Такое решение Елисей Груднов принимал с некоторым сожалением, так как Никифор был на диво хватким в хозяйственных, да и в житейских делах. С ним бы он доживал свой век, как у Христа за пазухой. А согласился родитель на переезд молодоженов на хутор Стольников отнюдь не случайно. Мог бы Елисей послать туда Тимофея, но после тяжелых родов его незабвенная Екатерина Ильинична являлась плохой помощницей мужу в уборке урожая. Вот так после свадьбы молодая чета Грудновых и обосновалась на хуторе Стольникове Оренбургской губернии. Но «с неба свалившийся» земельный участок будет не последним подарком молодоженам оттуда.

– Здравствуй, Варенька! Здравствуй, моя спасительница! – услышала Варя, перенося в мазанку скромные пожитки. – А я все эти дни думала, кто рядом будет жить после смерти дяди Егора? – не умолкала соседка Елена, обрадованная встречей. – Ты что, меня не узнаешь?

Как не узнать? Вспомнила Варя, как в прошлом году привез ее и бабушку сюда староста хутора к своей больной жене. Весть об их приезде быстро облетела округу. Много пришлось поработать тогда бабушке в летней кухне старосты. А под конец дня, когда знахарка сливала «родимчик» у одного младенца, к Варе подошла с распухшей щекой эта молодая женщина и обратилась к ней с надеждой:

– Вторые сутки не сплю. Зуб, окаянный, замучил меня. Помогите! – стонала от боли тогда Елена.

– Давай я тебе заговорю твой зуб! Садись! – указала Варя на стоящую рядом табуретку.

– Делай, что хочешь! Только помоги!

После заговора Варя посоветовала пациентке настрогать «кочерыжки» от тыкв, прокипятить их и полоскать этим отваром полость рта, пока не спадет опухоль и окончательно не успокоится ее истязатель.

– Спаси Христос за твое лечение! С тех пор я забыла про свои зубы.

Весть о переезде на хутор молодой знахарки, как и в прошлом году, быстро обошла каждый дом. И так случилось, что через неделю молодую повитуху, только что возвратившуюся из поездки от больного, вновь потревожила соседка Елена:

– Выручай, Варя! В третий раз прибежала к тебе. Шабриха мается второй день, разродиться не может.

Наскоро собравшись, проследовала повитуха к очередной роженице. Младенца ей спасти удалось, но женщина от большой потери крови после родов скончалась. Все хлопоты с похоронами соседи взяли на себя, а от новорожденной девочки отказались.

– Мы боимся, что и она умрет, – признались односельчанки. – А ты как знахарка этого не допустишь.

У умершей роженицы родственников поблизости не оказалось, а у соседки Елены была куча своих детей. С малюткой на руках Варя пошла к предыдущей роженице, с просьбой оставить ей новорожденную до приезда отца девочки, но та от ребенка категорически отказалась:

– Кормить ее даже по три раза в день я буду. Молока у меня, слава Богу, хватит на двоих, но оставить жить ее у себя я не могу. У меня и так мал мала меньше. Варе оставалось одно: забрать малютку себе.

– Оно нам надо? – первый раз в начавшейся семейной жизни вскипел Никифор. – У нас скоро, с благословения Господа, свои дети появятся.

– А что делать, Никиша? – сострадательно убеждала Варя мужа, – у покойницы, со слов соседей, родных нет. А муж неизвестно где на заработках. Не выбрасывать же кроху. Пусть она пока останется у нас, а там, как Бог даст….

– Смотри, Варя…. Конечно, все же живое существо, – немного подумав, смягчился Никифор. – Но канителиться придется тебе.…

– Меня это ничуть не пугает.

– Тогда давай наречем ее Анной, и пусть она нам приносит благодать Божию. Варя положила девочку поперек самодельной деревянной кровати, затем подошла к мужу и поцеловала его.

– Спасибо, Никиша! Я была уверена, что ты меня поймешь. Я знала, что ты у меня хороший. Одно меня волнует, где она у нас спать будет.

