Самым удивительным из времяпровождения с Лапой наверное было её счастье. В ней всё всегда очень нравилось Руну, но это было что-то особенное. Кто не видал счастливых людей, тот не поймёт, кто не видал счастливых девушек, не поймёт вдвойне, кто фей объятий не встречал счастливых, тот и на треть не будет близок к истинной картине в своих попытках жалких счастие представить. Это же не только её улыбка, её сияющее личико, её лучащиеся радостью озорные глазки. Это и её хорошее настроение, словно передающееся из её души прямо в твою, порождая там яркий свет, и журчащий нежный её голосок, и безмерно трогательные интонации слов. И каждый жест, и каждое движение. Всё источает гимн стремленью жить и наслаждаться прелестью добра и теплоты, дарованными небом. Ну вот что-то такое. Ну как это опишешь, нету слов. Чтоб передать те чувства. Она становится словно солнышко, только проливающее на всё вокруг не свет, а счастье. И когда счастье это вызвано тобой, когда прижмёшь её к сердцу, как что-то самое драгоценное в мире, и она начинает светиться, и с каждою минутой всё сильней, а если долго так сжимать её в объятьях, то и отпустишь, а она не угасает, всё освещает тебе душу. Как это может не согреть внутри, не пробудить там что-то самое… глубинно трепетное. Наверное это и есть истинный рай. Сравнится ли покой средь райских кущ с волнением и радостью блаженства быть рядом с кем-то, кто тебе столь дорог? И для кого столь дорог ты. Навряд ли. Пусть ангелы завидуют в эдеме, что на земле есть эдакое диво. Меж двух сердец. Как будто не влюблённых. Но упоённых близостью друг к другу. Может сегодня дело было не только в близости, не только в объятьях, в чём-то ещё. Рун не знал. Но разве это важно, в чём причины. Когда она зажглась безмерным счастьем. И озаряет им тебя и всё вокруг. Они сидели, обнимаясь. Говорили о разных пустяках. Смотрели друг на друга. И было в её взгляде столько чувств. Разнообразных сразу. И капельку насмешки добродушной, и чуточку смущенья и волненья, и много-много ласки и тепла, доверие, привязанность, надежда, немножечко кокетства, благодарность. И бесконечность милого невинного девичьего очарования. И это длилось и длилось. И не хотелось, чтобы закончилось. Жаль, что конец бывает у всего. Примерно через пол часа снаружи совсем рядом с домом послышался топот копыт и ржание.

– Похоже, герольд приехал, – тихо предположил Рун.

– Ну вот, опять нам не дают побыть вдвоём, – состроила сквозь улыбку недовольную гримаску Лала.

– Да у меня спина уж затекла, – пожаловался Рун с усмешкой.

– Да уж! – проронила Лала с деланным удивлением и осуждением. И рассмеялась, – Ох и кавалер у меня! Спрошу герольда, может он меня обнимет. Поди спина покрепче у него.

– Не надо, – улыбаясь, искренне попросил Рун.

В дверь громко постучали.

– Герольд его милости! – раздался громкий мужской бас.

Они отпустили друг друга. Рун встал:

– Пойду открою.

– Рун, – произнесла Лала добродушно, – ты можешь бабушке помочь с делами, покуда я с герольдом. Тебе наш разговор неинтересен будет. Я думаю. Навряд ли он решит меня обидеть. А-то мне уж неловко пред бабулей. Что ты из-за меня ей не помощник. Я позже тоже вам попробую помочь. Мне б было интересно поработать, как вы работаете, в вашем огороде. Хоть чуточку.

– Ладно, – согласно пожал плечами Рун.

