Цитаты из книги «Возвращение в Брайдсхед»

«Я никогда сюда не вернусь», – сказал я себе. За мною захлопнулась дверь, низенькая дверца в стене, которую я отыскал и открыл в Оксфорде; распахни я ее теперь, и там не окажется никакого волшебного сада.

В том семестре я начал понимать, что Себастьян – пьяница совсем в другом смысле, чем я. Я напивался часто, но от избытка жизненных сил, радуясь мгновению и стремясь продлить, испить его до дна; Себастьян пил, чтобы спрятаться от жизни. Чем старше и серьезнее мы оба становились, тем меньше пил я и тем больше он. Я узнал, что нередко после моего ухода он допоздна засиживался один, накачиваясь вином.

Ничем, если не считать того, что была любима мужчиной, который еще не стал взрослым. Я не знакома с леди Марчмейн, я видела ее только один раз; но, когда живешь с человеком, узнаешь и ту, другую женщину, которую он когда-то любил. Я знаю леди Марчмейн очень хорошо. Это простая и хорошая женщина, которую неправильно любили. Когда так страстно ненавидят, это значит, что ненавидят что-то в себе самих. Алекс ненавидит все иллюзии своего отрочества: невинность, Бога, спасение души. Бедная леди Марчмейн должна за все это расплачиваться. У женщины не бывает столько разных любовей… Ну а ко мне Алекс очень привязан, я ведь ограждаю его от его собственной невинности. Нам хорошо вдвоем.

Конечно, те, у кого есть обаяние, в мозгах не нуждаются.

я слышал, как Бой Мулкастер сказал: «Все-таки мы его окунули под Меркурия!» И знаете, Чарльз, именно это они будут говорить и через тридцать лет. Когда у них у всех будут костлявые курицы-жены и кретины-сыновья, такие же скоты, как их папаши, они, напившись все в том же клубе на том же ежегодном ужине, облаченные все в те же цветные фраки, будут все так же говорить, лишь только кто-нибудь упомянет мое имя: «Да-да, мы один раз окунули его под Меркурия», а их скотницы-дочери будут хихикать и думать, что, мол, вот ведь какой баловник были папаша когда-то, жаль, он теперь такой неинтересный. О, la fatigue du Nord!

Я мог бы объяснить ему также, что знать и любить другого человека – в этом и есть корень всякой мудрости.

И вот теперь, в тот летний семестр с Себастьяном, я словно получил в подарок малую толику того, чего никогда не знал: счастливого детства. И хотя игрушками этого детства были шелковые сорочки, ликеры, сигары, а его шалости значились на видном месте в реестрах серьезных прегрешений, во всем, что мы делали, была какая-то младенческая свежесть, радость невинных душ.

Кого вы стыдитесь, ее или меня? – Самого себя, – серьезно ответил Себастьян. – Я не хочу, чтобы вы знакомились с моими родными. Они все такие немыслимо обаятельные. Всю мою жизнь они у меня все отбирали. Из-за этого их обаяния. Стоит только вам попасть к ним в лапы, и они сделают вас своим другом, а не моим. А я этого не хочу.

А все говорят, туда едем. Сам не знаю, что и подумать. Глупо вроде как-то, вся эта муштра и волынка, если мы так никогда и не повоюем. – Не волнуйтесь, время придет, на каждого с лихвой хватит. – Да мне особенно-то много и не надо. Чтоб только можно было сказать, что был в деле.

Я не могу отказаться от надежды на Его милость. А было бы именно это – новая жизнь с тобой, без Него.