В Варшаве тем временем Андрей и Павлина Огинские вели активную и насыщенную событиями жизнь. У них имелись поместья в Троках и Гузове. Главное местопребывание их было в Гузове, километрах в пятидесяти к юго-западу от Варшавы. Там, в год Коронации, у них родился первый ребенок – дочь Юзефа, а 25 сентября 1765 года родился сын Михал Клеофас. Когда вся семья, включая Феликса – сына Павлины от брака с Лубенским, состоялась, а впереди уже ждала дипломатическая карьера, король удостоил Андрея Огинского ордена Белого Орла и личного ордена Святого Станислава.

Павлина из рода Шембеков, княгиня Огинская, мать М. К. Огинского

Идеи короля о строительстве новой Польши почти повсеместно встречали сопротивление. Многим магнатам перемены были не по душе, они противились любым проявлениям просвещения и прогресса и делали все, чтобы расстроить планы монарха по созданию динамично развивающегося и политически зрелого современного государства. Более того, прусский король Фридрих и российская императрица Екатерина также относились к этим планам с некоторым беспокойством и внимательно следили за событиями. Польша, способная сама о себе позаботиться и оставить собственный след в истории, в их расчеты не входила. Станислава Августа почти не обескуражило, что оба монарха уже закладывали основы для своего будущего прозвания «Великий» и «Великая». Но собрание, организованное Юзефом и Казимиром Пуласкими и епископом Адамом Красинским в небольшом городке Баре на Украине, его, безусловно, встревожило. Собравшиеся там обсуждали, какими способами и средствами избавиться от короля Станислава Августа и восстановить статус-кво старой саксонской системы правления, правда, с некоторыми туманно обозначенными корректировками. По существу, состоялась дилетантская болтовня без каких-либо реальных предложений, однако идея изменить политический облик Польши вышла в свет. Так была создана так называемая Барская конфедерация.

Конфронтация как таковая между королем и конфедератами походила на игру, правила и цели которой были плохо понятны всем участникам. Король считал конфедерацию досадной глупостью, тогда как сами конфедераты в своей политике, казалось, опирались и на обновленные, усовершенствованные реакционные старые взгляды, и на новое, революционное мышление, отнюдь не сильно разнящееся от умонастроений короля. Все больше магнатов стало вступать в конфедерацию, даже французы проявляли к ней интерес и направили финансовую и военную помощь конфедератам. Екатерина хотела, чтобы Станислав Август подтвердил «политическую правильность» данной ему власти и высказался против конфедерации. Король больше всего опасался гражданской войны, поэтому, подумав, он решил отодвинуть проблему на задний план и, как и раньше, продолжать реформы. В 1769 году, учитывая свои все более натянутые отношения с Екатериной, король Станислав Август отправил в Санкт-Петербург Андрея Огинского в качестве полномочного посла. Миссия Андрея была очень непродолжительной, угроза со стороны конфедерации являлась ее главной проблемой, и вскоре Андрей возвратился, чтобы доложить своему королю о позиции Екатерины в связи с возникшей ситуацией. Позиция была достаточно прозрачной: с Барской конфедерацией следует покончить.

После возвращения из Санкт-Петербурга Андрей взял Михала Клеофаса с собой в Варшаву, где представил его все более гонимому королю. В духе того времени король Станислав Август поставил мальчика на стол, внимательно рассмотрел его со всех сторон, словно анализируя под микроскопом некое любопытное существо, и задал ему пару банальных вопросов, в основном о Священном Писании. Михал Клеофас четко ответил на все вопросы к полному удовлетворению короля. Когда его спросили, кем он собирается стать, когда вырастет, Михал Клеофас без колебаний ответил: «Я хочу служить своей стране и своему королю, но я не хочу быть королем, так как люди говорят, что Ваше Величество очень несчастны». Немного ошеломленный король не нашелся, что ответить, но Михал Клеофас заметил и позднее записал в своих дневниках, что на глаза монарха навернулись слезы.

Между тем Барская конфедерация не собиралась уходить с авансцены и в октябре 1770 года, при попустительстве французов, односторонне объявила о свержении Станислава Августа с престола и образовании нового правительства. Это уже вышло за рамки терпения короля, которое и так было на исходе из-за возраставшего гнева Екатерины. Российская императрица снарядила армию во главе с молодым генералом Александром Суворовым и отправила ее на выручку монарху Речи Посполитой, которому ничего не оставалось делать, как приказать своим войскам присоединяться к русским.