Он вышел в сени. Отпер засов. Герольд – почётная служба, уважаемая. Его все знают, уж в округе местной точно. Рун тоже видел его сколько-то раз, но с расстояния. Теперь же тот стоял перед ним в шаге. Красивые одежды, с большим гербом барона, безупречно вышитым спереди цветными нитями, красивая же шляпа, причём иная чем у всех, какую носят лишь герольды, фамильный меч за поясом – искусный, с длинною резною рукоятью, в узорчатых посеребрённых ножнах. Ремень с серебряной пряжкой, на шее золотая цепочка, пальцы в перстнях. Благородные безукоризненно правильные черты лица. Он был не молод, но и не стар, мужчина в полной силе, достаточно высокий и широкоплечий, уверенный в себе. В глазах читались опыт, ум и собранность. Пожалуй дом бабушки Иды впервые видел на своём крыльце столь благородную и важную особу. Рун поклонился в пояс, герольд посмотрел на него равнодушно, как на помеху на пути, мешающую проходу.

– Прошу вас, заходите, господин, – почтенно молвил Рун.

Герольд молча переступил порог. Дверь за собой он не закрыл, и Руну был препятствием закрыть, поэтому она так и осталась распахнутой. Благо, особой нужды затворять её не было, сегодня никто не торчал поблизости, пытаясь высматривать фею – стража и страх нарушить указ баронский делали своё дело, и делали его на отлично, улица оставалась пуста. Рун провёл гостя внутрь, в горницу. Лала стояла на ногах, расправив крылья. Её личико до сих пор продолжало сиять счастьем. Рун невольно улыбнулся этому сиянию. Лала тоже одарила его тёплой улыбкой.

– О боже! – негромко в полном изумлении вымолвил герольд.

– Здравствуйте, сэр. Я Лаланна. Добро пожаловать в наш дом, – мило поприветствовала его Лала.

Он глубоко вздохнул, словно собираясь с силами:

– Доброе утро, госпожа Лаланна. Позвольте вам представится. Сэр Амбадосса Батриоран, герольд земель сих милостью барона.

Он снял шляпу и поклонился поклоном, какого Рун ещё не видел, не столь изящным, как обычно господа пред дамами выписывают, но вычурно и сложно, исполнено достоинством. Лала тут же ненадолго оторвалась от пола, продемонстрировав ответной любезностью свой занятный воздушный реверанс.

– Приятно с вами познакомиться, сэр Амбадосса, – радушно произнесла она, снова приземлившись на ножки.

– Мне честь предстать пред вашими очами! – с чувством сказал герольд.

– Пожалуйста присаживайтесь, сэр, – вежливо попросила Лала, указав на лавочку.

Сэр Амбадосса с некоторым удивлением посмотрел на предложенное ему место, но послушался. Уселся, чуть отставив меч. Лала подлетела к Руну, загадочно буравя его весёлыми глазками. Парила совсем рядом и молчала. Если бы они были одни, Рун бы решил, что она просится в объятья, а тут прям и не знал. Но её радость была настолько заразительна, что он разулыбался.

– Ну я пойду? – спросил он с лёгким замешательством, любуясь на неё.

– Иди, мой дорогой, – ласково и капельку с юмором произнесла Лала.

Рун поклонился герольду и вышел. Лала опустилась на лавочку в двух шагах от гостя. Сидела, улыбалась, задумавшись о чём-то, прижав ручки к груди. И молчала. Сэр Амбадосса терпеливо ждал, взирая на неё внимательно.

– Какой стеснительный попался мне жених, – со счастливой улыбкой произнесла Лала наконец. – Не хочет выражать прилюдно чувства. Вы, сэр, такой же? Все мужчины таковы? У вас в краях?

– Да боже упаси, – ответствовал герольд. – Когда б ваш кавалер имел хоть каплю благородной крови в венах, кто бы он ни был, он бы пел вам оды, я думаю. И днём и ночью под окном.

– Ну, ночью я б хотела всё же спать, – рассмеялась Лала. – А днём конечно было бы чудесно. Когда б мой Рун мне хоть разочек спел. Но он хороший очень и без песен.

– Вы влюблены, сие заметно сразу, – сказал герольд с оттенком преклонения. – Из вас любовь прямо лучится, госпожа. Подобной силы нежных чувств доселе пожалуй я ещё не видывал ни в ком. Из девушек.

