Его звали Вовой, и хотя возраст терялся возле сорока, отчества его никто никогда не слышал. О своем звании и точном наименовании лубянского филиала, где Вова обналичивал присягу Родине, он не распространялся. Но по части добычи информации среди наших сексотных кадров Вован был вне конкуренции. Оперативно и почти дешево, не брезгуя чаевыми. Я познакомился с ним в Красноярске в 2002-м, где мы выбирали в губернаторы Глазьева.

Наша встреча состоялась по его инициативе. Вова позвонил «криво», через сестру назначив место-время свидания.

– Короче, Иван, прошла информация, что тебя вписывают в какую-то крутую многоходовую провокацию, – Вова отодвинул стакан, заерзав по сторонам глазами.

– В роли кого?

– Уголовника… живого или мертвого.

– Володь, не кошмарь. Давай конкретику, – во рту пересохло, я отхлебнул остывший чай.

– Пока ничего конкретного. Утечка из службы безопасности Чубайса о том, что готовится политическо-криминальный замес. Ты в разработке. Подтягивать будут к какой-то группе. Брать будут на твоей машине.

– Что значит брать? – рука потянулась к сигарете.

– За совершение особо тяжких.

– Да каких преступлений? Вова, окстись!

– Ваня, успокойся, – зашипел гэбист. – Я и так многим чем рискую, с тобой разговаривая. Принять могут на чем угодно. Думаю, скорее всего, на наркоте. Килуху герыча в багажник уронят и всё!

– Кому я понадобился?

– Ты, лично, никому. Нужен твой батя. Чубайс крайне мстителен, ничего не прощает и не забывает. Но к Сергеичу им не подобраться, а ты как на ладони. Ваня, пойми, я тебе не угрожаю, даже красок не сгущаю. Но ситуация реально патовая.

– Ну, и что делать?

– Я даже не знаю, сколько у тебя есть времени, и есть ли оно. Но, во-первых, ты должен быть готов к тому, что придется посидеть. Не ведись ни на какие милицейские разводки, не подписывай…

– В тюрьму я не сяду, – перебил я собеседника.

– Никто тебя туда не отправляет, – замешкался Владимир. – Я иду по самому худшему варианту.

– Давай по нормальному, без тоски и жути. Как мне всего этого избежать?

– Как избежать, – тяжело вздохнул Вова, собираясь с мыслями. – Ну, для начала поставь на прикол машину, лучше закати в сервис. Пусть пылится на глазах. И свали отдохнуть подальше недели на три, лучше за границу. Еще телефон поменяй: номер и трубку. Зачисти квартиру…

– А карманы зашить не надо?! – выпалил я, не в силах слушать, как перекраивается моя жизнь. – За бугор не поеду, паспорта нет. К тому же выборы в Украине на носу, подряд там большой намечается. Заодно у хохлов и отсижусь.

– Боюсь, не поспеешь ты к этим выборам. Ладно, – Володя поднялся из-за стола. – Я тебя предупредил. Дальше думай сам. Меня не ищи, не звони. Будет информация, сам объявлюсь.

Он протянул вялую руку, чиркнул взглядом по моим глазам и растворился в витринном стекле «Шоколадницы». Я попросил еще эспрессо. Нервы сбивали мысль, которая пыталась вырваться из перспектив, Вовой обрисованных, натыкаясь на непреодолимую стену логики и осведомленности так спешно покинувшего меня собеседника. Следовало принимать меры. Машина, благо, записана не на меня, а на Катю, поэтому можно спокойно докататься до пятницы и поставить ее на выходные, чтобы следующую неделю в ней ковырялись. Как только будет готова, ставлю в гараж и улетаю дней на десять в Екатеринбург к ребятам, где у нас кампания в заксобрание. Красиво, спасибо Вове.

Пульс сбавил ритм, выход вроде был найден. Меня не смутила даже странная уверенность, что десять дней про запас судьба уж всяко подарила. Но на следующий день по дороге в институт, где решалась судьба моей кандидатской, стрелка на температурном датчике дернулась на красный предел, движок, захлебываясь в болезненном урчании стал терять обороты, а из-под капота вырвались клубы дыма. Еле дотянув до мастерской, где мне были объявлены гибель движка, нескромный ценник за работу и недельное ожидание запчастей.

«Сам себя сглазил!» – досадовал я, на своих двух выбираясь из промзоны Замоскворечья.