Вторжение Екатерины в Речь Посполитую прикрывалось предлогом оказания «защиты». Угроза с запада имела другие цели: король Пруссии Фридрих самым бессовестным образом проявлял свои амбиции – завоевать страну, особенно ее северо-западную часть, называемую Великой Польшей, в центре которой, в Познани, поровну смешалось польское и немецкое население. Кроме того, этот регион разделял Восточную Пруссию и собственно Пруссию. Пока русские оказывали «защиту» на востоке, Фридрих видел перед собой две возможности: во-первых, ввести войска в регион, и во-вторых, привлечь на свою сторону австрийцев, предложив им урвать, с его благословения и с благословения русских, кусок Южной Польши на том основании, что Польша была неуправляемой и ее следовало спасать от самое себя. Кроме того, Малая Польша, где проживали и верховодили такие проавстрийски настроенные магнаты, как Залуские, находилась почти что на заднем дворе Австрии. Императрица Мария Терезия, немного поколебавшись, все же сделала выбор в пользу тех преимуществ, которые сулило ей расширение ее многонациональной империи. Станислав Август понял, что против него объединились три державы, поэтому, хотел он того или нет, часть территории Речи Посполитой будет аннексирована. Чтобы сохранить мир, он выбрал дипломатию, а не гражданскую войну, которой опасался больше всего. Самым подходящим переговорщиком в этой ситуации, по его мнению, был Андрей Огинский, поэтому король назначил его полномочным послом в Вене для надзора за мирной аннексией Австрией польских земель.

В начале 1772 года семейство Огинских, включая детей – Юзефу, Михала Клеофаса и, вероятно, их сводного брата Феликса Лубенского, – выехало из Варшавы и по 800-километровому, часто используемому мятежниками пути направилось в австрийскую столицу. С ними ехал эскорт из 2000 поляков и татар под командованием гетмана Ксаверия Браницкого, к которому позднее присоединился воинский контингент русских, руководимый генералом Суворовым. Заснеженная дорога вела из Варшавы на юг, к Кракову, затем поворачивала на юго-запад и, не меняя направления, шла через Бескидский перевал до города Бельско-Бяла, потом к границе с Австрийской империей, по лесистым холмам Моравии и далее к Вене.

Путешествие не обошлось без неприятностей. Во-первых, все время дул пронизывающий ветер, и во-вторых, мятежные конфедераты устроили засаду на конвой. Силы оказались неравными, мятежникам трудно было тягаться с солдатами Браницкого и Суворова, поэтому их быстро окружили и взяли в плен. Инцидент оказал глубокое воздействие на детей. Хотя Суворов всегда улыбался им, поглаживал по голове и угощал яблоками, он перепугал их до смерти. Его устрашающая внешность затушевывала тот факт, что в действительности он любил детей, а то, как российский военачальник обращался с пленными, повергло Михала Клеофаса в растерянность и уныние. Страдания, написанные на лицах мальчиков, когда они видели, как закованных в цепи пленников волокли по снегу и избивали, дали повод для пересудов среди солдатни, основная масса которой не отличалась состраданием и жалостью.

К исходу зимы Огинские целыми и невредимыми добрались до столицы империи Марии Терезии. После того как они оставили Польшу в полнейшем хаосе, последние очаги сопротивления конфедератов были подавлены, статус-кво восстановлено, а русские войска остались на польской земле в режиме ожидания на случай каких-нибудь новых беспорядков. 5 августа 1772 года был согласован первый раздел Речи Посполитой. Екатерине досталась большая часть северо-восточных земель Великого Княжества Литовского, Фридрих восполнил недостающий сегмент Пруссии – но без городов Гданьска и Торуни, а Мария Терезия, после переговоров с Андреем Огинским, заполучила южную оконечность территории, впоследствии известную как Галиция.

Когда положение в значительно сокращенной по своим размерам Речи Посполитой стабилизировалось, Андрей Огинский решил заняться образованием детей. Юзефа, которой уже исполнилось восемь, как и подобает девочке, поступила в Салезианеринненкирхе – монастырь ордена посещения Святой Марии на улице Ренвег, а Михалу Клеофасу (и, вероятно, Феликсу) стали подыскивать наставника, который смог бы подготовить его к активной светской жизни польского землевладельца. Прерогативой на профессию наставника обладали почти исключительно французы, которые монополизировали прибыльный и очень удобный центрально- и восточноевропейский рынок. Среди них были как махровые реакционеры, с худшими проявлениями религиозного фанатизма, так и истинные плоды Просвещения, вдохновленные трудами Руссо, Вольтера, страстные поклонники революционных гуманистических идей, распространенных в среде западноевропейских интеллектуалов. К последним принадлежал Жан Ролей, и выбор Андрея пал именно на него. Жан Ролей родился в 1735 году, он успешно справился с задачей воспитания второго сына императрицы Марии Терезии Леопольда, эрцгерцога, великого герцога Тосканского и наследника трона Габсбургов.

