Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Переводчик: Максим Коробов

Научный редактор: Александр Резник, канд. ист. наук

Редактор: Пётр Фаворов

Издатель: Павел Подкосов

Руководитель проекта: Александра Казакова

Художественное оформление и макет: Юрий Буга

Корректоры: Татьяна Мёдингер, Лариса Татнинова

Верстка: Андрей Фоминов

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Joshua Rubenstein, 2011

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2025

* * *

Ничто великое в истории не совершалось без фанатизма.

ЛЕВ ТРОЦКИЙ

Предисловие

Лев Троцкий не исчезает из нашей исторической памяти. Выдающийся революционный деятель и искусный писатель, Троцкий был движущей силой потрясений, которые в значительной степени определили политические контуры XX в. Еще в юности он погрузился в деятельность антицаристского подполья и с тех пор ни разу не изменял делу революции. Он вел организационную работу, писал и распространял воззвания и статьи, был сослан в Сибирь, бросил свою первую жену и дочерей – и все это ради борьбы с глубоко консервативной монархией. Но, реализовав свою мечту и став, вопреки всем препятствиям и прогнозам, одним из руководителей победившей революции, он усвоил те же самые методы, к которым прибегал преследовавший его режим.

В отличие от некоторых других биографов Троцкого, прежде всего от Исаака Дойчера, я изучал его жизнь не как поклонник или последователь. В то же время я не стремился бичевать его за личные недостатки – реальные или мнимые, – что, как мне кажется, было задачей недавно вышедшей биографии Роберта Сервиса. Осознавая мужество, проявленное Троцким позднее в его противостоянии со Сталиным, и глубокие страдания, выпавшие на долю его самого и его семьи, я не был очарован тем революционным порывом, с которым он боролся с Временным правительством в 1917 г. и бросил Сталину вызов из изгнания, где возобновил усилия по свержению диктатора. Троцкий прекрасно понимал, что Сталин занят созданием режима, при котором социализм служит лишь вывеской, скрывающей его подлинные бесчеловечные намерения. Троцкий осознавал и опасность, порожденную двусмысленной реакцией Сталина на возвышение Гитлера, когда Кремль не стал настаивать на сотрудничестве Коммунистической партии Германии с немецкими социал-демократами в противостоянии нацистам. Он был одним из первых, кто смог предвидеть катастрофические последствия гитлеровского триумфа для таких же, как он, европейских евреев, а также то, что Сталин пойдет на соглашение с Гитлером в случае, если попытки переговоров СССР с западными демократиями закончатся неудачей. Но он так и не признал, что на нем, как и на Ленине, лежит ответственность за то пренебрежение демократическими ценностями, которое вскоре будет использовано Сталиным в его собственных зловещих целях. Троцкий настаивал, что они с Лениным хотели установить диктатуру другого типа.

История полна подобных трагических героев. Они мечтают о справедливости, а затем сеют разрушение и хаос.

ГЛАВА 1

Молодой революционер

Мир навсегда запомнит его как Льва Троцкого, но при рождении его звали Лев Давидович Бронштейн. Он родился 26 октября 1879 г. На юге Украины, неподалеку от города Херсона. У его родителей, Давида и Анны Бронштейн, было восемь детей. Лев был их пятым ребенком и третьим по возрасту из тех, кто выжил; четверо других умерли во младенчестве от дифтерита и скарлатины. Бронштейны не были типичными российскими евреями. В отличие от большей части пятимиллионного еврейского населения, которая под властью царя была вынуждена жить в черте оседлости – на территории, включавшей значительную часть современных Белоруссии и Украины, – родители Льва жили на хуторе, рядом с землей, которую отец Давида начал обрабатывать в 1850-е гг., после того как уехал из Полтавы в одно из поселений еврейских колонистов, созданных указом царя Александра I в первые десятилетия XIX в. Большинство российских евреев обитали в небольших городках, на задворках культурной и социальной жизни империи, а их повседневное существование было стеснено множеством юридических ограничений, низводивших их до статуса граждан второго сорта.

В 1879 г. царь Александр II еще уверенно восседал на престоле, но этот год ознаменовался драматическим поворотом и в судьбе российских евреев, и в борьбе против династии Романовых. В самом начале своего царствования, вслед за поражением России в Крымской войне, Александр II осуществил целый ряд важных реформ, включая отмену крепостного права в 1861 г. В 1850-е и 1860-е гг. были приняты законы, отчасти смягчавшие давние административные ограничения, наложенные на российских евреев. Царь покончил с принудительным призывом малолетних евреев на военную службу, расширил право евреев на проживание ближе к границам Польши и Бессарабии, дал преуспевающим еврейским купцам новые возможности селиться в крупных российских городах и – по крайней мере, юридически – разрешил принимать на государственную службу по всей империи евреев с университетским дипломом.