– Я счастлива, – не то согласилась, не то возразила Лала. – Порой так сильно, что уже боюсь, а вдруг как надоест, пресытится, наскучит. Иль утомит всё время быть счастливой. Но нет, не может счастье надоесть, не может стать обузой. Его всё время хочется. Всё время. Поёт сердечко сладостно в груди. И мир вокруг становится прелестней. Когда оно с тобой.

Она вздохнула, всё так же улыбаясь своим мыслям.

– Какое вы прекрасное созданье! – пылко заметил сэр Амбадосса. – Вы восхитительны! И телом, и душой. Впервые я завидую плебею. Что я не он.

– Спасибо, добрый сэр, мне лестно это слышать, – мило ответствовала Лала. – Как будто мы не виделись ещё. Вас не было вчера с бароном здесь?

– К прискорбию не удалось приехать. Я знаю, вы творили чудеса. А я всё пропустил. Теперь кляну судьбу. Что обошлась со мною столь жестоко. Так редко выпадает шанс увидеть хоть что-то удивительное в жизни. Но суетность забот житейских и на него накладывает длань, смеясь в лицо. Как грустно и нелепо. И ничего не сделаешь.

– Мне очень жаль, – с искренним участием посочувствовала ему Лала. – Изволите попить или покушать?

– Благодарю, не нужно ничего, – покачал головой герольд.

– Тогда я вся в распоряжении вашем.

Сэр Амбадосса встал.

– Позвольте для начала, госпожа, вам выказать своё глубокое почтенье.

Он опустился на одно колено и склонил голову.

– Ах, сэр, к чему официоз, ведь это же не во дворце приём, вы у меня в гостях в крестьянском доме. Прошу, присядьте, – мягко попросила Лала.

– Простите, госпожа моя, – сэр Амбадосса сразу сел. Посмотрел на Лалу долгим взглядом, словно собираясь с мыслями.

– Я слушаю, – произнесла она подбадривающе, с доброй улыбкой.

– Глубокоуважаемая фея, – заговорил герольд. – Я должен подготовиться к приёму вас в замке нашего милорда. Поэтому есть множество вопросов, которые нам надо разрешить. Ведь здесь у нас в глуши никто не знает. На них ответы. Укажите, сколько из них мне позволительно задать, чтоб вас не утомить чрезмерно. Пять? Восемь? Дюжину?

– Так много? – удивилась Лала. – Вот что, сэр. Давайте, я вопросы ваши чуть предварю коротеньким рассказом об этикете, принятом у фей. Быть может вам и спрашивать что-либо нужда сама собою отпадёт.

– Я весь внимание, – ответствовал герольд.

– Сэр, в нашем королевстве дамы и с крыльями бывают и без крыльев. Поэтому и нормы этикета имеют двойственность. В которую всегда. Заложено практичное начало. Вот взять к примеру выход из кареты. Тем дамам, кто к полёту не способен, им надо руку подавать, когда выходят. Чтоб им удобней было, чтобы не упали. А дамам, кто летать умеет, руки не подают. Им просто открывают дверь, и всё. Удобней вылетать, когда тебя не держат. А вот когда сидишь, взлетать неловко, сначала нужно встать на ножки, поэтому сидящей даме, имеющей намеренье подняться, необходимо руку подавать всегда, не важно с крыльями она или без крыльев. Вы понимаете, сэр Амбадосса? Галантность служит лишь удобству. Когда по лестнице вниз барышня нисходит, той, что без крыльев, нужно руку подавать, её надо вести. А с крыльями наоборот, не надо, для ней спускаться без поддержки проще, лишь кавалер, кто фее дорог, супруг, жених иль может лучший друг, бывает, держит и на лестнице её, чтоб ей свидетельствовать трепетные чувства. И всё. Относится сие к прогулкам и к обычным, которые без спусков и подъёмов. Когда идёте вы с крылатой дамой, она не упадёт и не споткнётся, поддержки ей от спутника не надо, поэтому она захочет взяться за ручки только с тем, кто мил сердечку. А если вы настойчиво начнёте пытаться взять её под ручку сами, когда вы ей не кто-то очень близкий, то это будет грубо и бестактно. Но если она ножками идёт, пройтись решила, не взлетает, тогда тут действуют все правила и нормы, присущие для дам, кто не крылат.

