Глава 4. Воины Тьмы

«Здесь сидел Гари Кьюзак па прозвещу Храмой.

Года 2424-27, 2427-28, 2431-35, 2436»

Надпись, выцарапанная на кирпичной

стене в камере 48 тюрьмы Брогард…

Спуск в подземелье Лабиринта на подъемнике отозвался в желудке Айвена маленькой бурей из сегодняшнего обеда и пары яблок – поужинать ему так и не довелось. Считалось, что этот эффект вызывает паутина заклинаний, плотно окутывающих катакомбы тюрьмы. Якобы сторожевая магия изучает каждого пришельца, и если тот оказывается узником, то его аура вплетается в сети сторожевых заклятий, настраивая против него тысячи ловушек и множество ужасных созданий, стерегущих преступников. И лишь когда он официально получит статус свободного человека или взойдет на эшафот, Боргард выпустит преступника из своих цепких лап. А однажды юноше даже довелось слышать версию о том, что подземелья тюрьмы находятся вовсе не в этом времени, и совсем в другом мире…

Разумеется, он во всю эту чушь не верил, но приятнее от этого ощущения не становились. Побледнев, Айвен вцепился руками в перила и старался думать о чем-нибудь хорошем, приятном. Например, о вкусе спелых дынь, которые он просто обожал. Нет! Не о еде, только не о еде! Лучше уж думать о женщинах. От женщин желудок не выворачивает наизнанку. Хотя, они тоже разные бывают – некоторые действительно, без пары стаканов крепкого вина выглядят довольно жутковато… Но только не она. «Госпожа Урс» – так назвал ее стражник. Прекрасная, как мечта, рыночная торговка и дочь начальника городской стражи… Проклятая зазнавшаяся гордячка, из-за которой он оказался в этой тюрьме!

Тысяча волосатых каббров, ну неужели больше нет никаких по-настоящему светлых воспоминаний, не связанных с едой, выпивкой и его нынешним положением, на которые можно отвлечься? Что он любит? Деньги? Сотня серебряных монет штрафа за какое-то жалкое яблоко и кольцо наверняка с поддельным сапфиром! Не то… Поцелуй матери? Умерла, пытаясь родить его на свет… Улыбка отца? Этого старого пьянчуги, который своего малолетнего сына трижды ухитрялся продавать в услужение таким же никчемным неудачникам? Да в его улыбке дырок больше, чем зубов! Гррр! Думай, голова, бутылку красного куплю… Ласковое солнце? Угу, без малого семь часов на пузе, на самом солнцепеке провалялись – вся спина пузырями пошла! Радостный смех? Ага, вон те два стражника так и вовсе за животы схватились глядя на то, как он мучается. Все хихоньки да хаханьки им, кабрровым детям. Что б вас пчелы перекусали, да в такие места, чтобы ваши жены глядя на все это в полумраке не знали, радоваться им или грустить!

Живо нарисовав в воображении картину пчелиной расправы над стражниками, Айвен повеселел, и живот действительно отпустило. А едва пропала дурнота, как снова проснулся внутренний голос:

«Эй, художник-пчеловод-любитель, тебя хоть в какую камеру сажают? С кем вместе на койке прохлаждаться будешь?»

Юноша зябко поежился. «Прохлаждаться» ему предстояло в самом прямом смысле. Камеры в катакомбах Боргарда не зря называли холодными ямами – в них действительно было довольно прохладно. Какой там побег? Все мысли были заняты придумыванием способов согреться. Приходилось или много двигаться, чтобы размять скованные холодом конечности, или наоборот поменьше шевелиться и тщательнее кутаться, чтобы беречь драгоценное тепло. Тут и никакой Гексакулум против магов не нужен – итак зуб на зуб с трудом попадает, куда уж тут заклинания читать? А это ведь дело такое – на один звук да на полтона ошибешься, и таких чудес натворить можно, что и сам рад не будешь. Впрочем, доводилось ему как-то вместе с магом прохлаждаться в одной яме. Так тот ходил в одних штанах да шапочке, и от него только что пар не шел, хотя никакой волшбы чародей не творил, и амулетов быть у него с собой не могло – все вещи отбирала стража и выдавала снова только при освобождении заключенного. Хотя, от магов всего можно было ожидать – на то они и маги.

Все от того же Гаррета Многорукого Айвен слыхал, что в столичном Торнгарде совсем наоборот, довольно таки жарко и даже душно. Там у заключенных мысли от жары путаются, осужденные становятся донельзя вялыми и ленивыми. И если в Боргарде преступники «прохлаждались», то в Торнгарде они «парились».

«Эй, яблококрад, я к тебе обращаюсь, или ты уже своих не узнаешь?»

– Когда это ты успел своим стать, а? Я вообще тебя второй раз в жизни слышу! – возмутился Айвен.

Стражники переглянулись. Весь спуск занимал каких-то десять минут, и половину пути они уже преодолели, но проводить оставшиеся пять минут наедине с сумасшедшим им вовсе не хотелось.

