«Не делай добра – не получишь зла» – гласит народная мудрость. Весьма справедливо, когда получивший добро ничем иным ответить не может, в его сущности, составляющей его естество, нету ничего иного кроме «зла» – соответственно он им и отвечает. Добра в нём нету и соответственно ответить «добром» он технически не в состоянии.

Как мы видим, для такого человека просто не существует ничего иного, кроме как своё личное благосостояние. Не будоражат его ни честолюбивые, амбициозные проекты, ни головокружительные полёты мысли, ни экстатические состояния творческого полёта, ни поиски истины и вечности. Своеобразная религиозная сообщность верующих; верующих в то, что эта жизнь и есть то самое единственное, неподдельное и настоящее.

Такой человек запечатан в свою парадигму, крепко и надёжно пребывая и действуя в программе «трёх шестёрок». Именно такой «человек-зверь» культивируется атниХристом, антиСпасителем в свои верноподданные, дабы «облагодетельствовать» его, дать ему именно то, чего тот и желает – материальное благополучие и процветание.

«Ибо, когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут».

(К фессалоники́йцам 1-е, глава 5, стих 3)

Деньги сегодня выступают уже не как инструмент, как это и должно быть, для решения тех или иных задач. Для людей «системы», людей мира сего – деньги это божество и его лимитированное количество как олицетворение благодати дарованной этим божеством для личного пользования. Стяжание денег как эквивалент получения баллов в системе соревновательности – чем их больше, тем выше статус.

Ведь что такое по существу служение мамоне?

Существует разница отношения к материальным благам. Если мы всё получаем от Бога, то считать это своим права не имеем. И когда приходится расставаться с благами ради ближнего или например ради достижения результата в каком-либо деле, то делаем это с радостью и благодарностью Господу, с надеждой на то, что божья воля не оставит нас в нужде и обеспечит нас всем необходимым.

Иное дело – служители мамоны, получая материальные блага от мамоны посредствам неких правил жизни и ритуалов "рубль копейку бережёт", чрезмерной бережливости и прочих "хитростей", идя на которые человек пренебрегает божественными установлениями о взаимо-помощи и поддержки между людьми – отвергает малейшие мысли о том, что всё богатство, которое он имеет, по сути не его и принадлежит не ему.

Он сливается с материей, сам становясь материей, чуждой духу и всему духовному, что есть в человеке и делает его Человеком. Служитель мамоны не умеет расстаться с деньгами, так как вся надежда его и упование именно в этом, и как бы является составной частью его естества.

Ловушки дьявольски-иерархической системы и мамона – два крыла, переносящие потенциально свободного человека в пустыню отчуждённости от Бога. Раб не мечтает о свободе, раб мечтает о своих рабах.

В случае вовлечённости в систему иерархического подчинения, возможность самостоятельно мыслить и действовать, быть актором бытия – вытесняется ощущением беззаботности и, дающей некое чувство лёгкости – без-ответственности.

Слепое служение мамоне – заменяет человеку внутренние программы такие как – совесть, честь и достоинство (тщеславие и честолюбие на худой конец) – на жажду выгоды. Мышление свободного человека тут недоступно – каждое событие и внутреннее духовное движение рассматривается с позиции выгоды финансового положения.

«Если б вы только знали, как я устал! Одному Богу известно! И ещё называют себя интеллигентами. Эти писатели! Учёные! Они же не верят ни во что. У них же… орган этот, которым верят, атрофировался! За ненадобностью!.. Боже мой, что за люди… Ты же видела их, у них глаза пустые. Они ведь каждую минуту думают о том, чтобы не продешевить, чтобы продать себя подороже! Чтоб им все оплатили, каждое душевное движение! Они знают, что «не зря родились»! Что они «призваны»! Они ведь живут «только раз»! Разве такие могут во что-нибудь верить? И никто не верит. Не только эти двое. Никто! Кого же мне водить туда? О, Господи…»

х/ф «Сталкер» (1979) Андрей Тарковский

Высшая точка самоактуализации зверя – это самость, концентрация на себе, провозглашение себя и постуляция доминирования. Тогда как по мере приближения к Богу святые чувствуют и ощущают себя, на уровне перцепций, на уровне ощущений – никчёмнейщими из существ, недоразумением. Без привязки к кому-либо, к какой либо соревновательности. Это знание даётся просто разом и всё. Как мы знаем и чувствуем основополагающие жизненные обстоятельства, такие что небо голубое а вода мокрая, так и человек, приближающийся к Богу видит и чувствует, «знает», само-ощущает себя некоей субстанцией, на некоем понятийном уровне сплошным недоразумением не имеющем места нигде и никогда:

«Что мне во всей этой красоте, когда я каждую минуту, каждую секунду должен и принужден теперь знать, что вот даже эта крошечная мушка, которая жужжит теперь около меня в солнечном луче, и та даже во всем этом пире и хоре участница, место знает свое, любит его и счастлива, а я один выкидыш, и только по малодушию моему до сих пор не хотел понять это!»