Князь Андрей Огинский

Ролея официально представили застенчивому, черноволосому, кареглазому, толстоватому и приземистому, неуклюжему малышу семи лет от роду. Он мог читать и обладал некоторыми познаниями в Священном Писании, что уже являлось хорошим началом. Сначала надо было как-то уменьшить его вес и исправить осанку. Мальчик весил слишком много для своего возраста, мало и вразвалку двигался, поэтому Ролей решил включать в его рацион много фруктов, но совсем мало мяса. Во время продолжительных прогулок по улицам Вены и вдоль ее крепостных валов, которые сочетали в себе физическую нагрузку и экскурс в историю, Ролей показал мальчику исторические здания города, включая ансамбль дворца Хофбург, и поле битвы за городскими стенами, где король Ян Собеский помогал спасать венцев от турецких завоевателей в 1683 году. Михал Клеофас зачарованно слушал эти уроки истории, особенно если в них рассказывалось о Польше.

Несколько месяцев спустя Михал Клеофас, постройнев и изменив походку на более грациозную, вернулся со своей матерью и, вероятно, Феликсом в Варшаву. Ролей их сопровождал. Андрей еще год оставался в Вене, пока не закончился срок его полномочий. Когда он возвратился вместе с Юзефой домой, король пожаловал ему титул сенатора-кастеляна Трок. Все в тех же Троках был воеводой его отец. Андрей также получил старостат к югу от Вильно, в Ошмянах, где находилось поместье Огинских.

В Гузове Ролей серьезно взялся за образование Михала Клеофаса. Мальчик оказался очень сообразительным, заставлять его учиться почти не приходилось. На первом этапе Ролей считал важными не книги, а скорее практические занятия: выполнение масштабных чертежей садов и комнат помогало юному Огинскому глубже понять географию и геометрию, а продолжительные прогулки в поле и в лесу сочетали физическую нагрузку с изучением вошедших тогда в моду ботаники и зоологии. Решение повседневных денежных вопросов послужило основой для приобретения математических знаний. Кроме того, Ролей познакомил Михала Клеофаса с баснями Лафонтена, и мальчик выучил многие из них наизусть. Они открыли ему путь во французскую литературу, которая стала его настоящей страстью в зрелые годы.

Ролей всегда помнил, что Михал Клеофас был поляком, и тогда как многие французские наставники того времени стремились превратить своих воспитанников в молодых французов, он мудро решил направлять своего ученика по польской стезе и привил ему крепкое чувство гордости за свои корни Поляка и Литвина. Основы истории Михал Клеофас познавал в ходе чтения книг о героическом прошлом Речи Посполитой, которые оказывали на мальчика сильное воздействие – в немалой степени обусловленное той ужасной несправедливостью, с которой часто сталкивались люди из самых разных слоев общества. Тем самым Ролей заложил основы всепоглощающего интереса Михала Клеофаса к польской истории и литературе. Он также отдал должное приверженности своего подопечного к определенным, распространенным по всей Европе, особенно среди молодых людей, идеям: крепкому чувству сострадания к себе подобным существам, будь то шляхта или крестьяне, соотечественники или иностранцы, – идеям, послужившим толчком к возникновению якобинского движения во Франции.

Один раз чувство сострадания изменило Михалу Клеофасу, и этот случай послужил ему горьким уроком на всю жизнь. Однажды, будучи в мрачном расположении духа, он обругал и ударил одного из слуг. Учитель пришел в ужас, когда узнал об этом. Созвав всех работников поместья в зале, Ролей приказал мальчику опуститься на колени перед жертвой его гнева на виду у всех присутствовавших, поцеловать ему ноги и попросить прощения. Михал Клеофас выполнил приказ, потом убежал к себе и долго горько плакал, не столько из-за перенесенного унижения, сколько от понимания полной ошибочности и недостойности своего поступка.

Через два года после приезда Ролея в Гузов было решено учить Юзефу игре на клавесине. С этой целью пригласили талантливого молодого музыканта Юзефа Козловского. Козловский родился в Варшаве в 1757 году, начинал свою музыкальную карьеру хористом и музыкантом в костеле Святого Яна, после чего играл в капелле Юзефа Стемпковского, воеводы Люблина, в его поместье в Лабуни. Уроки музыки, преподаваемые Юзефе, очень нравились Михалу Клеофасу, поэтому он настоял, чтобы ему их также давали. Ролей не стал возражать, хотя «учебная программа» Михала Клеофаса стала более углубленной, акцент в ней сместился с практических на теоретические занятия, а это значило, что день был заполнен очень плотно.

