Задумчивость слишком часто входила во Врежа на протяжении всего довольно долгого перелёта. Скорее всего, это было какой-то обратной реакцией; перегорел перед стартом, наверное… И вот, снова прилипнув к одному из удалённых от мирского любопытства иллюминаторов, он давал работу своей памяти, лишь иногда переключаясь на появляющуюся периодически, справа налево точку-звёздочку, имя и фамилию которой знали здесь только двое, по долгу своей работы. Он же, как и остальные девять человек на "Арамисе" ничего не знали о, почему-то, совсем одинокой звезде, как большинство пассажиров электрички ничего не знают о проплывающей за окном деревне. Вот и теперь эта бесцветная точка, на много парсек отдалённая от других светил, соринкой проползала по иллюминатору, доказывая, что последний не заклеен снаружи черной фотобумагой. На ожидание того, когда корабль снова к ней повернется, уходило время и этим разбавлялось слишком обильное время отдыха.

"Рекомендации к полётам" предписывают в случае не загруженности экипажа делами продолжать полёт в специальных камерах, которые здесь называют "Аквариум". Итальянцы давно уже так сделали; вообще темпераментные натуры обычно предпочитают полёт во сне, избегая этим скуку. Но Врежу спать не хотелось, тем более искусственно. Хотя он сам и медик, и биолог, но ко всем медицинским препаратам у него была моральная аллергия. Заставить самого себя принять что-то, не являющимся органической потребностью было для него делом нелёгким. Тем более что за полёт только в один конец, дважды необходимо быть пациентом "Аквариума": при наборе и гашении сверхскорости.

Послышался голос командира полёта Майкла Уэддоу, выкрикивавшего "Рей". Врежу не нравилось, что его несложное, в общем-то, армянские имя по-английски или на эсперанто выговорить так уж трудно. Во всяком случае, с Реем он мирился через силу.

А вывели его из состояния нирваны в связи с признаками заболевания у Доррис. Но стоило медицинским оком с расстояния оглядеть хворую, как стало ясно, что молодой женщине просто скучно, об этом говорила и крайне женственная, по её мнению, поза. Командир – штатный сухарь, так чьё внимание заострить на себе? – Врежа Бакунца, он обязан видеть всю суть.

Томные девочки стали попадать в полёты. Раньше, когда он два года поступал в Ростовский Филиал Академии астронавтики, поступавшие девчонки отбирались очень строго, даже слишком. …Но за короткий срок, видно, произошли изменения.

– Так что болит-то? – хотел спросить Вреж с насмешливой интонацией, но получилось как-то не так, почти задушевно, и это вселило в неё уверенность.

– Ничего, просто не хочется стоять на ногах.

– Ну и как? Очень не хочется?

– Между прочим, я не шучу. Я ж не ребёнок, и не забыла, где нахожусь… Просто непонятное что-то, два месяца ничего подобного не было, а что ещё будет через месяц…

– Прилетим.

– Прилетим ли?

Бакунц принёс необходимую аппаратуру для осмотра, осмотрел – вроде всё нормально, хотя есть данные и о небольшом переутомлении, однообразие – тоже изматывает.

– Искусственная гравитация – не земная, сама знаешь. Разный организм по-разному на неё реагирует.

– Что же я – первый раз лечу, что ли? Никогда этого не было.

Всё же глаза Дорис Гимус явно дразнились, и это перечёркивало все диагнозы.

– Давай я тебя перетащу в "Аквариум". В ответ – двусмысленный смешок и разговор начал развиваться не на научную тему. Уэддоу, зачем-то дежуривший у кабинки Дорис, многозначительно стал в дверях, точь-в-точь как администратор гостиницы в двадцать три ноль-ноль. Вреж промямлил, что если жалобы повторятся, лучше Гимус перевести в камеру к спящим Сандро и Монике, а за её делами нетрудно приглядеть и Ван Шао.

Всё это было понятно и без него. Третий месяц полёта со скоростью, которая не вписывается в воображение, которую не ощутишь человеческими органами, нагнетал чувство невероятного одиночества. Соответствующая подготовка, конечно, имеет результаты, но люди – есть люди, и у каждого что-то щемит в груди; только не все в этом сознаются. Ко всему, полёт "Арамиса" и сопровождающего его аварийно-спасательного 0-21, обыденного при таких перелётах, рядовым-то и не был.

Четырнадцать землян на двух земных же сооружениях мчались туда, где чуть больше года назад уже были люди. Почти случайно открытая крохотная, по сравнению даже с солнечной, системка из двух планет при малой по массе двойной звезде, оказалась изумительным уголком вселенной, где возможна земная жизнь. И, может быть, даже в большей степени, чем на самой Земле. Шесть астронавтов эмоционально передавали данные об увиденном, по телевидению были показаны заснятые ими живые существа то милые, то откровенно страшные. Но неожиданно всякая связь с экипажем оборвалась, а немного спустя, было точно установлено о его гибели. Все полученные анализы об атмосфере, радиации, химическом составе окружающей среды не давали повода думать; что причина трагедии кроется в этом. Земная наука уже достаточно закалилась в тонкостях астрополётов. Неоценимая помощь, в своё время, пришла от других цивилизаций, существ очень высокоорганизованных, но и до сих пор, идущих с нами лишь на ограниченные контакты. Люди с этим смирились и, оставаясь благодарными им за приобщение к сверхскоростям, сами начали открывать новые пространства, где песчинками находились те или иные формы жизни. И вот теперь, было достаточно очевидно, что экспедиция погибла под действием каких-то совсем ещё неизвестных сил, а, может быть, и в результате злого внеземного умысла.