«Можешь проговаривать слова про себя, чтобы не привлекать внимания. Я услышу».

– Еще чего! Мне таиться не от кого! И ты тоже не шепчи, говори громче. Здесь все свои, – юноша демонстративно подмигнул стражникам, с удовольствием наблюдая, как те схватились за дубинки. Немного припугнуть их не помешает. Впрочем, с «меткой узника» да еще и в катакомбах, даже десять вооруженных мастеров боя не представляли бы для стражи никакой опасности, так что надобности в оружии не было. Но одно дело понимать это умом, и совсем другое – принимать сердцем, да еще и в присутствии преступника, разговаривающего с самим собой.

«Выясни у них, в какую камеру тебя определили. Номер».

– Странный ты, – почесал вор затылок, но просьбу своего второго Я выполнил, – Эй, ребята. А вы в какую камеру меня на этот раз усадить решили?

– На пятый уровень, камера пятьсот четыре. Не царские апартаменты, конечно, господин вольный ветер, но сходить до ветру будет совсем близко, все удобства рядом, только руку протяни да смотри, чтоб не вляпаться, хе-хе…

«Плохо. В общем так, любой ценой попытайся попасть в четыреста одиннадцатую, на четвертый уровень.»

– Зачем это?

«Доверься мне. Просто там твой сосед очень быстро освободит свое место, и тебе не нужно будет с кем-то делить камеру. Будешь сам себе хозяин, один в двойной яме».

– Хм, а ты-то оттуда об этом знаешь?

«У меня свои источники. Пошептался тут с твоей интуицией… Ты бы почаще ее слушался, кстати, она плохого не посоветует.»

– Звучит как полный бред! Нет, ну вы его слышали? – повернулся Айвен к стражникам. Те отрицательно замотали головами, а пальцы на дубинках вмиг побелели от напряжения. Еще немного, и дерево захрустит.

– Вот и славно, значит спать будете крепче. В общем так, ребята, тут такое дело, что мне в камеру пятьсот четвертую ну просто никак нельзя.

– Не понял! Это что тут творится? – наконец, вспомнив о своем долге, охранники взяли себя в руки. К тому же, ну что им бояться какого-то воришку, да еще и на своей территории? – Каждая крыса будет нам указывать, в какую яму ее сажать, что ли? А может, тебе еще и бочку вина там поставить и девок срамных привести?

– Было бы неплохо, – оценил щедрое предложение Айвен, – Но дело в том, что я – служитель культа Мристого Иггра, Бесконечно Падающего в Бездну Творца и Отца Сущего.

– Какого-какого отца? – переспросил старший по званию стражник, тот самый, которому по чину читать было не положено.

– Сущего.

– Куда?

– В Бездну, ты разве не слышал? – пояснил ему младший, едва сдерживая смех.

– Эй-эй! Да я за Мристого Иггра тебе глотку ногтями перегрызу! – яростно вскинулся юноша. – У нас свободное для всех религий королевство, и нечего потешаться над моими богами! Игрр, сотворивший наш мир и всех его тварей – даже таких тварей, как вы оба – вечно будет падать в Бездну, и пока длится его полет, наш мир будет существовать!

– А какое отношение он имеет к камере пятьсот четыре?

– Пять-ноль-четыре. Цифры, обозначающие это число. Согласно нашей вере, цифра ноль является символом той самой Бездны, знаком множества бед и смерти, знаком конца света. Я не могу находиться в камере, в номере которой есть символ Бездны.

– Бред какой-то, – выдохнул старший охранник.

– Как и большая часть религий, – философски пожал плечами второй.

– Ладно. Тогда какой номер тебя устроит, о служитель странного культа?

– Да любой! Например, четыреста одиннадцатый. Сразу два символа Опоры и Надежды – хороший знак! – Айвен вытянул вперед кулак, оттопырив указательный палец и мизинец, демонстрируя те самые две Опоры.

– Хватит пальцы нам здесь гнуть. Боюсь только, что эта камера может быть занята.

– Проверь. Уверен, что в ней найдется место для верховного жреца Мристого Иггра!

– Ишь ты, какая важная птица к нам залетела. Сам верховный! – усмехнулся стражник, но потом согласно кивнул, – ладно, спускаемся на четвертый уровень. Если камера свободна, то определим тебя туда и бумаги выправим, а не то еще кляузу напишешь, что мы королевский указ о соблюдении боговерия нарушаем.

– Благодарю за заботу, о достойнейший слуга закона. Мристый Игрр будет помнить о тебе, несясь сквозь бесконечность ко Дну Миров, – с напускной важностью кивнул юноша.

«Лихо ты их!» – внутренний голос был явно впечатлен, – «И что это за культ такой? Я о нем впервые слышу. Давно существует, много ли его адептов в мире?»

«Существует культ Иггра уже целых две минуты – с того самого момента, как я его придумал. И последователь у Падающего в Бездну пока что всего один. Но я могу сделать тебя помощником верховного жреца, и нас будет двое!»