– А вот за это не беспокойся. Ты знаешь, где спит мой маленький племяш Константин, которому два месяца назад ты помогла появиться на свет?

– Да.

– Тогда знай, что его зыбку изготовил твой муж. Я завтра схожу домой. Там у отца для зыбки нашей дочери есть и доски, и сыромятные ремни.

– Еще раз спасибо тебе, Никиша! – второй раз поцеловала Варя мужа. – Зря я тревожилась за это.

На другой день напротив своей кровати Никифор закрепил к главной балке скромного жилища зыбку на четырех сыромятных ремнях. Вот так и осталась чужеродная девочка до своего замужества в семье Грудновых как своя.

Конечно, Анютка доставила молодоженам немало непредвиденных хлопот. В первые дни жизни девочке больше всего приходилось лежать под простеньким навесом, смастеренным Никифором на краю убираемого поля. Три раза в день Варя носила Анюту к кормилице, а когда на это не было у нее возможности, запросы девочки она удовлетворяла собственными подкормками: отваром овса и коровьим молоком, разбавленным кипятком. В этом затруднений больших не было, так как, отделяя сына, Елисей Груднов выделил молодоженам дойную корову. И девочка, словно понимая положение приемной матери, после полученной подкормки спокойно посапывала в любой обстановке. А она часто менялась. Варю часто беспокоили больные. Иногда Анютке приходилось трястись на тарантасе с приемной матерью в соседнее село, где в срочной помощи нуждался больной человек. Молодая знахарка, невзирая на определенные трудности, понимая острую необходимость, помня завет своей наставницы, всегда оказывала помощь всем нуждающимся. И так она поступала не только из меркантильных интересов, а от приверженности к православной этике и своему делу. И, вероятнее всего, движимая святым духом, целительница всегда одерживала победу над любым недугом. Болезненно знахарка переживала смерть лишь единственного не спасенного ею человека – матери приемной дочери Анюты, хоть и вины ее в этом не было. Слишком поздно ее тогда пригласили к роженице.

В 1903 году у Грудновых родилась первая дочь Марфа. Беспокойно проходили год за годом. «Бабку Грудниху» нередко разыскивали приезжие. 11 ноября 1909 года у Грудновых родилась вторая дочь Настя. Но за четыре недели до ее рождения уходящий год преподнес им большие жизненные перемены.

Уникальный гость

1909 г. Осень для Никифора Елисеевича Груднова – любимое время года. Радует его, что страдное время позади, что к предстоящей зиме он подготовился основательно: скотина под крышей, корм для нее имеется в потребном количестве. А при таких обстоятельствах зимой у хозяина одна забота: лежи да плюй в потолок.

Безмятежно пребывал Никифор Елисеевич и в памятное воскресенье. Очистив хлев от навоза и накормив скотину, он отлеживался в залитой ярким солнечным светом передней комнате на им самим же оборудованных полатях. Лучи в помещение попадали через два маленьких окошка, выходящих во двор, и, отражаясь от побеленных стен, они наполняли комнату ослепительным светом. Рядом с отцом на полатях играли с куклами шестилетняя Маня и на год старше ее приемная дочь Анюта. Наблюдая за девочками, Никифор ожидал Вариной команды: «На обед!»

Но вдруг стук в торцевое оконце. «Наверное, Бог к обеду какого-то доброго человека послал», – промелькнула в памяти хозяина народная примета. Накинув на плечи полушубок и прикрыв появившуюся плешину ушанкой, вышел он на слегка запорошенный пушистым снежком и залитый ярким солнечным светом двор. «Благодать! Жить хочется при такой погоде! – мысленно отметил на ходу Никифор, морщась от солнечных лучей, глотнув чистого зимнего воздуха. И тут же неудовлетворенно подумал: что ж за зима такая? Буквально вчера, на Покров день, как и в другие годы, будто для сохранения традиции, ранним утром полетели крупные снежные хлопья, а через часок-полтора, словно на небе заслонку перекрыли. Вот теперь на чем людям ездить? На телеге по снегу, вроде, стыдно, а на санях – жалко животных: за санями черная земляная колея остается».

