Стена

На базе Петушки, что в самом устье Колымы, Литовченко загрузил свой «Урал» с прицепом бочками с машинным маслом. Бочки с маслом нужно было доставить на золотодобывающий прииск Стадухино, где он работал. До него было около четырехсот километров. Дорога была знакомой – сюда он приезжал уже не впервой. В прошлый рейс, когда он переезжал Колыму по торосистому льду, задние колеса «Урала» провалились в трещину, залитую водой. Литовченко как ни старался выбраться из трещины, ничего не получалось. Пришлось отцепить прицеп, но колеса всё равно буксовали. Тогда он не выключал передачу, чтобы мороз не прихватил льдом колеса, час, а может два, пока не подошла ещё одна машина.

– Что, друг, попал в трещину с водой? – спросил водитель подъехавшей машины.

– Сам видишь! Уже буксую тут больше часа. Боюсь вмёрзнуть. Давай, дёрни меня.

Тогда машину выдернули из трещины. Он зацепил прицеп и поехал дальше.

Сейчас Литовченко внимательно смотрел на лед зимника, чтобы опять не угодить в трещину. Благополучно переправившись на другой берег, он заехал на Зелёный мыс. Зашёл в столовую. Хорошо поел, взял несколько котлет с собой в дорогу. Налил полный термос горячего чая, и отправился дальше. Зимник петлял между сопок, ныряя в лиственный лес, потом шёл тундрой с низкорослыми кустами карликовой березки. Тут паслись стайки куропаток, перебегая белыми комочками от одного куста к другому, склевывая почки. Впереди показался Мачвамский перевал, до которого ехать было ещё далеко, но он был настолько высок, что виден был за много километров. У подножия перевала стоял домик. В нём была комната отдыха для водителей. Обслуживалась эта маленькая гостиница семейной парой, которые жили в этом же доме. Литовченко к домику подъехал уже затемно, и решил отдохнуть несколько часов. Умывшись и поужинав, он лёг спать. Машин больше пока не было, и комната была пустой. Проснулся рано утром отдохнувшим, попил чая и вышел на улицу. Погода стояла ясная, в чёрном небе ярко горели звезды,

Мороз знатный, градусов сорок пять будет, – вслух подумал он и подошёл к своей машине. Водители не глушили двигатели зимой, потому что после их трудно завести на морозе, да и система охлаждения была заполнена водой. За работающими двигателями смотрел прогревальщик, который и жил в этом домике. Литовченко залез в кабину и, помахав прогревальшику рукой, поехал. Подъём на перевал начинался длинным, пологим тягуном, по которому машины без особого труда заезжали на самую макушку перевала. С другой стороны спуск был террасами и тоже не сложный. Так, не спеша, потому что по зимнику груженым быстро не поедешь, это не по асфальту, Литовченко добрался до перекрестка зимников на Билибино, Весенний, Алискерово и Стадухино. До Билибина было несколько километров, где была большая гостиница для дальнобойщиков и хорошая столовая. Но он решил не заезжать, а ехать напрямую домой в Стадухино.

На повороте на Стадухино, до которого оставалось уже всего ничего, стояли два бульдозера дорожников с клином-волокушей. Литовченко остановился и вылез из кабины, обошел свою машину с прицепом, пнул ногой по баллонам и подошел к дорожникам, которые тоже стояли возле своих тракторов

– Здорово, мужики, что, дорогу утюжите? – спросил он.

– Да уж, работа у нас такая, знаешь ли, – весело ответил один из них.

– Как там перевал, не замело?

– Ну, когда как, сегодня вот в распадке буран. Везде тихо, а там как в трубе, не успеваем чистить. Вот и сейчас за тобой следом поедем, а то мало ли что.

– Да я груженый, тяжелый, наверное, проеду, – успокаивающе сказал Литовченко.

– Ладно, езжай, нам всё равно надо на перевал ехать, там у нас домик передвижной стоит.