Всех этих изменений оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить радикалов, а евреи по-прежнему оставались беззащитным и преследуемым меньшинством. 26 августа 1879 г. подпольное оппозиционное движение «Народная воля», ставившее своей целью насильственное свержение монархии, провозгласило намерение убить царя. Уже в ноябре была предпринята попытка взорвать императорский поезд. Месяцем позже, 21 декабря, в отдаленном уголке Кавказа на свет появился Иосиф Виссарионович Джугашвили, который в годы революционной молодости выберет псевдоним Сталин.

Россию, в которой родился Лев, по-прежнему будоражил «еврейский вопрос». За семь месяцев до его рождения российские евреи были потрясены неожиданным обострением. 5 марта 1879 г. в грузинском Кутаиси перед судом предстала группа евреев, обвиняемых в ритуальном убийстве крестьянской девочки. Она пропала в апреле 1878 г., в канун еврейской пасхи, а через два дня была найдена мертвой. По заключению судебного медика, девочка случайно утонула, но полицейские, убежденные в том, что сама дата исчезновения и странные раны на ее теле и руках указывают на преступление, арестовали девятерых евреев из близлежащей деревни. Процесс над ними был первым судом по обвинению в ритуальном убийстве на территории Российской империи за всю ее историю, и, хотя подсудимых в итоге оправдали, это дело привлекло к себе пристальное внимание общества, спровоцировав, помимо прочего, организованную кампанию в крайне правой печати, стремившейся придать правдоподобие версии обвинения.

Даже Федор Достоевский, прославившийся своим состраданием к униженным и оскорбленным, поддался массовой истерии вокруг Кутаисского дела. Он был настолько одержим евреями и «еврейским вопросом», что включил упоминание ритуального убийства в свой последний роман «Братья Карамазовы», который закончил в ноябре 1880 г., за несколько месяцев до смерти. Кроме того, Достоевский выступал с нападками на евреев, живущих как в России, так и в целом в Европе. По его мнению, именно евреи несли ответственность за пороки капитализма и угрозу социализма. Писатель пришел к выводу, что России не следует со снисхождением относиться к ее еврейскому меньшинству.

Давиду Бронштейну не могли помешать ни отдельные вспышки антисемитизма, ни общая подозрительность в отношении евреев. Он проявил замечательную предприимчивость, сначала выкупив хутор под названием Яновка у его предыдущего владельца, а затем постепенно расширяя свои угодья путем приобретения новых участков или аренды их через подставных лиц после того, как в 1881 г. были ужесточены ограничения на право евреев владеть землей. Яновка была отдаленным хутором, располагавшимся почти в 25 километрах от ближайшего почтового отделения и в 35 километрах от железнодорожной станции. В какой-то момент под управлением Бронштейна находилось почти 1200 гектаров. Ему принадлежали стада коров и овец, ветряная мельница и гумно; он выполнял молотьбу и помол зерна для множества местных крестьян. Кроме того, он владел кирпичным заводиком, и изготавливаемые там кирпичи украшало его именное клеймо. Даже в наши дни в Яновке и окрестностях можно найти здания, на стенах которых читается слово «Бронштейн». Троцкий с грустью вспоминал, как тяжело работал его отец, чтобы добиться благосостояния: «Неутомимым, жестоким, беспощадным к себе и к другим трудом первоначального накопления отец мой поднимался вверх». Но сосредоточенность родителей на работе отражалась на эмоциональном состоянии их детей: «Земля, скот, птица, мельница требовали всего внимания без остатка. Времена года сменяли друг друга, и волны земледельческого труда перекатывались через семейные привязанности. В семье не было нежности, особенно в более отдаленные годы».

Давид был неграмотен, и Троцкий вспоминал, что его родители говорили «неправильно, на смеси русского и украинского языков», из-за чего Лев поначалу испытывал трудности в школе. По словам Троцкого, они не говорили на «жаргоне» (то есть на идише), хотя 97 % российских евреев в то время считали своим родным языком именно идиш.

Эта часть Украины все равно была гораздо более еврейской, чем могло показаться поверхностному наблюдателю и чем позднее был готов признавать Троцкий. В своих воспоминаниях он пишет, что там имелось «около сорока еврейских земледельческих колоний с населением около 25 000 душ». По словам Троцкого, его отец любил во всеуслышание заявлять о своем атеизме и иногда даже насмехался над религией. Мать Троцкого, хотя и не соблюдавшая традиционных обрядов, предпочитала по субботам воздерживаться от шитья или другой мелкой работы, а также от поездок в город, где ее могли увидеть другие евреи. Троцкий не говорит об этом прямо, но на соседних хуторах и в городе должно было жить довольно много евреев, раз его мать чувствовала подобное стеснение. Пока дети были маленькими, супруги Бронштейн ездили по праздникам в расположенную неподалеку синагогу. Но по мере того, как благосостояние семьи росло, а дети становились старше, их религиозность ослабевала.