– Надо бы на следующей неделе в Екатеринбург слетать, – между прочим закинул я Наташе, через два часа сидевшей напротив меня в очередной кофейне.

– Надолго? – насупилась девушка.

– Может на недельку, может дней на десять. Как пойдет, – я старался не пересекаться с ней взглядом, что было тут же отмечено и неправильно истолковано.

– Давай, лети. Можешь хоть завтра!

– Чего ты дуешься? Работа у меня такая. И так два проекта слил, чтобы с тобой быть рядом.

– А ты не думал сменить работу?

– Нет. Пока тебя не встретил. Но не все сразу. Сейчас тему по Уралу закрою, посмотрим, что в Украине нарисуется, и на этом точка.

– Неделя – это много! А пораньше?

– Наташенька, очень постараюсь, – я заглянул ей в глаза, надрывно тренируя лицемерие.

«Началось. Включи новости», – смс пришла в четверг ближе к полудню.

Я оторвался от компьютера и включил телевизор. На четвертой кнопке мелькали кадры леса, дороги, ковыряющихся в обочине ментов и штатских. При этом звук пояснял о неудачном покушении на главу РАО ЕЭС Анатолия Чубайса близ поселка Жаворонки и об аресте по горячим следам предполагаемого нападавшего – пенсионного полковника ГРУ Владимира Квачкова, схваченного по горячим следам у себя дома.

Квачкова я знал, даже бывал у него на даче, которая находилась неподалеку от Жаворонок, поэтому было о чем призадуматься. Но причем здесь я, причем здесь Вова со своими страшилками? Полковника, конечно, жалко, но привязать меня к этому блудняку при моем роде деятельности, алиби и прочими тэдэ нереально… или все-таки возможно?

Я выглянул в окно. Тихий двор пятиэтажек не разрывал ни лай сирен, ни топот берцев. Никто не насиловал звонок и не ломал дверь.

«Может, все-таки от меня отказались», – скользнула отрадная идея. Посмотрел на молчащий телефон, который так и не поменял, сунул в карман и вышел из дома.

Звонок, расставивший все по местам, поймал меня ближе к вечеру.

– Привет, Иван, – журчащий почти детский голос Кати Пажетных отдавал напряженным холодком с легким, как мне показалось, налетом иронии. – К нам с утра милиционеры приходили. Про твою машину спрашивали, говорили, что она в покушении на Чубайса была задействована. Они почему-то решили, что ты живешь вместе с нами и организовали в подъезде вооруженную засаду. Сейчас к нам приехал спецназ, в масках, с автоматами, пытаются попасть в квартиру, у них ордер на обыск.

– Катя, это все бред. Моя машина не могла нигде участвовать, она в разобранном состоянии стоит со вторника на сервисе. Так что шли их....

– Всё! Пока. Они заходят, – твердо отчеканила Катя и повесила трубку.

Я не чувствовал под собой земли, и без того дряхлая надежда выйти сухим из воды сдохла. Устраивать маски-шоу по такому беспределу можно только тогда, когда поставлена задача взять человека во что бы то ни стало. Предъявить Кате было нечего: машина продана по доверенности, купчая и все документы у нее на руках. Да и последний раз мы с ней виделись четыре месяца назад.

Через полчаса я перезвонил. Пока шли гудки, пришло смс с незнакомого номера: «Это Маша сестра Кати. Ее арестовывают, забрали у нее телефон. Выкинь свой».

Я сделал последний звонок со своего номера. Она ответила моментально.

– Вань, ну, ты куда пропал? – прозвучало ласково с интуитивной тревогой в голосе. – Почему не отвечаешь?

– Наташенька, – мне показалось, что я наслаждаюсь каждой ноткой в ее голосе. – Ничего не говори. Послушай меня.

– Что-то случилось? – она дрогнула.

– Да. Я очень тебя люблю, – остановился, подбирая слова. Она не перебивала, ожидая продолжения. – Меня крепко подставили. Мы, наверное… нам… – Я осекся, испугавшись продолжения. – Если я тебе не перезвоню в течение недели, забудь меня…

– Что ты сказал?! – от сладости речей не осталось и следа. – Ты хотя бы мог встретиться со мной и сказать в лицо, что уходишь?!

– Послушай меня, – слабо протестовал я.