Литовченко залез в кабину и тронулся в путь. Зимник шёл по лесу. Было тихо, и в свете фар казалось, что это сказочный лес. Зимник повернул в длинный узкий распадок, лес заметно поредел. Вдруг свет фар уперся в белую стену, как будто кто-то специально выложил ее из снега. Стена было словно живой. Снег, подхваченный ветром, несло с такой скоростью, что, казалось, он никогда не упадет на землю. Литовченко с удивлением смотрел на эту приближающуюся стену летящего снега, и у него похолодело в животе. Он не мог понять, откуда это взялось, только что и намека не было на такой буран, а тут сплошная стена летящего снега. Машина, словно нож в мягкое масло, вошла в эту стену. Зимник просматривался только по высоким бортам снега, оставленным клином дорожников. Борта дороги заметало бураном на глазах. Утепленную войлоком кабину продувало, казалось, насквозь. Мелкие снежинки попадали во внутрь. Литовченко включил все мосты и пониженную передачу. Двигатель надрывно ревел, машина с трудом шла вперед, наконец забуксовала. Литовченко не знал, что делать и уповал на то, что сзади идут дорожники. Сколько прошло времени – казалось целая вечность… вот сзади появился свет фар. Дорожники чуть не наткнулись на прицеп, облепленный снегом – его не было заметно. Бульдозера объехали машину и потащили клин по зимнику впереди Литовченко. Наконец Литовченко вылез из снежного плена и поехал за дорожниками, с трудом различая впереди клин.

Прошел час, а может больше, и вдруг машина вышла из этой снежной стены. Буран закончился так же внезапно, как и начался, или остался позади. Свет фар опять выхватил сказочный вид деревьев. Дорожники остановились, чтобы пропустить машину вперед. Литовченко остановился и вылез из кабины.

– Что это было? Сколько езжу, такого не видел ни разу, – сказал он удивленно.

– Да мы и сами не знаем, откуда это берется… везде тихо и небо в звездах, а здесь такое начинается, словно черти с ведьмами шабаш устраивают. Правда редко такое бывает, пару раз за зиму.

– Ладно, мужики, счастливо вам тут оставаться, а я поеду, мне осталось немного. Часов через пять-шесть буду дома, – попрощался Литовченко с дорожниками.

– Тебе – не сломаться! А мы поедем обратно в начало, а то вдруг ещё машина пойдет. Да и закончится же этот буран когда-нибудь! Надо снег убирать с зимника. Нам сейчас не до отдыха.

Литовченко, махнув рукой, тронул свой «Урал». Сейчас он осилит очередной перевал, а там и до дома рукой подать. На перевал он заехал уже когда рассвело. Остановив машину, он вылез из кабины, обошёл её кругом, попинав баллоны. Посмотрел в долину, которую проезжал ночью. Там было всё спокойно, бурана как и не было. Литовченко с удивлением подумал:

– Может там и не было этой чёртовой белой стены? Может мне это приснилось? Так вроде не спал.

Настоящий

Семёныч проснулся, немного полежал с закрытыми глазами, потом с хрустом потянулся и сел. В вагончике было прохладно. В сентябре на Чукотке ночи были уже холодные, и за ночь всё выстывало. Напротив зашевелился Грач, видно было, что он тоже проснулся, но не хотел первым вставать, чтобы разжечь огонь в небольшой железной печке.

– Ладно, не притворяйся… вижу, что не спишь. Сейчас затоплю печку. Омлет будем на завтрак делать, – толкнул Грача в бок Семёныч. Вагончик стоял на участке «Омчак», где звено бульдозеристов делали вскрышу торфов. Посёлок прииска был километрах в двадцати через перевал. Дороги ещё не было и приходилось по неделе работать и жить в вагончике в полевых условиях, за что прииск платил 50% от тарифа к основному заработку, деньги тоже не лишние. Их смена только началась. Семёныч растопил печку и поставил на неё чугунную сковородку. Пока она нагревалась, сделал болтушку из сухого молока и яичного порошка. Вскоре сковорода нагрелась, он бросил кусок сливочного масла, которое сердито зашипело и растеклось по сковороде, затем вылил туда болтушку. По вагончику поплыл вкусный запах омлета. Грач, не выдержав этого аппетитного запаха, скинул одеяло, быстро встал и оделся. Семёныч поставил эмалированный чайник на печку и сказал: завтра твоя очередь вставать.

– Договорились, – хмыкнул про себя Грач. Он знал, что этого не будет, Семёныч всегда встаёт раньше его. За окном послышался рокот подъехавших бульдозеров.

