Павел некоторое время молчит, потом, взглянув на Стайка, говорит:

– Это место где собраны сведения о книгах, которые есть в библиотеке. Я так понимаю, что моя должность – собиратель.

– И что же ты собираешь?

– Не знаю. Я целый день брожу по камням, пересекаю ручейки, поднимаюсь на сопки, смотрю оттуда на море…