Глава 7

Не прошло и нескольких дней, как все узнали о приезде капитана Вентворта в Келлинч, и мистер Масгроув нанес ему визит и, возвратившись, горячо превозносил его и сообщил домашним, что договорился с Крофтами об обеде в Апперкроссе в конце следующей недели. Мистер Масгроув сильно огорчился из-за невозможности назначить для посещения более раннюю дату, с таким нетерпением желал он продемонстрировать свою благодарность, принимая капитана Вентворта под крышей собственного дома и приветствуя его всем, что было самым лучшим и крепким в его погребах. Но предстояло ждать, пока пройдет целая неделя; всего неделя, как сочла бы Энн, а затем им предстояло встретиться; но скоро Энн пожалела, что даже и эту неделю ей не пришлось чувствовать себя в безопасности.

Капитан Вентворт очень поспешил нанести ответный визит мистеру Масгроуву, пожелав ответить на его любезность, и она лишь по случайности не зашла к ним в те же полчаса его визита. Они с Мэри уже фактически отправились по направлению к Большому дому, где, как она узнала впоследствии, они бы неминуемо с ним столкнулись, но тут случилось непредвиденное. Старший из мальчиков неудачно упал, и его принесли в тот момент домой. Несчастный случай с ребенком отложил в сторону любые посещения; но она не могла безразлично воспринимать известие о своем спасении, несмотря на серьезное беспокойство, которое испытывала по поводу состояния мальчика.

Несчастный вывихнул себе ключицу и настолько сильно ушиб спину, что это вызывало самые тревожные опасения. Весь оставшийся день был наполнен страданиями, и Энн приходилось все делать одновременно: послать за аптекарем, отыскать отца и сообщить ему о случившемся, подбодрить мать и удержать ее от истерики, раздать указания слугам, отогнать младшего мальчика, обласкать и успокоить бедного страдальца; и, кроме этого, послать, как только она вспомнила про это, надлежащее сообщение в другой дом, что добавило ей скорее перепуганных и недоумевающих зрителей, чем полезных помощников.

Возвращение зятя явилось первым утешением: он сумел взять на себя заботу о жене, и уж совсем она успокоилась при появлении аптекаря. Пока он не прибыл и не исследовал ребенка, их предчувствия оставались самыми худшими, будучи неопределенными; они подозревали большие повреждения, но не знали, где именно; но теперь ключица была скоро поставлена на место, и хотя мистер Робинсон все щупал, и щупал, и тер, и мрачнел, и тихо беседовал с отцом и тетей, тем не менее они все уже надеялись на лучшее и смогли разлучиться и отобедать в терпимом спокойствии духа; и затем, уже перед самым расставанием, две младшие тетки нашли в себе силы отвлечься от состояния здоровья племянника и сообщить всем о визите к отцу капитана Вентворта; задержавшись после ухода отца с матерью еще минут на пять, они тут же попытались рассказать, в каком они от него совершенном восторге, насколько красивее, обходительнее он им показался, нежели любой другой представитель мужского пола среди всех их знакомых, из тех даже, кто раньше снискал и пользовался их благосклонностью.

Как было они обрадовались, услышав, что папа пригласил его остаться на обед, и как сожалели, когда он сказал, что совсем не может себе сегодня этого позволить, и как обрадовались снова, когда он пообещал ответить на папино и даже более настоятельное мамино приглашение приехать и отобедать с ними на следующий день, правда-правда, уже завтра; и он пообещал это с такой благожелательностью, словно подчеркнул этим, как правильно он понял причину проявленного к нему с их стороны внимания. Короче, и выглядел он элегантно, и говорил он с изысканной любезностью, что они могли заверить их всех, он вскружил им обеим голову; и они убежали, ликующие и влюбленные, и капитан Вентворт явно занимал их намного больше, чем маленький Чарльз.

Рассказ и восторги повторились, когда в вечерних сумерках обе девушки пришли уже с отцом разузнать, как обстоят дела; и мистер Масгроув, уже освободившийся от первых волнений по поводу самочувствия своего наследника, смог подтвердить их впечатление, и добавить своих похвал, и выразить надежду, что теперь больше не возникнет повода отменить обед с капитаном Вентвортом, и только выразил сожаление, что обитатели коттеджа, судя по всему, не захотят оставить маленького мальчика ради встречи с капитаном.

– Ох! Нет! Как можно оставить ребенка! – И отец и мать еще недавно только пережили слишком сильную тревогу, чтобы допустить эту мысль; а Энн, обрадовавшись избавлению, не смогла сдержаться и присоединилась к их горячим протестам.

Правда, чуть позже Чарльз Масгроув начал склоняться к другому решению: ребенок шел на поправку, а ему слишком уж хотелось быть представленным капитану Вентворту, и, возможно, он мог бы присоединяться к ним позже вечером; он не стал бы там обедать, но вполне сможет заглянуть туда на полчасика. Но тут же был нетерпеливо атакован женой, набросившейся на него со словами:

– Ах! Чарльз, нет и нет, я не выдержу, я не смогу тебя отпустить. Ты только подумай, а если что-нибудь случится?