«Идиот» Ф.М.Достоевский

Если святоотеческая формула «от мысленного волка звероуловлен буду» предостерегает нас от самих зачатков греховных, «прилогов», то человеко-зверь всецело поглощён этим волком, он и живёт и пребывает в этом состоянии, как бы оно было для него естественным, его естественным состоянием.

К этой ли жалкой участи призван Человек промыслом Божьим, тогда как люди, достигающие максимального приближения к Богу на земле, способны одним лишь словом уст своих творить реальность: «двигать горы», воскрешать мертвецов и прочее? -

«Разве не знаете, что мы будем судить ангелов, не тем ли более дела житейские?» (1-е послание к коринфянам 6:3)

Тут мы видим диаметральную противоположность потенциального вектора человеческой самоактуализации: «И сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят».

(Евангелие от Луки 16:26)

Христианин всегда и в любом положении соотносит свои действия с Истиной, с Волей Бога, со вселенским принципом справедливости. Но Человеко-Зверь имеет во внимании только Себя, своё «Я»; всегда и во всём, и во всех жизненных обстоятельствах. В обсуждениях, в спорах, в решении бытовых вопросов – всегда «Я». Реализация в мире, только лишь плотских желаний на угоду этого самого «Я» – только это, и именно это заботит всецело звероподобную сущность.

"К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служи́те друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя. Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом".

(К гала́там, Глава 5)

Человеку, который не находится под властью и опекой Господа нашего Иисуса Христа, даже искренне хотящему делать доброе – это даётся очень тяжело. И надолго, при всех личных усилиях, его не хватает – князь века сего очень этого не любит и не допускает подобного к свершению. А кому бы понравилось, когда его подчинённые смотрели бы в оппонирующую сторону противоположности?

«Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне.

Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего.

Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают».

(Евангелие от Иоа́нна, Глава 15)

Левиафан Бегемот

«Левиафан и Бегемот » – Уильям Блейк

«Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол;

вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его;

поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены;

ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья;

это – верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой;

горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют;

он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах;

тенистые дерева покрывают его своею тенью; ивы при ручьях окружают его;

вот, он пьет из реки и не торопится; остается спокоен, хотя бы Иордан устремился ко рту его.

Возьмет ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром?»

(Иов 40:10-19)

«Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?

вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его?

будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?

сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?

станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?

будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами?

можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою?

Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь».

(Иов 40:20-27)

Наша вселенная построена на «борьбе и единстве противоположностей»: север-юг, запад – восток, плюс и минус, мужское и женское. И как бы кощунственно-гностически это ни прозвучало, но в ряду этой дихотомии так же и умещается противостояние условно-вселенского, человечески-ангелического «света и тьмы». Дихотомия Инь-Янь заложена Творцом в основы мироздания. Однако существует Некто, пребывающий вне контекста всяческой дихотомии: – Бог-Слово.

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

Оно было в начале у Бога. Все чрез Него на́чало быть, и без Него ничто не на́чало быть, что на́чало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».

(Ева́нгелие от Иоа́нна, глава 1)

Бог-Слово трансцендентен нашему миру и этой вселенной, в Нём нет, не существует этого противостояния. Хоть Он и есть начало всего и первооснова и смысл: «Все чрез Него на́чало быть, и без Него ничто не на́чало быть, что на́чало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков», но Он пребывает вне контекста какого-либо противоборства противоположностей: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» – представим себе луч Света, устремлённый в бесконечность, окружённый тьмой.

……….

На земле, от начала истории человечества от Каина земледельца и Авеля скотовода, соседствуют две цивилизационные модели: – кочевые и осёдлые структуры общества.

Кочевые, скотоводческие племена характеризуются горизонтальной социальной иерархией, где каждый равен себе подобному, под предводительством лучшего из лучших. Тогда как для осёдлого, земледельческого типа социума характерна вертикальная, пирамидальная структура построения. Крупные государственные образования и зарождаются от некоего «брачного союза» этих двух структур. Тандем войнов-скотоводов, взимающих дань с крестьян-собирателей, в перспективе перерастает в Царство во главе со знатью, управляющей во благо себе, массами крестьянской челяди.

В планетарных масштабах, более глобально, дихотомия проявляется в противостоянии цивилизаций Суши и Моря. Две противоположные по духу цивилизационные модели; – торгово-захватническая и военно-авторитарная, конкурируют между собой за право доминировать на планете.

Так называемый «зверь морской» Левиафан имеет вязкую, текучую структуру, тогда как Бегемот существо монолитное, прямолинейно-устойчивое (его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его).

И подобная характеристика всецело формирует мировоззрения массы людей, представителей той или иной цивилизационной модели. Человек Запада – человек индивидуалист, космополит; тогда как человек Востока не мыслит себя в отрыве от коллектива и привязан к месту топографически (горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют; он ложится под тенистыми деревьями).

Модель существования скотовода и мореплавателя не предполагает привязки к тому или иному клочку земли. А для земледельца, как человека оседлого и не вооружённого, всегда возникает необходимость вольно-невольно да и подчиняться жёсткой структуре системы верховной власти.