«Опоры… Символ Бездны… Отец Сущего… Похоже, ты не так безнадежен, как я думал…» – задумчиво пробормотал внутренний голос и умолк.

Как и утверждал голос, в двухместной камере четыреста одиннадцать содержался всего один заключенный, который не проснулся даже от жуткого скрежета открываемой двери. Скрежет она издавала качественный и хорошо поставленный – Айвен знал, что заставить дверь так скрипеть намного сложнее, чем открываться совершенно беззвучно. Охранники сняли с него кандалы, и старший постучал по двери дубинкой:

– Эй, заключенный номер… номер… – эй, а какой у него номер? – повернулся он к своему приятелю.

– Нечетный.

– Хм, логично. В общем ты, в камере, принимай соседа. И не просто вора-неудачника, а самого верховного жреца какого-то то там Сующего в Бездну!

– Иггра! Мристого Иггра, Бесконечно Падающего в Бездну! – поправил его юноша.

– А ты заткнись и живо падай на свою койку. Надеюсь, вы поладите.

Дверь в камеру захлопнулась, и заключенные остались вдвоем. «Нечетный» был невысок и не отличался излишней упитанностью, но и худым назвать его было сложно. Определить возраст мешал изможденный вид и клочковатая бородка, но было ему не больше тридцати, и не меньше двадцати двух лет. В общем, самый обычный человек, который с равным успехом мог быть и искусным убийцей, и простым ювелиром, и земельным дворянином. Не неженка, но и тяжелой работой не закален. Причем, лицо его показалось юноше смутно знакомым.

– Привет! Меня зовут Айвен, – первым поздоровался новоприбывший.

– Жрец, значит?

– А, не обращай внимания, просто навешал им вьюнка на уши. А на самом деле я обычный вор и попался по глупости на горячем. А ты?

– Меня зовут Риул.

– Нездешний? Имя у тебя странное…

– Сам я с Островов, но на родине уже давно не был. Я… путешественник, изучаю древние места и ищу потерянные следы ушедших народов.

– Контрабанда артефактами?

– Нет, я вообще не из вашей среды. Я действительно ищу и изучаю древние места, но не ради наживы, а ради знаний.

– Ищешь ценности культурные, а не материальные? Ну-ну. Знания, они ведь дорогого стоят. Например, свитки с утерянными могущественными заклинаниями, или карта с указанием местоположения древнего магического арсенала. А впрочем, это дело твое. За что оказался в Боргарде?

– Так вот значит, как это место называется?

– Чудак человек! Ты что, даже не выяснил, где очутился?

– Я здесь всего второй день. Меня задержали вчера утром, на площади Разногласия…

– На площади Разноглазия, – поправил его Айвен.

– Не понял.

– Площадь так названа из-за храма Мерхерера Разноглазого. Древнего бога, который левым глазом пронзает мглу, а правым наблюдает за слепящим светом звезд. Храму больше семиста лет, и, хотя самого культа этого бога уже три века как не существует, но снести здание до сих пор не удалось даже с помощью магии. Поэтому однажды было решено просто немного сместить саму площадь, чтобы храм оказался не в ее центре, а на самом краю. Стоит там себе – ну и пусть стоит, лишь бы не мешал.

– А в центре площади?

– Ой, чего там только не было за эти сотни лет: и статуи, и фонтаны, и храмы, и даже Университет однажды отстроили. Каждый раз площадь меняла свой облик и название, и только храм Мерхерера стоял неразрушимым памятником исчезнувшему богу. В конце-концов, очередной правитель Кияжа оказался достаточно умен, чтобы дать площади название в честь единственного неизменного ее элемента. За что тебя сюда упекли?

– Удивительная история! Меня арестовали за драку.

– Что-то не сильно ты похож на любителя кулаки почесать, – скептически осмотрел вор своего нового знакомого.

– Я защищал свою жизнь. Перешел дорогу кое-кому из тех, кто не любит прощать обиды. Подался в бега, но, видимо, не смог замести следов…

– В таком случае можешь быть спокоен. В Боргарде он тебя не достанет. Надолго тебя на койку прохлаждаться отправили?

– Мерзавцев, напавших на меня, так и не смогли найти – они забрали своих раненых, а свидетельских показаний хватило на сорок неполных седьмиц.

– Хороши свидетели! – присвистнул юноша, – Столько даже за трактирную драку с вредительством здоровью и спокойствию трезвых граждан не дают.

– Ну, мечом я вроде неплохо владею, да и пару магических амулетов пришлось использовать. Так что потасовка вышла шумной и приметной. А ты сам как, надолго?

– Если повезет, то на пару дней. А если как обычно, то полгода придется тут с тобою куковать. Еще и штраф уплатил в сотню серебра… А я еще жаловался, что у той жирной коровы яблоки дорогие, по семь-то медяков!

– У какой еще коровы? – заинтересовался Риул.