Выйдя за угол мазанки, Никифор Елисеевич увидел крытый подрессоренный фаэтон, в упряжи которого находился упитанный молодой карий мерин, украшенный дорогой клепаной сбруей. От него, что называется, валил пар. Вывод один: либо на коне быстро ехали, либо долго ехали.

Хозяином экипажа оказался человек среднего роста, крепкого телосложения и достаточно зрелого возраста. А судя по открытому взгляду карих глаз приезжего, видно, что пред тобой доброй души человек, сохранивший в себе самоуверенность и внутреннее достоинство. Его социальное происхождение тоже легко читалось по внешнему виду. Черная лохматая смушковая папаха с малиновым верхом-тумаком и такого же цвета лампасы на его брюках, а также густая темно-русая борода и сохранившаяся военная выправка невольно отсылали гостя в строй разудалых уральских казаков.

Но удальство этого человека, как позже выяснится, осталось в прошлой жизни, и, если сохранилось, то лишь в его памяти да, возможно, в памяти свидетелей проявления той молодецкой удали. В последние годы этому некогда храброму и самоуверенному казаку приходилось больше терпеть утраты да постоянно сталкиваться с решением, казалось, нескончаемых жизненных проблем. Два года назад он похоронил любимую жену и следом родного старшего брата. А сегодня, в этот воскресный день, ранним утром он вынужден был отправиться в дальний путь в поиски, из убеждений хороших знакомых, «легендарной бабки Груднихи». К ней, он, как спасительнице, повез свою любимую младшую дочь, очень страдающую от неизвестной ему болезни.

Беда пришла, что называется, неожиданно. Готовился он к радостному событию – к свадьбе, и как отец был безмерно рад, что самая младшая дочь Любаша созрела для проявления высоких человеческих чувств и встретила молодого человека, который намеревался стать спутником ее жизни. Молодой офицер, прибыв в отпуск к родственникам и случайно познакомившись с его дочерью, по-настоящему влюбился в нее. Она ответила взаимностью. И вдруг – неожиданность. Меж ними, словно черная кошка пробежала. Что случилось с Любашей – неизвестно, но она, к удивлению и великому огорчению юноши, ему отказала:

– Давай отложим свадьбу на время!

– Но почему? Неделю назад ты радостно соглашалась стать моей женой. Что случилось? – допытывался жених.

– Я не могу тебе назвать причину. Но давай повременим с этим.

– Люба! Мы же с тобой спланировали во время моего отпуска сыграть свадьбу и вместе уехать ко мне в Петербург. Так ведь?

– Так! – соглашалась девушка.

– Ну, ты пойми, у нас нет времени на отсрочку. Отпуск мой скоро заканчивается. Давай, как договорились, поженимся!

– Нет! – категорически ответила Любаша. И сразу после этого глаза ее застелили слезы, а из груди вырвались рыдания.

Необъяснимый плач девушки очень взбудоражил душу влюбленного и вынудил его ознакомить со сложившимися обстоятельствами ее отца. С большим беспокойством молодой человек дословно передал родителю последний свой разговор с невестой в надежде, что тот сможет выяснить причину резкого изменения поведения дочери. Но это оказалось не под силу даже ее родителю. Так и уехал Василек в свой Петербург холостяком, сохраняя связь с любимой Любашей в обнадеживающей переписке.

– Что же у тебя случилось, Любаша? – осторожно в очередной раз допытывался отец, когда, спустя более двух месяцев после отъезда жениха, застал ее в горнице плачущей.

– Ничего не случилось! — уклонилась от признания дочь, вытирая слезы.

– А что ж ты плачешь? – спрашивал родитель, с трудом подавляя собственные слезы. – Может, он тебя чем-то обидел?