Сейчас уже более подготовленная и оснащенная космическая группа направлялась туда, чтобы ответить о причине гибели "Зевса – 226" и его экипажа, а также для продолжения изучения уголка вселенной, показавшегося всем чуть ли не райским.

* * *

Дни текли всё более нудно… Вернее днями считались земные двадцать четыре часа, искусственно перенесённые в арамисовский распорядок, как впрочем и в распорядок почти всех других полётов. А тем временем к нежеланию передвигаться пешком несколько капризной Дорис, прибавилось такое же нежелание Чавана Мандры – парня сильного и, буквально одержимого полётами. Его специальность – астрофизик, но в полёте приходиться заниматься почти всем, Чаван за всё брался с откровенной охотой, чем заслужил репутацию вечного двигателя.

Поэтому совсем неожиданным было его появление у Врежа. Появился он с какой-то виноватой улыбкой, но было видно, что он передвигает ноги с усилием. Немного спустя Врежу стало ясно, что Дорис ничего не придумывала, хотя сама она, отлежавшись в своё удовольствие, уже несколько дней ухаживала за своей системой, словно и забыв о недавнем бессилии.

С помощью командира Мандра был уложен в постель, а Бакунцу, да и, видимо, всем остальным арамисовцам настало время призадуматься. Правда, это вывело экипаж из полусонного состояния многосуточного бездействия. Но озабоченность такая была, что называется, не из лучших. Лучше бы уж её не было совсем.

Переговорив с Уэддоу, Вреж со следующего дня решил обследовать всех, с головы до пят, а пока связался с 0-21, увидев на первом экране, сначала сам конвойный корабль: элегантный колокол с огромным порядковым номером, а затем и на экране пассажирского отсека режущихся в шахматы Шеметова и Жанкевски. Те, увлекшись сохранением собственных шахматных репутаций, не обратили внимания на сигнал включения связи. Вреж, поначалу и притих, – в нём затеплился огонёк профессионального азарта; хотя сейчас это могло походить на азарт эскулапа, вытягивающего самый большой в уезде зуб. За межзвёздными центурионами уже дважды сменился вид на стенах – это было хорошее решение проблемы одиночества, когда через некоторые промежутки времени, покрытие на стенах жилых отсеков меняет своё изображение.

…Знойная пустыня под синим-синим небом (земным небом-то!)… а вот уже блондинка под городским дождем… Что появиться теперь? – Может быть зимний пейзаж… Неплохо придумано, жизнь скрашивает. И почему "Арамис" этим не оборудован? Видимо из экономических соображений.

Вложив в приветствие всю мощь голосовых связок, Вреж вызвал у мыслителей лёгкий стресс и подозрительное шевеление губ, и, чтобы перешагнуть через предконфликтную обстановку, быстро заговорил о деле.

– Вас там слишком много, вот с жиру и беситесь. Мы здесь, вот ютимся, за вами следим…

– Что за нами сейчас-то следить?

– Надо и сейчас, уже почти подлетаем… Так вот: не жалуемся мы не на что. Зуб шалил, – я его уже наставил на путь истинный. И инфекция ваша до нас ещё не дошла. Кстати, мы, для разнообразия, каждый день гулять ходим.

Выходить гулять – означало выходить в космос на эластичной связке, позволяющей улетать от «дома» на 200-300 метров. Мини-двигатель позволял удаляться-приближаться. Задумано всё это было для передвижения по поверхности корабля при осмотре или ремонте. Но любители острых ощущений позволяют себе обозревать со стороны сочно раскрашенные корабли, которые, благодаря подсвету и иллюминаторам, сверкали жемчужинами в бездне шестого океана. Связь с Землей даже технически была редкостью, а уж график передачи информации и вообще не баловал. Так, что даже припугнуть за это мелкое космическое хулиганство ни кому не представлялось возможным, и при полётах на сверхскоростях выкидывалось

и не такое…

Что ж на 0-21,значит, всё нормально…

Прошедшая на следующий день медкомиссия оказалась формальностью: все "гомо сапиенсы" – в норме (единственное предписание: Яшу Уджаяни – сбросить явно лишние 5-7 килограмм).

Так проползли ещё шесть дней.