Народы моря умеют договариваться; и мобильны, занимаются торговлей, восприимчивы ко всему новому; им свойственна демократия. Народы суши сидят же на одном месте и сторожат его, и договариваться им не с кем, у них жёсткая иерархия и коррупция и авторитарная форма правления. Народы моря привыкли видеть перед собой представителей разных культур; они не боятся «чужих» и умеют с ними договариваться и умеют уживаться. Для народов суши же, чужой – это редкое явление и относятся они к нему враждебно и с подозрением.

В восточной системе ценностей, Личность и личностная свобода, как таковая просто не существует, тогда как для западного человека свобода – свята и неприкосновенна. В Азии же сформирован доминант общественного над личным. Коллективизм не предполагает единичного мнения. Человеческая жизнь на востоке в огромном механизме лишь винтик, который можно в случае поломки заменить, а в случае неповиновения подвергнуть аннигиляции.

Человек условного востока, в силу ресентимента, не мыслит своего счастья без несчастья соседа, и так же чужие успехи воспринимает, как свое личное поражение; эти люди как бы переплетены во едино: «…жилы же на бедрах его переплетены». В одиночку его не существует – он живёт в умах соседа, в его представлении и суждении о нём. От сюда и возникновение исконно русской национальной забавы – зависти; якобы мы с соседом в одной единой упряжке, от чего же ему что-то, а мне ничего? Внутривидовая конкуренция самая сильная.

И не может быть никакой христианской любви и уважения друг к другу, если люди живут системой авторитетов и иерархии и правового неравенства. В подобных коллективах невозможно зарождение дружеских отношений, а это и на руку верховным главнокомандующим, так как всяческая общинность ударяет по непререкаемому авторитету Кесаря.

«Рассказывают, что писатель Владимир Набоков, годами читая лекции в Корнельском университете юным американским славистам, бился в попытках объяснить им «своими словами» суть непереводимых русских понятий – «интеллигенция», «пошлость», «мещанство» и «хамство». Говорят, с «интеллигенцией», «пошлостью» и «мещанством» он в конце концов справился, а вот растолковать, что означает слово «хамство», так и не смог.

Обращение к синонимам ему не помогло, потому что синонимы – это слова с одинаковым значением, а слова «наглость», «грубость» и «нахальство», которыми пытался воспользоваться Набоков, решительным образом от «хамства» по своему значению отличаются.

Наглость – это в общем-то способ действия, то есть напор без моральных и законных на то оснований, нахальство – это та же наглость плюс отсутствие стыда, что же касается грубости, то это скорее – форма поведения, нечто внешнее, не затрагивающее основ, грубо можно даже в любви объясняться, и вообще действовать с самыми лучшими намерениями, но грубо, грубо по форме – резко, крикливо и претенциозно.

Как легко заметить, грубость, наглость и нахальство, не украшая никого и даже заслуживая всяческого осуждения, при этом все-таки не убивают наповал, не опрокидывают навзничь и не побуждают лишний раз задуматься о безнадежно плачевном состоянии человечества в целом. Грубость, наглость и нахальство травмируют окружающих, но все же оставляют им какой-то шанс, какую-то надежду справиться с этим злом и что-то ему противопоставить.

Хамство есть не что иное, как грубость, наглость, нахальство, вместе взятые, но при этом – умноженные на безнаказанность. Именно в безнаказанности все дело, в заведомом ощущении ненаказуемости, неподсудности деяний, в том чувстве полнейшей беспомощности, которое охватывает жертву. Именно безнаказанностью своей хамство и убивает вас наповал, вам нечего ему противопоставить, кроме собственного унижения, потому что хамство – это всегда «сверху вниз», это всегда «от сильного – слабому», потому что хамство – это беспомощность одного и безнаказанность другого, потому что хамство – это неравенство.

Десять лет я живу в Америке, причем не просто в Америке, а в безумном, дивном, ужасающем Нью-Йорке, и все поражаюсь отсутствию хамства. Все, что угодно, может произойти здесь с вами, а хамства все-таки нет. Не скажу, что я соскучился по нему, но все же задумываюсь – почему это так: грубые люди при всем американском национальном, я бы сказал, добродушии попадаются, наглые и нахальные – тоже, особенно, извините, в русских районах, но хамства, вот такого настоящего, самоупоенного, заведомо безнаказанного, – в Нью-Йорке практически нет. Здесь вас могут ограбить, но дверью перед вашей физиономией не хлопнут, а это немаловажно».

(Сергей Довлатов)

С той и другой стороны неизбежны перекосы, переходящие в гипертрофированных масштабов чудовищно-карикатурные явления. Неуправляемая свобода в прогрессии непременно приводит от состояния freedom (свободы для…) в состояние liberty (свободы от…). Либералы – люди свободных профессий. Свобода, открывающая человеку возможности для творчества и созидания, переходит в форму свободы от ограничений каких-либо моральных в принципе. Прогрессия свободы на Западе приводит как к половой распущенности, так и до нигилизма; и всецелого отрицания основ в культурном, моральном и нравственном отношениях.