– Как удивительно и интересно, – молвил герольд с задумчивым видом. – Я суть определённо уловил. Теперь, когда к себе приеду, детальнее над этим поразмыслю, госпожа моя. Ещё есть что-то важное?

– Как будто нет, – поведала Лала. – Ну, может, что не кушаем мы мясо. Сэр, знаете, я видела картину, написанную маслом, пира гномов. Они охочи к мясу, как и люди. Там на столах у них лежали туши. Оленя, поросёнка, гуся. Все без голов. И рыба с головой. Зажаренные. Всякая из фей, попав за данный стол, расплакалась бы горько, я думаю. А ежели при ней ещё и станут туши резать и косточки глодать. Это такой кошмар, который даже страшно и представить. Мы с пониманием относимся к тому, что многие созданья любят мясо. Но если вы хотите пригласить какую-то из фей к себе за стол, желательно чтобы мясные блюда не выставлялись слишком напоказ, завуалированы как-то были. Иначе ей ужасно грустно станет. И тяжело.

– Спасибо, что предупредили, госпожа, это избавит нас от множества ошибок. Что-то ещё?

– Не нужно быть настойчивым ни в чём. Настойчивость есть форма принужденья. Но я здесь не подвластна никому. Ни господам, ни лордам, ни монархам. Галантный кавалер уступит фее. Если она чего-то не желает. Даже когда того желает он.

– Вы пищи много мне для размышлений дали, – благодарно заметил герольд. – Вопросов множество сами собой отпали. Осталась ещё пара, если можно?

– Я слушаю, сэр Амбадосса.

– Как правильно к вам обращаться? Как объявлять вас? Фея? Госпожа? Миледи? Леди? Дама? Дева? Или по имени быть может? У нас никто не знает ваших правил, как обращаться к феям надлежит.

– Как вам удобней, так и обращайтесь. Что вежливым сочтёте, то меня устроит, и не обидит. Только не «миледи». Миледи – это всё же статус. Которым я не обладаю здесь.

– Тогда последнее. Какого вы сословия? Что благородного, я вижу по манерам. И речи. Но какого?

– Это совсем неважно, – мягко сказала Лала.

– Ну как неважно? – искренне удивился герольд. – Это очень важно. А вдруг вы благороднее барона? В подобном случае с почтением глубоким он будет должен относиться к вам.

– Сэр Амбадосса, я же говорила, настойчивость не надо проявлять, – снова очень мягко произнесла Лала. – Любая фея в вашем мире. Всегда равна со всеми. Но если вы другого мненья, то выберите сами, кем меня считать. Хоть королевой, хоть крестьянкой. Мне всё равно.

– Прошу меня простить великодушно, госпожа моя, – смущённо проговорил герольд. – Одна ошибка позволительна любому. Второй раз я вас так не подведу.

***

Рун сидел на корточках, выискивая в посадках гусениц. Бабуля поодаль пропалывала грядку. Всегда работы много в огороде. Сколь бы не делал, а она всё есть.

– Рун, – позвал вдруг сзади звонкий озорной девичий голосок.

Он встал, обернувшись. Лала парила рядом c приветливой улыбкой. Он тоже разулыбался, радуясь ей и её хорошему настроению. Сверху на них светило ярко солнышко, даря тепло, ясный летний денёк наполнял окружающее пространство ощущением праздника. Лала подлетела к Руну совсем вплотную и стала весело буравить его глазками. Парила и молчала, улыбаясь чуть иронично.

– Лала, я немножко замарался, – сказал Рун извиняющимся тоном.

– Очистишься, когда меня обнимешь, – усмехнулась она.

– Соседи смотрят, вон, из-за ограды.