– А чего тебя слушать? Три с половиной месяца для тебя предел отношений. Хорошо. Пока, удачи! – она резала душу холодной обидой.

– Наташа, миленькая, родная, дослушай меня! Очень тебя прошу! Люблю тебя и только поэтому сейчас звоню. Очень возможно, что в ближайшее время меня объявят террористом, убьют или посадят. Но, что бы тебе обо мне ни говорили, никому не верь! Поняла меня?

– Поняла, – голос ее срывался в слезы. – Позвони… Я рядом всегда буду, Ваня.

– Не уверен. Постараюсь. Обязательно позвоню, – тараторил я в полубреду. – Целую тебя крепко. Береги себя!

– И ты… Целую. – В последний момент ее дрожащая речь, казалось, подернулась торжественной радостью женского эгоизма.

Я отключил телефон. Снял батарейку, засунул запчасти обратно в карман, чтобы при случае выкинуть.

Если вас ищет милиция, ФСБ и прокуратура, то в России самое безопасное место – это Москва. Где еще так, как в столице, можно раствориться в многомиллионной пестрой и разноликой людской массе? Но самое тяжелое – это отказаться от повседневных привычек, пристрастий, слабостей, которые в одночасье становятся коварными мышеловками в руках доблестных органов. Нет ничего больнее, чем на время забыть о родных и дорогих тебе людях, гнусно превращенных системой в беспомощную наживку. Стоит только расслабиться, дать волю чувствам, и тебя уже подсекают. Страшно видеть угрозу в тех, кто тебя любит.

Неопределенность – мерзкая штука. Когда ты не знаешь, чего и где ждать, нервы вытягиваются в струну. Для меня этот моральный угар продолжался дней десять. Я был ни в ком и ни в чем не уверен, не знал куда податься и что делать. Мысли хаотично крутились в голове, и это броуновское движение перебивал только сон. А вот спалось сладко. Башка и нервы за день нагревались так, что лишь тело касалось кровати, тут же срубало. Часов в одиннадцать подъем – все по новой, новости, слухи и никакой конкретики. А иногда случались ничем не объяснимые приступы счастья.

До Смоленска пробились за три часа. Перед городом тормознули обедать в уютной хибаре со звучным мясным названием. Официантка – бледная, словно почетный донор, девочка с некрасивыми пальцами в облупившемся розовом маникюре, теребила край серого передника, запоминая наш нехитрый заказ: два борща, две палки шашлыка и мне двести водки: размягчить нервы.

Товарищ, подписавшийся вывезти меня на Украину через Белоруссию, не отличался словоохотливостью и, дабы соответствовать моменту, изображал напряженную задумчивость. В собеседнике я не нуждался, гадая про судьбу на спиртовых парах. Не заглядывай в будущее, когда тебя там нет, но не оплакивай себя, пока еще дышишь. Топи разум в забытье, трави прогнозы уксусом воспоминаний, отдайся фатализму и поклонись неизбежности.

Нагрудный карман куртки оттягивали двадцать тысяч долларов, паспорт и удостоверение помощника депутата – весь багаж, который успел захватить из прошлой жизни.

– Ехать пора, – Вадим поднялся, суетливо расплатившись.

Девочка под желтой биркой «Юлия» с плохо скрываемым счастьем подобрала по счету деньги, живенько скалькулировав щедрые чаевые.

– Удачи вам! – вырвалось у нее неожиданно для себя самой.

Я очнулся. Растворившись в адреналиновом безвременье, я впервые почувствовал под ногами землю. То ли наивная искренность девочки, то ли искренняя ее благодарность за две мятые купюры вернули меня к жизни, разбудили волю, подарили надежду. Вадим меня услышал. Глаза товарища, стелившиеся бельмами строгой обреченности, вдруг дернулись в ее сторону, изобразив восторженное удивление и сердечное спасибо.

«Удачи вам!» и Вадим, тяготившийся ролью катафальщика, разом воспрял, причастившись единой опасностью, единым риском.

Мы сели в машину. Голова заработала, мозги включились. События вновь стали обретать смысл и логику. Риск, от которого я только что бежал, постепенно обретал манящую привлекательность. Душа, задавленная страхом, встрепенулась, задышала и потребовала к себе внимания. Животный инстинкт самосохранения, уносивший меня от российских ментов, догорал на вспыхнувшей человеческими страстями жажде любить и бороться. Я вдруг понял, что не готов расплатиться этой жаждой за 90 килограммов костей и мяса, пусть даже и собственных.

