Эта книга никогда не была бы написана и даже задумана, если бы в 2013 году я не приехал в Прагу по программе Vaclav Havel Journalism Fellowship. Мне очень хочется поблагодарить Министерство иностранных дел Чехии, Radio Free Europe / Radio Liberty и Prague Freedom Foundation за создание и поддержку этой программы; Яну Гокувову, Мартинса Затлерса, Седу Степанян, Джоанну Левисон, Эми Леонард, Веронику Розмахелову, Джона Тодороки, Кэрисью Уайсон и Каролину Швабову – за их личный вклад в программу.

Летом 2016 года я впервые задумался о создании русской биографии Вацлава Гавела. Я почти не верил, что у меня получится, но это стало возможным, и я хочу сказать огромное спасибо:

Международному обществу «Мемориал» и лично Борису Беленкину за возможность работы в библиотеке;

Prague Civil Society Center, а также лично Игорю Блажевичу и Виктории Лозински за организацию стажировки в Библиотеке Вацлава Гавела;

всему коллективу Библиотеки, а также лично Мартину Видлаку, Терезе Йоханидесовой и Анне Фреймановой за помощь во время стажировки;

Андрею Кробу и Павлу Фишеру за бесценное общение;

Мирославу Вомачке, Иво Гаджиеву, Веронике Гипшовой, Даниэлю Гуштяку, Мирославу Кшиськуву, Любомиру Котеку и Радеку Стеске за любезно предоставленные фотографии и рисунки. Яне Гольцовой («Paměť národa») и Люции Чепцовой (Институт искусств – Театральный институт) за помощь в поиске иллюстраций, Prague Civil Society Center за поддержку в их приобретении;

Анне Агаповой, Александру Бобракову-Тимошкину, Антону Бочкареву, Остапу Кармоди, Алексею Макаркину, Павлу Миронову, Тимуру Мухаматулину, Ивану Попову, Ольге Серебряной, Ярославу Шимову и Антону Ширяеву за их замечания и уточнения к рукописи;

Юрию Сенокосову, Елене Фанайловой и Андрею Шарому за полезные советы и содействие в поисках издателя;

моей жене Тоне за неоценимый вклад, который она сделала в эту работу и во всю мою жизнь;

ее родителям Евгению Алексеевичу и Нине Николаевне Столяровым, чья помощь давала время и силы работать над книгой;

моим родителям Михаилу Викторовичу и Галине Николаевне Беляевым, которые, к сожалению, уже никогда не смогут эту книгу прочесть, за все, что они когда-либо для меня сделали.

I.
Детство и юность

Конец Австро-Венгрии. Рождение Чехословакии. Появление героя

«Святой Вацлав, воевода земли чешской…»

Всем, кто бывал в Праге, конечно, знакома Вацлавская площадь – на самом деле скорее не площадь, а большой бульвар в центре чешской столицы, связывающий между собой несколько исторических районов города. Здесь, на Вацлавской площади и прилегающих к ней улицах, произойдет множество важных событий и в истории Чехии, и в жизни Вацлава Гавела. Наверное, это лучшее место, чтобы с него начать наш рассказ.

В верхней части Вацлавака, как называют его сами пражане, находится памятник святому Вацлаву – одному из небесных покровителей чешских земель. На постаменте выбиты слова святовацлавского хорала: «Святой Вацлав, воевода земли чешской, не дай погибнуть нам, ни потомкам нашим!» Последние восемь лет именно у этого памятника зажигают свечи в день рождения и день смерти Гавела.

Само имя Вацлав – это западнославянский вариант привычного нам Вячеслав. В наше время оно не входит в число самых распространенных имен у мальчиков, не попадая даже в первую десятку, но раньше было популярнее.

В Средние века его носили несколько чешских королей. Преемником Вацлава Гавела на посту президента Чехии стал его извечный соперник Вацлав Клаус. На страницах этой книги встретятся коммунистический министр Вацлав Носек, диссидент Вацлав Бенда. Любители спорта могут вспомнить хоккеиста Вацлава Недоманского. Примечательно, что еще дед Гавела носил имя Вацслав, а в предыдущих поколениях официально использовался немецкий вариант Венцель. Но, впрочем, об этом чуть позже.

Итак, старший сын пражского предпринимателя Вацлава Марии Гавела и его второй жены Божены, Вацлав Гавел родился 5 октября 1936 года.

Оставалось меньше трех лет до Второй мировой войны, и жестокий ход истории все сильнее набирал обороты. В Германии уже три года у власти нацисты. В СССР принимается «сталинская конституция» и начинаются массовые репрессии. В Испании полыхает гражданская война. Рождается ось Берлин-Рим, а чуть позже – Антикоминтерновский пакт между Германией и Японией.