– Рун, ну и что? Ты вроде мой жених.

Он сдался, шагнул к ней и обхватил руками. Лала вздохнула счастливо.

– Ушёл герольд? – спросил он тихо.

– Ушёл.

– Всё выяснил, что надо?

– Вроде всё. Иль нет. Не знаю, Рун. Как будто бы это сейчас столь важно. Нашёл о чём с невестой говорить. В такую романтичную минуту.

– О чём же надо говорить?

– О чём-нибудь. Таком, что будет девушке приятно. О красоте моей. О чувствах пылких. Своих ко мне.

– Но я жених-то вроде понарошку.

– А счастье у меня по правде, Рун.

– И у меня, красавица моя.

– Ну вот, уже чуть-чуть получше. Насколько ж я красива?

– Как улыбка бога. Как пенье соловья, как утренний рассвет. Как полевых цветов благоуханье. Как радость жизни.

– Ой, – промолвила Лала в безмерном приятном удивлении. – Вот это да! Ты прям меня сразил, Рун. Спасибо, мой хороший.

– Да не за что, родная.

Лала снова счастливо вздохнула.

– Сама уже из дома вышла. Не боишься, – порадовался он.

– Ага. Закончилось моё затворничество, – ответила она тепло. – Устала уж сидеть в избушке. Хочу на волю. Мир ваш посмотреть.

– Теперь поди посмотришь. Ты слышала, барон издал указ. Чтоб за тобою люди не ходили. Ослушаться его навряд ли кто посмеет. Включая даже знать.

– Бабушка Ида говорила про указ. По-моему это немножечко жестоко. По отношенью к тем, кто здесь живёт. Ведь все хотят на фею подивиться. Наверное. А им теперь нельзя.

– Нисколько не жестоко, Лала. Иначе бы тебе народ прохода не давал. Барон наш, прямо скажем, молодец. Так выручил. Нам надо в ноги кланяться ему за это.

– Ну, феи так не кланяются, Рун. И нам так не кланяются. Мы вам не слуги и не господа. Но за заботу конечно нужно будет поблагодарить милорда сердечно.

Какое-то время они просто стояли, молча.

– Лала, – позвал Рун через минутку.

– Что, мой котёнок?

– Солнце поднимается, – промолвил он мягко. – Скоро уж и полдень. К кузнецу идти. Хоть сколько-то бы надо поработать. До этого. А то мы обнимаемся, а бабуля одна тут трудится. Обижаться будет.

– Ты нехороший, – с полушутливой печалью произнесла Лала. И отстранилась.

– Побудешь здесь, со мной? Пока я гусениц ищу, – предложил Рун. – Посмотри, что у нас растёт. У вас такие же растенья в огородах?

– Какие-то похожи, другие нет, – ответствовала Лала. – Рун, я хотела бы помочь, тоже поработать. Мне интересно. Ты поучи меня, что делать, тут я и помогу.

– Я гусениц сейчас ищу, – поведал Рун. – Их прям нашествие. Хочешь, тоже их поищи.

– Так просто всё? – обрадовалась Лала. – Рун, а находишь гусеничку, и что потом?

Она уставилась на него с простодушным наивным ожиданием.

– Ну… давишь, – сказал Рун смущённо.

– Ой, – Лала в растерянности посмотрела ему в глаза. – Рун, убивать нехорошо. Гусенички тоже жить хотят. Они же просто кушают, и всё. Они невинны.

– Лала, тут выбор-то невелик, – с сожалением пожал плечами Рун. – Или мы их убьём, или они нас. Съедят всё, и мы с голоду помрём зимой с бабулей. Что тебе больше по душе?

Лала призадумалась.

– Рун, у тебя есть вазочка? – спросила она наконец.

– А что это?

– Хм. Кадушечка хрустальная. Небольшая.

– Хрустальной нет. Есть деревянные.

– Из дерева пожалуй даже лучше. Ты можешь принести?

– Ага. Сейчас, – с некоторым удивлением кивнул Рун.