– Не парься, Вань, – аккуратно обмолвился Вадим. – Отдохнешь заодно. Погуляешь по тамошнему буфету. Хохлухи опять-таки… Не Москва тебе. Эх, если бы не жена и работа, сам бы занырнул с тобой на месячишко. Я тебя по праздникам навещать буду. На майские и приеду, ты как раз освоишься, связи наладишь…

– Останови, – я небрежно махнул рукой в сторону проплывающего леса.

– Ты кому звонить собрался? – напряженно протянул Вадим, наблюдая, как я достаю накануне купленный телефон с незарегистрированной симкой.

Я же молча, словно боясь поддаться на уговоры товарища, набрал любимые цифры: 8-916-590…

Ответила сразу, ждала услышать.

– Привет! Что делаешь сегодня вечером?… Тогда в десять… Там, где все начиналось.

– Ты чего творишь? – Вадим инстинктивно даванул на газ, протащив машину по весенней слякоти.

– Разворачиваемся, – еле проговорил я.

– Куда разворачиваемся?! – запаниковал товарищ.

– Домой. Остаюсь.

– Посадят же. Лет на двадцать. Запытают ведь. Это же заказ. Им все по херу: закрыть, убить, искалечить…

– Замолчи, без тебя тошно. Поворачивай. Дома и умирать уютно. Не ментам наше время мерить, – к удивлению Вадима я закурил, неудачно. – Как вы курите это дерьмо? Куда ты едешь? Разворачивайся. Решили.

– Может, передумаешь? – он скинул скорость.

– Уже передумал. Ты-то что причитаешь? Домой к жене не по кайфу? И вдвоем всяко веселее возвращаться. И в центр меня добросишь…

Она не опоздала. Приехала раньше. Пятачок перед рестораном был забит машинами. Место для подобной встречи было выбрано крайне неудачно. Хотя я и осознавал, что грамотную наружку обнаружить дилетанту практически невозможно, все же досадовал на себя за глупую непредусмотрительность. Я стоял в пяти метрах от знакомых габаритов, не решаясь подойти. Если они пробили близкий круг, то она железно под «колпаком», а значит, от тюрьмы меня отделяет несколько шагов. А если нет? Если обложили только моих родителей, а ее не просчитали, или не успели просчитать. «Не успели», – это звучало более убедительно. Просчитать – просчитают, достаточно поднять распечатки смс, где мы словно перед алтарем, и станет ясно, по какой орбите я кручусь. Ведь по любому пробили! Да и возвращаться плохая примета. Зря! Всё зря! Я резко подошел к машине. Зачем-то огляделся по сторонам, исподтишка, воровато, как будто плохо репетировал дурацкую роль. Взялся за ручку правой двери. Кровью резануло виски, пальцы налились свинцом до онемения. Захотелось перекреститься, так искренне и истово, что явно ощутил треск во лбу от мысленного троеперстия. Дернул ручку, затвор замка эхом пронзил нервы. Затылок съежился от предвкушения окрика или удара. Оглянуться бы, но не смог от бессилия и бессмыслия. Быстро распахнул дверь, словно уверовав, что за ней спасение.

– Привет, – выдавил с наигранным спокойствием. – Поехали куда-нибудь.

– Куда? – как ни в чем не бывало, брякнула Наташа, облагородив лицо обидчивой улыбкой.

– Все равно, главное – поехали. Туда, где никого нет, – мозжечок включился хронометром, отщелкивая секунды к спасению.

Она включила поворотник и выскочила на дорогу. Я обернулся. Явных преследователей не оказалась, а на задней полочке лежала коробка с «Чивасом».

– Откуда флакон?

– Папа забыл, – бросила девушка, всматриваясь в зеркало.

– Очень вовремя.

– Поехали ко мне.

Я не возражал. Теперь это было не важно. Я открыл эту дверь, и от меня уже ничего не зависело.

Через четверть часа, обшарив фарами утрамбованный машинами двор на улице Дмитрия Ульянова, Наташа втиснулась в свежепокинутую кем-то дырку. На полуспущенных я вылез из машины. Двор вдохновлял безлюдной тишиной. Подошли к подъезду.

– Квартира на тебя записана? – не запамятовал я уточнить.

– На брата. Я у родителей на Сивцеве прописана, – усмехнулась Наташа, приложив к домофону «таблетку».