– Вот и наши со смены подъехали, как раз к завтраку, – сказал Семёныч. Дверь открылась и в домик вошли двое: это были напарники, которые работали на вскрыше торфов в ночную смену. Один из них «Солдат», друг Грача – они вместе колесили по приискам Колымы и Чукотки, всегда были вместе и работали на одном бульдозере. «Солдата» звали Лёха. Он всё время ходил в солдатской пилотке времен войны, поэтому его и прозвали Солдатом. Лёха был небольшим, жилистым, на спор мог согнуть в дугу тракторную монтировку.

– Грач, я сбегаю на факторию, там, говорят, сигареты болгарские с фильтром закинули. Надо купить пару блоков, – сказал Солдат другу, открывая огромным ножом банку с тушенкой, – если что, прикроешь меня, я отработаю. Нож у Солдата был знатный – отковал его кузнец из шатунного болта, с ручкой из лосиного рога. С ножом он не расставался никогда.

– Иди, думаю, вернёшься к вечеру, чего тут идти-то – километров пятнадцать по руслу ручья, – ответил Грач другу. Солдат плотно позавтракал, выпил кружку крепкого, как чифирь, чая, засунул нож в ножны, встал и и сказал:

– Я быстро, часов через семь-восемь вернусь, – и вышел из вагончика.

Семёныч с Грачём сели за рычаги бульдозеров и поехали на полигон. Днём была их смена. Прошло восемь часов, Солдата не было, не было его и к началу его смены.

– Что-то нет Солдата, не случилось ли что, всё-таки тундровая тайга, мало ли что… – забеспокоился Грач о друге.

– К утру если не придёт, надо идти искать, – сказал Семёныч, – напиться он не мог, на фактории спиртного нет.

он не мог, на фактории спиртного нет. Утром солдат не вернулся.

– Пойду искать, – сказал Грач Семёнычу, – я поспал немного ночью в бульдозере, час чифирну и отправлюсь.

– Если к вечеру не придешь, я пойду в посёлок, пусть вертолётом ищут, – сказал Семёныч Грачу.

Грач взял ружьё, патронташ с патронами и вышел из домика. Шёл он по руслу ручья, по галечным косам, это был самый лучший путь до фактории. По тундре напрямки было ближе, но по мягкому мху и кочкам идти было труднее. Только в одном месте, где ручей делал большую петлю, идти пришлось напрямую через кусты и лиственничный лес. Грач увидел сперва пилотку, которая зацепилась за сук и висела. У Грача ёкнуло внутри: так просто Солдат пилотку не оставит, он никогда не снимал её с головы, только разве что спал без неё. Грач осторожно пошёл дальше, внимательно прислушиваясь ко всем шорохам. Из-за густых кустов не было видно ничего. Тут его тонкий слух уловил не то стон, не то слабый скрип дерева. Грач насторожился и стал внимательней прислушиваться, поворачивая голову по сторонам. Он пытался определить, откуда исходит этот странный звук. Наконец он понял, что это стон – стонал человек. Грач, сделав ещё несколько шагов в сторону стона, увидел на небольшой поляне того, кто стонал. Это был его друг – Солдат. Он лежал возле дерева весь в крови, в порванной одежде. Рядом с ним лежала с распоротым животом туша медведя. Грач подбежал к другу и начал его трясти, вытирая рукавом кровь с лица друга. Солдат пришёл в себя, но не мог понять, кто его трясёт – у него всё болело внутри и он не мог пошевелиться… наконец он узнал своего друга.

– Медведь, – прохрипел Солдат, – медведь напал на меня, даже не знаю, как ещё жив остался. Крепко он меня помял, наверное рёбра сломал, хорошо нож успел вытащить, а то бы хана.

Грач молча вытирал кровь, у него тряслись губы, он не мог сказать ничего, наконец, выдавил из себя:

– Молчи, потом расскажешь. Идти можешь?

– Попробую, но вряд ли… в груди болит всё… помощь нужна… ты иди за помощью, я полежу здесь. Дождусь поди, закурить дай, сигареты-то я купил, это он меня на обратном пути подстерёг, – прохрипел Солдат.

Грач огляделся и увидел сетку с блоками сигарет, валявшуюся в нескольких метрах, дал сигарету другу.

Осмотрел тушу медведя. Медведь лежал горой, на одной лапе была затянута петля из тонкого, стального тросика.