Имение Огинских в Гузове

Михал Клеофас скоро стал отлично играть на клавесине, он легко освоил этот инструмент, хотя до виртуозности ему было далеко. Козловский уделял больше внимания композиции, нежели исполнению. Это передалось Михалу Клеофасу, техника игры которого стала вполне позволять ему сочинять музыку. Он начал проявлять способности к импровизации. Козловский раскрыл Михалу Клеофасу основные, самые интересные, по его мнению, принципы композиции и теории. В остальном он, как и Юзефа, исполнял те клавирные произведения, которые имелись, а имелось их немного. Король, страстно покровительствуя литературе и живописи, музыкой особенно не интересовался, и в результате на ее развитие в Польше времен Станислава Августа выделялось мало средств. Саксонские предшественники короля, которые содержали процветающие капеллы в Дрездене, в этом отношении делали гораздо больше.

Это не значит, что в некоторых польских семействах музыка не процветала, несмотря на то что местный сценарий развития музыкального искусства и был несравним с немецким, австрийским, французским и итальянским. В тех странах царствовала опера, и классика поднялась до славных высот. Большинство магнатов нанимали иностранных капельмейстеров и музыкантов, особенно востребованными в Польше как исполнители, капельмейстеры и учителя были итальянцы: их вполне устраивала безбедная жизнь среди магнатов, очень почитавших итальянскую культуру и за счет которых можно было хорошо поживиться.

В Варшаве у графа Марцина Любомирского был самый лучший в городе музыкальный салон. Любомирский удивительно сочетал в себе качества просвещенного любителя музыки и беспутного кутилы. Его дворец являлся одновременно как средоточием некоторых пороков, так и самым известным в столице центром музыкальной жизни, в котором регулярно давались концерты, открытые для публики.

Среди женщин, которые по тем или иным причинам посещали его дворец, была дочь люблинского воеводы Юзефа Стемпковского. Хонората Стемпковская, одна из самых больших светских знаменитостей Варшавы, славилась своей красотой, проницательным умом и кокетливыми манерами. Своей бесоватой юностью она привлекла внимание столь же бесоватого Марцина Любомирского. За увлечением последовала женитьба, и вскоре после свадьбы отец Хонораты пригласил в свою придворную капеллу в Лабуни молодого Юзефа Козловского, еще до того как этот молодой мастер игры на клавишных инструментах переехал в Гузов, чтобы взять под свое учительское крыло Михала Клеофаса Огинского.

Брак Хонораты оказался непродолжительным и скоро распался. Причиной, вероятно, послужил горячий и пылкий юноша, приехавший в Варшаву из Ойцува в поисках карьеры. Его звали Теофил Залуский, ему принадлежали особняк на Старомястской площади № 58 в Варшаве и ряд поместий на юге страны. В 1784 году Теофил женился на Хонорате и со своей женой возвратился в Ойцов.

Прекрасную музыку можно было услышать в Литве: там музыкальные традиции были гораздо богаче, чем в королевской Польше. В Слониме у князя Михала Казимира Огинского, великого гетмана литовского и дальнего родственника Огинских из Гузова, была, пожалуй, самая просвещенная музыкальная сцена во всем объединенном польско-литовском государстве.

Михал Казимир родился в Варшаве в 1728 году и провел юность во Франции при дворе Станислава Лещинского, одно время бывшего королем Речи Посполитой. Михал Казимир научился играть на скрипке, кларнете и арфе, для педального механизма которой он, используя свое инженерное образование, придумал некоторые технические усовершенствования, а парижская фирма «Эрар», производившая фортепиано и арфы, внедрила их на практике. Он также написал статью про арфу для знаменитой энциклопедии Дидро.

Период между 1771 и 1788 годами был золотым временем для музыки и театра в Слониме. В своем частновладельческом оперном театре Михал Казимир создал две оперные труппы: одну польскую и одну итальянскую, дополнил их балетной школой и постоянным оркестром, а также основал школу для местных детей, для которых он писал или ставил пьесы: постановка «Пигмалиона» Руссо на французском языке этому примером. Первая написанная Михалом Казимиром опера называлась «Брошенные дети», потом он создал оперы «Изменившийся философ», «Положение сословий», «Елисейские поля», «Цыгане» и «Силы мира». В 1765 году Михал Казимир написал балет в ознаменование первой годовщины коронации Станислава Августа. Писал также песни и клавирную музыку; полонезы и мазурки как два главных танца, лежащие в основе польской музыкальной культуры, занимали в его сочинениях особое место.