Мы поднялись на одиннадцатый этаж. Невзрачная дерматиновая дверь открывала узкий коридор, кучно заставленный коробками и упаковками еще не собранной мебели.

– Кухню на следующей неделе придут устанавливать, – словно оправдываясь за постремонтный беспорядок, пояснила Наташа, и, махнув на огромный кроватный каркас, прислоненный к стене, добавила. – А матрас в пятницу подвезут.

– Диванчик-то есть какой-нибудь?

– Конечно, в гостиной! Если сможешь туда пробраться.

– Хоть есть на чем заночевать.

– Ты ночевать собрался? – Наташа усмехнулась. – Не получится. Я родителям обещала к часу домой приехать.

– Придется ночевать в одиночестве, – задумчиво констатировал я.

– Всё так плохо?

– Очень нехорошо, – я подхватил соскользнувшее с ее плеч пальто.

Прошел в спальню, где посередине стояло несколько стульев и стиральная машина. Порывшись по коробкам, Наташа нашла парочку новеньких вискарных стаканов и блюдце под виноград.

Я выпил залпом, она лишь пригубила. После второй стопки обрисовал ситуацию, не постеснявшись добавить, что из-за нее отказался покинуть страну. Она не заплакала, даже не прослезилась, сморщила переносицу и закурила.

– Надолго все это? – голос не дрогнул, но руки потряхивало.

– Не знаю. Наверное, – честно признался я.

– Ну и что делать… будешь?

– Свою квартиру сдам. Сниму где-нибудь с тобой поблизости.

– Живи у меня, – оживилась Наташа. – Дней через десять всё соберут и поставят.

– Подумаем. Время есть, давай пить.

Она отыскала тапки, скинула сапоги, позвонила домой и долго убеждала отца, что она за городом на дне рождении, уже слегка выпила и останется до завтра. Отец попротестовал и сдался.

Мы расстались в одиннадцать следующего дня. Я ушел первым. Целый день шатался по городу, отирая дешевые кафешки, кинотеатры, выставки, интернет-салоны. Убивал время, пока телефон не ловил «смайлик», что означало «освобожусь через час, люблю, целую. Наташа». И так три дня кряду. Начал параноить. Мне казалось, что я стал рабом телефона, чтобы раз в день видеть, как просыпается в нем желтое пятнышко. Осознавая, что обрыв всех контактов – это дурацкая, трусливая перестраховка, а Наташа – уверенная гибель в рассрочку, я ничего не мог с собой поделать.

Будучи девочкой домашней, она разрывалась между родителями и мною, выдумывая причины отлучек, одна неправдоподобней другой.

А еще я повидался с Мишей, старинным школьным другом. Позвонив с автомата, я условился встретиться с ним на автозаправке возле метро «Кунцевская». Он оказался, как всегда, пунктуален на безупречно отполированном «Мерседесе».

Я нырнул в элегантное нутро, поймав недовольный взгляд товарища на своих ботинках, с которых на замшевые коврики сочилась апрельская грязь.

Мой рассказ не пробудил в Мише товарищеского энтузиазма. Выслушав меня, он лишь кисло зевнул и протянул дряблую руку: «Ладно, ехать пора. К родителям обещался на ужин. Заправиться еще надо».

Мы зашли в магазинчик при заправке. Пока заливали бак, Миша набивал корзину жрачносмачным, акцентируясь на коньяке и сыре. С минералкой я подошел к кассе, приткнув бутылку к вываленной корзине.

– Нам отдельно посчитайте, – не моргнул глазом школьный дружок.

– Прислал бы я тебе твой полтинник, – грустно ухмыльнулся я, доставая деньги.

– Точно, чтоб не заморачиваться! – обрадовался Миша, принимая стольник. – Только у меня сдачи нет. Может, разменять?

– Будешь должен, – скривился я.

– Не вопрос, – крякнул Миша, заслав сто в общий счет на три с половиной тысячи.

Через пять минут я прыгнул в метро. Тусоваться на родном районе мне представлялось малорассудительным.

– Вань! – оклик в полупустом вагоне показался мне знакомым, но оборачиваться на него радости не было. – Ваня! Миронов!

Я нехотя повернул голову, обнаружив среди сидячих Васю с героической фамилией Матросов.

«Прямо встреча одноклассников! Как же не кстати», – вздохнул я про себя.