Когда Льву исполнилось семь лет, родители отправили его в соседнюю колонию Громоклей, где он поселился у родственников – дяди Абрама и тети Рахили. Там он пошел в свою первую школу – еврейский хедер. Он изучал арифметику и научился читать по-русски; ожидалось, что он будет читать Библию на древнееврейском, а затем переводить отрывки из нее на идиш. «Среди школьников я ни с кем не успел сблизиться, – вспоминал он, – так как не говорил на жаргоне».

Увидев кусочек большого мира, он познакомился с реальностью более суровой, чем та, которая была ему привычна в родном доме. Громоклей был расположен среди других еврейских и немецких поселений. Однажды Лев стал свидетелем того, как толпа с проклятиями прогнала из еврейской колонии молодую женщину, которую подозревали в распущенности. «Эта библейская сцена запомнилась навсегда», – позднее писал он (через несколько лет его дядя Абрам женится на этой самой женщине). Лев заметил, что дома евреев представляют собой разоренные избушки с ободранными крышами и тощими коровами, тогда как соседние немецкие поселения были чисты и благоустроены. Эксперимент с местной школой закончился неудачей: не прошло и трех месяцев, как Лев вернулся домой. Очевидно, двойственное отношение его родителей к иудаизму не позволило Льву проникнуться за время учебы в хедере религиозным чувством.

Тем не менее Лев был смышленым ребенком и стремился к знаниям. Вернувшись домой, он принялся читать все книги, которые попадались ему под руку, выписывая целые абзацы из них в свой блокнот. Еще он помогал отцу вести бухгалтерию, демонстрируя при этом талант к обращению с цифрами, благодаря которому его жизнь могла бы пойти по совсем иной дороге, чем та, что готовила для него судьба. Проводя все время на хуторе и поблизости от него, он знакомился с сельским хозяйством и с крестьянами. Особенно его очаровал один из работников – машинист Иван Гребень. Гребень показывал Льву инструменты и объяснял, как работает техника. Кроме того, Гребень пользовался уважением у родителей Льва, которые приглашали своего машиниста обедать и ужинать за семейным столом. В воспоминаниях Троцкий подчеркивал, что в раннем детстве Иван Гребень был для него важнейшей фигурой. Возможно, Троцкий был искренен, но у нас невольно возникает вопрос, не было ли ему выгодно поместить в центр своего воспитания рабочего человека, притом что в остальном его семья характеризовалась мелкобуржуазными ценностями, а его отец, по мнению самого Троцкого, был способен эксплуатировать как рабочих, так и крестьян.

Жизнь Льва изменила свое течение в 1887 г., когда к ним в гости на лето приехал его старший двоюродный брат (племянник матери) Моисей Шпенцер. Шпенцер жил в Одессе. Хотя из-за какого-то незначительного политического проступка ему не дали поступить в университет, он сводил концы с концами, зарабатывая журналистикой и сбором статистики. Его жена, Фанни, работала начальницей казенного училища для еврейских девочек. Лев и Шпенцер быстро сошлись. Не по годам развитой мальчик, которому только в октябре должно было исполниться девять лет, видимо, произвел на Шпенцера впечатление, и тот предложил, чтобы Лев переехал в Одессу, где он смог бы продолжить свое образование под их с женой присмотром. Весной 1888 г., преодолев на поезде и пароходе более 300 километров, Лев прибыл в Одессу.

Стараниями Шпенцеров неотесанный мальчик превратился в изысканного и хорошо образованного молодого человека. Моня, как называл его Лев, учил его, «как держать стаканы, и как умываться, и как правильно произносить разные слова». Лев стал обращать внимание на свой внешний вид, на всю жизнь усвоив привычку хорошо одеваться. Уже в то время он постепенно обретал тот поразительный образ, который станет известным всему миру: высокий лоб под густой, вьющейся черной шевелюрой и голубые глаза, смотрящие сквозь пенсне. Шпенцеры беспокоились, что молодой Лев слишком много времени уделяет учебе. «Я стал читать запоем. На прогулку меня приходилось отрывать», – вспоминал Троцкий тот период своей жизни. Льву нравилось укачивать новорожденную дочку Шпенцеров. Когда она чуть подросла, именно Лев «заметил ее первую улыбку… научил ее ходить и читать» (эта девочка под именем Вера Инбер впоследствии стала знаменитой советской поэтессой)^[1]. Нью-йоркский радикальный журналист Макс Истмен, подружившийся с Троцким в 1920-е гг., встречался со Шпенцерами. По его мнению, это были «добрые, спокойные, уравновешенные и интеллигентные люди».

Поначалу жизнь у Шпенцеров была весьма скромной. Четыре года Лев спал в углу столовой, за занавеской. Но все в их доме было пропитано страстью к литературе, а атмосфера космополитичного города питала его любопытство и воображение. Шпенцеры помогли ему с русским языком, познакомили с классической русской и европейской литературой (ему особенно нравилось читать Диккенса) и не боялись держать на полках запрещенные книги, такие как «Власть тьмы» Льва Толстого, которая только что попала под запрет царской цензуры; Лев услышал, как в семье обсуждают толстовскую пьесу, а потом сам ее прочитал.