Ставшая почти родной звёздочка, так долго бывшая единственной, не созданной человеком материей, стала почти незаметной. Скоро и её фотоны не коснуться ни «Арамиса», ни 0-21, ни сетчатки глаз астронавтов. Ещё через неделю корабли должны будут войти в зону видимости звёздных скоплений, а после этого начнется гамма-поиск цели полёта, не имеющей пока названия. (Вероятно, звезду назовут Зевсом – по первооткрывателям, а пока по каталогу это 241-8-878-432-6, а для арамисовцев упрощенно – шестёрка.)

Долго ли, коротко ли будет длиться поиск, это уже техническая сторона, но всё происходящее будет вложено в многозначительное «подлетаем».

А пока Вреж набился в помощники к Файру, Зимогляду и Ван Шао, проводящим один из последних экспериментов, входящих в полётную «текучку». Упрощённо: пластину специального сплава за пределами корабля, надо прозондировать комплексами излучений. Всё это для оценки свойств материала в момент изменения его внутримолекулярной строения… Не очень интересно… Но где выбор? Задача Бакунца для большей достоверности продублировать запись диаграмм.

Бегущие оранжевые и очень голубые точки, сопровождающиеся тихим, но в тишине чётким, плавно изменяющимся сигналом создавали ощущение цветомузыки, пусть – далёкой, но очень реальной.

Немного размечтавшись, Вреж прозевал начало опыта и включил запись с опозданием, но большой беды в этом не было – это же дублирование. Передав свою копию Тиму Файру, Бакунц увидел способ разрядиться: подвернулся тюбик золотистой пасты – и золотое солнышко заулыбалось на сидении у приподнявшегося американца, а когда тот сел, Вреж удалился с сознанием сделанного. Не очень-то шумя, он сидел у себя в купе, выжидательно прислушиваясь. Но было тихо. Видимо, «солнце» никого ещё не осветило.

Ну вот, кажется, засуетились. Видимо спешат вывести светило с белого одеяния Тима… А может, тоже что-то задумали? Но с отсутствием он опоздал. Все коллеги – экспери-ментаторы уже затолкались в его купе и, молча, положив его дублирующую диаграмму, уставились на него. Вреж совсем уже невпопад поинтересовался их самочувствием, наверно потому, что внутри что-то немного ёкнуло…

– Не о самочувствии сейчас речь, – начал Зимогляд, при этом, случайно проведя взглядом по «обратной стороне» Файра, но никак не отреагировав. – Ты, как настраивал свой прибор перед записью? Строго по инструкции?

– Ну, уж с этими приборами работать – это прописная истина, – изумился он вслух. – А что случилось-то?

– Не мог ли ты, Рей, сделать шаг за шагом то же, что и первый раз? – это уже Тим продемонстрировал очень заинтересованное выражение лица.

Вреж был уверен: его хотят разыграть, возведя в квадрат его полуневинную шалость. Не правильно улыбнувшись, он последовал их просьбе, выйдя, на всякий случай последним и украдкой отряхиваясь.

Он проделал на уже неработающем приборе примерно всё тоже, тем более,

что многого вспоминать было и не надо. При этом никто его не облил, не измазал, никаких других шалостей из трудных классов также не последовало.

– Посмотри, что получается. – Ван Шао повёл Врежа в экспериментальный отсек и наложил дублирующую диаграмму на светившуюся на дисплее.

Нельзя сказать, что Бакунц был тонким знатоком чужих нюансов, но было ясно, что в конце эксперимента были зафиксированы разные результаты.

Неясность устраняется повторением, и это решили сделать завтра. Правда, при этом Файр, больше других преуспевший в материаловедении, что-то призадумался.

* * *

Рано утром Шеметов с 0-21 связался с Уэддоу. Люди, как известно, разделяющиеся на «жаворонков» и «сов» в данном случае относились друг к другу весьма терпимо: поздно никого не беспокоили и рано тоже. Поэтому раннее появление на экране физиономии в экстравагантной оправе немного удивило.

– С добрым утром, Денис, – опередил Шеметова командир – Или ты ещё не ложился?

– Понимаешь, Майкл, Даниэль мне перед сном про какие-то пятна сказал… В общем, мол, ржавчина на вас…

– На ком? На мне?

– На «Арамисе» вашем.

– Он не только наш, но и ваш…

– Это чуть серьёзнее. Включил я сейчас обзор и действительно на обшивке у вас два пятнышка. Раньше их не было. Взгляните, прогуляйтесь, мало ли что…

Уэддоу довольно оперативно обвёл внешней камерой весь корабль и действительно нашёл какие-то потемнения, напоминающие ржавчину. Технически, такое было маловероятно: обшивка рассчитана на куда более страшные условия, да и жалоб на эту модель ещё не было. Так, ну а что нам скажет анализ в записи? …Да… Техника… Летаем ещё! Как же тут…

Командир отправил на разведку Фернандуша и Ли Даогуня, но когда те были, можно сказать, на пороге, прознавший об этом Файр, стеной загородил выход. После этого о вчерашнем недоразумении с опытом узнали уже все. Но долгожданным маленьким приключениям, всё равно почему-то никто не обрадовался.

К повторяемому эксперименту с металлической пластиной собрались зрители.