Но Фитч жалел и Шарка, и Балена, редко выбирающегося из своего бака, и склочную «страусиху». Даже визгливые кудлатые собачонки, норовившие вцепиться в ботинок, вызывали у Фитча только умиление. Он готов был любить всех. Кроме разве что братьев Кавалли, которые грызлись со служками и друг с другом, а уж остальных и вовсе щедро кормили пинками и побоями. Потому, когда Айрони и Бален посвятили его в свой план, Фитч долго колебался. Что ему та столица? Это они удивительные. А он – самый обычный мальчишка. Но Айрони так переживала, что не дотянет сама китовую тушу…

Как и договорились, он ждал ее за крайней повозкой. Фитча не запирали на ночь – кому он нужен? А ключей от клеток с «диковинками» всего два. Один хранился у Броуни, вторым заведовал старший Кавалли. Но однажды клоун перебрал с горячительным, и его стошнило прямо в бак с Баленом. Или это запах стоячей воды стал причиной? Но только по иронии судьбы ключ выпал из нагрудного кармана и достался как раз тому, кому он, в общем-то, никак не мог пригодиться. Кавалли заметил пропажу, лишь когда пришло время отпирать клетки. Поплелся докладывать хозяину. Броуни лютовал все утро, а как только клоун отправился к Струцце «за утешительной пилюлей», Бален поведал о своей находке Фитчу. Впрочем, план побега все равно придумала Айрони, так что…

Прохладный ночной ветерок взъерошил волосы на макушке, надул пузырем рубаху. Фитч поежился. Конец лета, а они уже вторую неделю сидят в этом городишке. До холодов надо бы успеть убраться на самый юг… И рассмеялся сам над собой. Какой юг? Едва рассветет, и экспресс умчит их троих на север – Айрони каким-то неведомым образом скопила немного монет, так что на билеты в третий класс должно хватить. Наверное.

Фитч поднял голову и недоуменно нахмурился. Лунный серп скосил половину ночного неба, а певунья так и не появилась. Не случилось ли чего?

Ночь, кажется, сделалась еще темнее, пока Фитч крался среди повозок. Развешенное после стирки мокрое белье то хлопало его по лицу, то гладило по спине. Вот и женский фургончик. Айрони делила его со «страусихой», а попросту – Струццой.

Проспала, что ли? Или Струцца проснулась и помешала ей уйти?

Он осторожно ступил на ящик, служивший крыльцом, и замер перед решеткой, запиравшей вход на ночь. Изнутри не доносилось ни звука. Постучать? А если он разбудит Струццу? Ох, насмешек завтра не оберешься!

Да что это он? Какие насмешки? Какое завтра?

Фитч тихонько поскреб железные прутья. Затем чуть громче. Под ладонью решетка скрипнула и немного отошла в сторону. Удивленно потянул ее на себя – замок повис на одной дужке.

Ночь внезапно стала холодной и пустой. Айрони ушла без него.

Конечно. Они – другие. Что ей обычный мальчишка? Видимо, Айрони нашла способ перевезти Балена и просто передумала брать Фитча с собой. Диковинки здесь, на тусклом провинциальном юге, они с Баленом умчатся в столицу. Там, небось, по улицам расхаживают сплошь живые машины, и никого не удивишь перьями или хвостом.

Странное дело. С одной стороны, Фитчу не очень-то и хотелось бежать, но с другой… Чувствовал он себя сейчас так же, как и в тот раз, когда смотрел на равнодушно удаляющуюся отцовскую спину.

Погруженный в невеселые думы, Фитч брел по двору, когда чуть не упал, споткнувшись обо что-то большое, белое и совершенно мокрое. В темноте это выглядело так, словно простыня свалилась с веревки и облепила здоровенное бревно. Фитч присел и провел пальцами по скользкой поверхности… нащупал что-то круглое, разбухшее, с двумя дырками… В этот момент над головой вспыхнул фонарь, и Фитч испуганно отдернул руку. На земле лежал Бален. Голый и абсолютно мертвый, как и полагается телу, три дня пробывшему в баке вместе с остатками рыбьих кишок.

– А я-то думаю, чего крысы весь вечер воют? Голо-одные, – пропел из темноты грубоватый голос старшего Кавалли.

Фитч вскочил на ноги, но получил кулаком в ухо и растянулся рядом с Баленом.

– Вяжи пацана. Все одно работник из него никудышный.

Фитч отбрыкивался, пытался кричать, но братьям не впервой было усмирять недовольных. Камнепадом обрушились на него тяжелые удары и завалили собой и ночь, и страх, и горькие мысли о неудавшемся побеге.

Очнулся он от холода. Глаза залил невыносимо яркий свет. Фитч зажмурился. Точнее, еле сомкнул веки – словно проржавевшие железные заслонки, они двигались с большим трудом. Тело ныло – он лежал на чем-то твердом. Хотел подняться, но мышцы не подчинились. Попробовал повернуть голову, пошевелить рукой, хоть пальцем! Без толку. Даже язык разбух и распирал рот изнутри. Потихоньку открыл глаза, привыкая. Но все, что смог разглядеть – льющийся отовсюду свет.

Накатила паника. Где он? Что происходит? А может, Кавалли его убили, и сейчас он лежит на разделочном столе Небесного Палача?

Как ни странно, но мысль о смерти успокоила. О чем волноваться, если жизнь уже закончилась? Разве что о том, что он, кажется, превратился в дохлую рыбину. Дохлая рыбина. Почти как мертвый Бален.