– Нет! – ответила Любаша.

– Может быть, ты заболела? Давай к врачу поедем.

– К врачу не поеду! – проговорилась девушка.

– А к «бабке?» – сорвалось у отца с языка.

– Не знаю.

Этот ответ насторожил отца. «Если б дочь была здорова, – думал он, – она бы и на второй вопрос определенно ответила „нет“. Значит, что-то у нее случилось. Вероятно, она страдает от чего-то, но сказать об этом и жениху, и мне стесняется, – осенило его. Ей только что исполнилось семнадцать лет. Да, была бы мать жива, уж от нее бы она ничего не скрыла. Со старшими сестрами могла б поделиться, но те живут себе счастливо с мужьями в городах и горя никакого не знают. А нам вот сейчас что делать?»

– Так давай проедем к бабке Груднихе. Про нее прямо-таки чудеса рассказывают. Как ты, не против?

– Давай, – немного подумав, согласилась Любаша.

За всю дорогу отец ни разу не обмолвился о секретной болезни дочери, чтобы не бередить ей рану. Он то рассказывал различные истории о том, как и за что были получены и передавались по наследству принадлежащие теперь ему земли, по которым их вела дорога к волшебнице-знахарке, то высказывал свои восхищения красотами места их проживания, то обращал ее внимание на прыткий бег испуганного «косого».

– А бабка Грудниха здесь живет? – спросил приезжий у Никифора Елисеевича, поздоровавшись.

– Вы чуточку ошиблись, – безобидно отметил хозяин. – «Бабка» здесь не живет, а вот знахарка Груднова, моя жена Варвара Ивановна, сейчас находится в избе, – указал он рукой на свою мазанку и, улыбнувшись, продолжил: – Если вас это устраивает, идемте в дом.

– Простите ради Христа! – произнес в оправдание гость. – Все говорят «бабка…», вот и я, как попка….

И тут же обратился к сидящей в тарантасе дочери:

– Слезай, Любаша! Идем к твоей спасительнице!

За столом, за трапезой, приготовленной Варварой Ивановной, гость доверительно, словно родственникам, поведал хозяевам о своей, переполненной драматизмом жизни, о том, как два года назад, скоропостижно скончавшись, осиротила его с Любашей любимая супруга, из-за чего он вынужденно нанял домработницу Глашу. А в конце обеда на вопрос Варвары Ивановны, что их с Любашей привело к ней, ответил коротко, но мудро:

– Варвара Ивановна! А на это Вы должны дать нам ответ! От помощи врачей Любаша отказалась, а к вам поехать охотно согласилась. Помогите ей, пожалуйста! А мы Вас за это очень отблагодарим!

– С благодарностью не спешите. Сейчас я осмотрю ее, а потом скажу, чем смогу помочь ей.

Варара Ивановна быстрыми движениями ополоснула теплой водой посуду и, протерев ее чистым полотенцем, убрала все со стола в поставец (в старину – невысокий шкаф для посуды – И.Ч.), украшенный резьбой умелыми руками Никифора. Затем, осушив полотенчиком стол, она дала всем нужные указания:

– Анюта и Маня, идите, возьмите свои куклы и играйте с ними за этим столом, а ты, Никиша, с Василием Тимофеевичем сходите на улицу, посмотрите, какая там сейчас погода. Ну а мы с Любашей пройдем в горницу.

Перед иконостасом тусклым светом горела лампадка. Поставив стул посреди коматы, знахарка посадила на него пациентку, а сама вернулась в прихожую. Плита еще не успела остыть, но Варвара Ивановна подложила в топку на тлеющие угли три сухих полена. Затем налила холодной воды в трехлитровую эмалированную чашку и отнесла ее на подоконник поближе к иконостасу. Встав перед ним, знахарка прочла нужные молитвы. Вернувшись на кухню, она вооружилась поллитровой кружкой с воском. К этому времени дрова взялись пламенем, а металлическая плита нагрелась до нужной для целительницы температуры.