Ребенок хорошо провел всю ночь, и ему стало много лучше на следующий день. Требовалось время, чтобы удостовериться в отсутствии повреждений в позвоночнике; но мистер Робинсон не нашел ничего угрожающего, ничего, усиливавшего опасения и тревогу, и соответственно Чарльз Масгроув начал сомневаться в необходимости продолжать свое добровольное заключение. Ребенка необходимо было держать в постели и развлекать по возможности чем-то очень спокойным; но отцу-то что оставалось делать? Вполне посильное дело для женщины, и было бы совершеннейшей нелепостью, если бы он, крайне бесполезный дома, продолжал держать себя в заточении.

Отец очень желал познакомить сына с капитаном Вентвортом, и в отсутствие достаточного основания не появляться там он обязан идти; и его размышления привели к решительному и открытому заявлению, сразу по возвращении с охоты, что он твердо намерен тут же переодеться и обедать в другом доме.

– С ребенком все обстоит как нельзя лучше, – объявил он, – и я предупредил сейчас отца о своем приходе, и он посчитал мое решение правильным. Ну а поскольку с тобой остается твоя сестра, любовь моя, у меня вообще нет ни малейшего сомнения. Ты сама не захотела бы оставить его, но ты же видишь, я совершенно бесполезен. Энн пошлет за мной, если случится непредвиденное.

И мужья и жены обычно понимают, когда все возражения тщетны. Мэри уже по внешнему виду Чарльза догадалась: он бесповоротно решил уйти и бесполезно надоедать ему с просьбами. Она не произнесла ни слова, пока он не вышел из комнаты; но, как только они остались вдвоем с Энн, запричитала:

– Итак, нас с тобой оставили обходиться без всякой помощи, с этим бедным больным ребенком на руках; и ни единое живое существо не пройдет даже мимо за весь вечер! Так я и знала, так я и знала. Мне, как всегда, не везет. Стоит произойти хоть малейшей неприятности, как мужчины всегда выкрутятся, и Чарльз ничуть не лучше их всех. Какой же он бесчувственный! Ведь правду я говорю, жестоко убегать от собственного бедного мальчугана. И все эти разговоры, видите ли, он поправляется! Откуда ему знать, что мальчик поправляется или что через какие-то полчаса все не изменится к худшему? Не ожидала я от Чарльза проявления подобной бесчувственности. Вот так вот, он, значит, уходит развлекаться, а я, раз я мать, мне, бедной, и выйти из дому нельзя; хотя мне-то как раз и труднее всего оставаться подле ребенка. Ведь я же ему мать – это самая веская причина, почему мои чувства нельзя подвергать испытанию. Я нисколько не пригодна для этого. Ты же видела, какая со мной случилась истерика вчера.

– Но это же произошло с тобой только от неожиданности, от тревожного ожидания последствий, это был шок. Больше ты не поддашься истерике. Полагаю, нам не из-за чего станет беспокоиться. Я прекрасно поняла указания мистера Робинсона и ничего не опасаюсь; и, право, Мэри, я могу понять твоего мужа. Уход за ребенком и за больными – не мужское дело, они к этому не приспособлены. Больной ребенок всегда остается на руках матери: ее собственные чувства обычно побуждают ее к этому.

– Надеюсь, я люблю своего ребенка не меньше любой другой матери, но я не уверена, будто от меня больше пользы в комнате больного, нежели от Чарльза, не могу же я постоянно бранить или одергивать бедного ребенка, когда он болен; и ты же видела, как этим утром, когда я велела ему лежать тихо, он явно только сильнее начал брыкаться. У меня не хватает нервов на подобные вещи.

– Но разве ты сама сможешь оставаться спокойной весь вечер вдали от бедного малютки?

– Да, ты же видишь, его папа может, а почему я не должна? Джемайма настолько заботлива и внимательна, и она могла бы посылать нам известия о его состоянии каждый час. Я и правда думаю, Чарльзу вполне следовало бы сказать отцу о нас обо всех. Сейчас я не больше тревожусь за маленького Чарльза, чем он. Я была ужасно встревожена вчера, но сегодня – все совсем иначе.

– Ладно, если ты не считаешь, что уже слишком поздно сообщить о твоем приходе, полагаю, тебе стоит пойти вместе с мужем. Оставьте маленького Чарльза на мое попечение. Мистер и миссис Масгроув не подумают плохого, если я останусь с ним.

– Ты это серьезно? – вскричала Мэри, ее глаза засияли. – Вот это да! Это же отличная мысль, ну конечно, отличная. Разумеется, я с одинаковым успехом могу пойти или не пойти, поскольку дома от меня никакой пользы, разве нет? Я тут только извожу сама себя. Вот у тебя совсем нет материнских чувств, и поэтому ты сейчас самая подходящая сиделка. Ты можешь заставить маленького Чарльза делать все; он и всегда-то слушается тебя с полуслова. Так будет много лучше, чем если бы мы оставили его только с Джемаймой. О! Я обязательно пойду; я уверена, мне необходимо туда пойти, коли я могу, ничуть не меньше, чем Чарльзу, ведь они особенно хотят, чтобы я познакомилась с капитаном Вентвортом, и я знаю, что ты вовсе не против остаться одна. Право, тебе пришла в голову превосходная мысль, Энн. Я пойду скажу Чарльзу и тотчас же буду готова. В случае чего ты можешь сразу же послать за нами, ты же знаешь, но я уверена, ничего такого, чтобы встревожить тебя, не должно случиться. Я никуда не пошла бы, можешь быть уверена, если бы я не чувствовала себя совершенно спокойно в отношении моего дорогого ребенка.