С мысли о Балене Фитч перескочил на Айрони. Значит, она сбежала одна? А впрочем, что тут удивляться? Неуклюжий «кит» провел столько времени в баке, что даже ходить толком не мог, – в редкие дни, когда меняли воду, его попросту вываливали на землю, и он ползал, неуклюже извиваясь большим распухшим телом. В дороге он был бы обузой, да и потом – кто захочет с ним возиться? А она – красотка с нежным голосом и белоснежными перьями. Любой столичный театр примет такую актрису с распростертыми объятиями. Айрони просто кинула и его, и Балена, вот и все.

Свет сделался ярче, пахнуло чем-то едким. Откуда-то из-за головы послышались торопливые шаги, металлический лязг, от которого Фитчу сделалось сильно не по себе, и бодрый картавый голос произнес:

– Ну-с, молодой человек, пхиступим!

Фитч испуганно моргнул, когда на лицо опустился широкий колпак, в носу защипало, и весь мир провалился в какую-то дыру.

Все, что он потом мог вспомнить, – это бесконечное падение. И боль.

С него словно заживо сдирали кожу. Кости начали расти, вытягиваться, им стало тесно в мышечном корсете, и они разрывали его. А затем огромная раскаленная игла накладывала слои друг на друга и стягивала неровными стежками.

Кажется, он кричал. Или нет? В какой-то момент игла забралась к нему в рот и принялась пришивать язык к небу. Потом скользнула в горло…

Очередной укол продырявил разбухшую вену. На пол плюхнулась миска с серой кашей. Щелкнул замок на решетке. Фитч притянул к себе еду и принялся неуклюже выскребать кашу когтистой лапой. Клыки мешали, вязкая масса не лезла в горло, валилась на пол, и он опускался и слизывал ее длинным узким языком.

Боль постепенно ушла, хотя он думал, что она останется с ним навечно, и даже научился не скулить, когда она выкручивала тело при малейшей попытке двинуться с места. На постоянные уколы перестал обращать внимания. Человек в сером резиновом фартуке и длинных, до подмышек, перчатках приносил ему поесть, колол, но никогда не делал попыток заговорить. Впрочем, Фитч тоже не горел желанием общаться. Его новое жилье – холодная каменная клетка с жесткой лежанкой, отхожим ящиком – было вполне сносным. Сносным для чудовища, в которое он превратился.

Когда сознание перестало проваливаться в глубокий крысиный лаз от малейшей попытки осознать, что с ним произошло, Фитч попытался все обдумать. Косматая шерсть, что теперь покрывала все его тело, была не так уж и плоха – она отлично грела и позволяла обходиться без одежды. Хотя показаться в таком виде на людях Фитч бы не решился. Ноги остались ногами, но вот ходить теперь приходилось на цыпочках. Впрочем, это оказалось даже удобнее. И башмаки больше не нужны. Руки… А вот это было самое ужасное. Пальцы укоротились вдвое, разбухли, ладони обзавелись грубой толстой кожей. Но даже несмотря на устрашающие стальные когти, Фитч чувствовал себя беспомощнее младенца – он не мог ни миску поднять, ни ухватиться за прутья решетки. Случись ему прикрыть стыд штанами – и те не удержит.

В его клетке не было окон, но Фитч научился определять, а позже и предчувствовать время по приходу служки. Укол, миска с кашей, щелчок замка. Дважды, пока Колесо Палача сделает полный круг по небу.

Когда в неурочный час за решеткой раздались шаги, Фитч насторожился. Не знакомое, привычное шарканье, нет – торопливые шажки, то забегающие вперед, то суетливо топчущиеся на месте. И уверенная поступь, сопровождаемая знакомым стуком – так стучит рукоять кнута о голенище. Фитч вскочил.

– Все, как вы пхосили, милейший мой, – стрекотал полный самодовольства голосок, – учел все пожелания. Пхишлось похаботать, конечно, но хезультат! Впхочем, сейчас сами посмотхите. Сюда, сюда, пхошу вас!

В коридоре посветлело, и в клетку заглянул луч фонаря. Фитч пригнулся, пряча глаза от света, и увидел мягкие, скорее домашние, чем уличные, туфли, а рядом с ними – знакомые сапоги. Начищенные до блеска, с золотыми кистями и крохотными эмблемами на отворотах: буква «Б», заключенная в венок из вензелей.

– Неплохо. – Это прозвучало пренебрежительно, но для тех, кто хорошо знал Броуни, являлось похвалой. – Надеюсь, нрав у него настолько же свиреп?

– О, на сей счет не извольте беспокоиться, дохогой мой дхуг, стимулятохы сделают свое дело. Пока что хано судить о психическом состоянии пациента, но вы же понимаете, мало вхемени пхошло…

– Я забираю его.

Туфли нервно переступили, смущенно уткнулись носами друг в дружку.

– М-м-м… Понимаете, милейший, экспехимент такого хода – пехвый в моей пхактике, он затхагивает не только внешние изменения, но и слои психики, потому я хотел бы…

Кнут раздраженно стукнул, обрывая возражения, приказ поставил точку в разговоре:

– Готовьте к перевозке.

Возвращение вышло безрадостным.

Дорогу Фитч не запомнил – пустая повозка, кошмарная тряска, уличный шум за шаткими стенами. Он лег на дощатый пол и старался не думать о том, что его ждет впереди. Ирония судьбы – теперь он сам стал одним из тех, кого жалел и кем так восхищался.

Но самое большое потрясение ожидало его впереди. Когда повозка остановилась и борт откинулся, позволяя новому уроду занять свое место в семье, первое, что увидел Фитч, – сверкающие на солнце серебряные крылья.

Он попятился назад.

Но вся труппа уже стянулась к