Однако Чехословакия на первый взгляд еще далека от европейских политических катаклизмов. Газета «Pražské noviny» 4 октября 1936 года выносит на первую полосу новости о валютной реформе в Чехословакии и сообщения о радиодебатах перед скорыми выборами президента США. 5 октября, в понедельник, газета не выходит, а 6 октября на первой полосе все та же валютная реформа – вслед за несколькими европейскими странами Чехословакия снижает содержание золота в кроне.

Правда, появляются сообщение о том, что франкисты атакуют Мадрид, и статья о позиции европейских держав в испанской гражданской войне, но, повторим, на первый взгляд в Чехословакии все спокойно – те же «Pražské noviny» информируют о том, как улучшаются экономические отношения фашистской Италии и Малой Антанты (в нее входили Чехословакия, Румыния и Югославия)¹.

Меж тем до мюнхенской катастрофы и краха Первой республики оставалось меньше двух лет – совсем еще молодое государство будет подкошено за несколько недель до своего двадцатилетия.

Гибель империи

 
Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта
Гусиное перо направил Меттерних,
– Впервые за сто лет и на глазах моих
Меняется твоя таинственная карта!
 

Осип Мандельштам сочинил эти стихи в сентябре 1914 года, и они оказались пророческими – через четыре с небольшим года победители Первой мировой перекроили карту, вызвав к жизни сразу несколько новых государств. А всего за несколько недель до Мандельштама чешский политик Карел Крамарж написал в редакционной колонке для газеты «Národní listy»: «После этой чудовищной войны мы не узнаем карту Европы»².

Через пятнадцать лет Маяковский в «Стихах о советском паспорте» назовет существование Польши «географическими новостями». Хотя в этом смысле появление Чехословакии стало куда большей географической новостью, и тому было несколько причин. Речь Посполитая исчезла с карты Европы лишь в конце XVIII века, а до того на протяжении столетий оставалась сильным и заметным государством.

Но и разделы Польши не могли уничтожить представление о ней как об историческом, географическом и культурном факте. Польши не было на политической карте, но она, безусловно, существовала. Чешские земли уже в первые века своего существования попадают в орбиту Священной Римской империи. Чешское королевство и сами чехи в разное время играли в империи разную роль – достаточно вспомнить императора Карла IV, гордившегося своим чешским происхождением и фактически переместившим центр империи в Прагу (припомним между делом, что и Карл IV тоже тезка нашего героя – в детстве мать-чешка назвала его Вацлав).

Самым трагичным поворотом в истории отношений чехов с империей становится Тридцатилетняя война, положившая начало истреблению чешской аристократии, германизации и уничтожению гуситского наследия.

Словакия же вовсе не имела своей государственности, если не считать Великую Моравию – почти легендарное государство, прямая связь которого с современной Словакией не так однозначна. Исторически словаки оказались подданными короны святого Иштвана, и перед Первой мировой войной территория нынешней Словакии находилась в границах Венгерского королевства.

Итак, ничего, что называлось бы Чехословакией, до 1918 года не существовало. Это слово, как, например, и слово Югославия, пришлось придумать для государства, созданного при поддержке Антанты на обломках разгромленной Австро-Венгрии.

Уже в самом начале войны в Париже, Лондоне, Петрограде, а вскоре и в Вашингтоне начинают свою работу представители славянских народов Австро-Венгрии, пытающиеся доказать: поляки, чехи и хорваты – это естественные противники центральных держав, готовые бросать оружие и переходить на сторону Антанты. Чехов в этой сложной политической работе представлял в первую очередь уже немолодой профессор философии Томаш Гарриг Масарик (часто именуемый просто TGM) – в начале войны ему шестьдесят четыре.

Масарик родился в небогатой семье в моравском Годонине (там и сейчас живет лишь 25 тысяч человек, но нам встретятся еще два уроженца этого городка: уже упомянутый хоккеист Вацлав Недоманский и экономист Вальтер Комарек). Отец Томаша служил кучером, а мать кухаркой. Семья, что любопытно, была смешанной, и отец мальчика был словаком.

Томаш смог поступить в Венский университет, где учился у философа и психолога Франца Брентано (его студентами в разные годы были Гуссерль и Зигмунд Фрейд). В 1879 году он написал диссертацию «Самоубийство как массовый социальный феномен современной цивилизации».

В начале 1880-х Масарик вместе с женой, американкой Шарлоттой Гарриг (ее фамилию он сделал частью своего полного имени), переезжает из Вены в Прагу, где в 1882 году получает место профессора в только что созданной чешской части Карло-Фердинандова (ныне просто Карлова) университета. Он ведет активную общественную жизнь, сотрудничает с несколькими журналами, несколько раз избирается в чешский сейм и имперский совет.

Интеллектуальную и политическую смелость Масарика прекрасно иллюстрируют два эпизода из его жизни.

Во-первых, он стал одним из главных разоблачителей двух исторических фальшивок: Краледворской и Зеленогорской рукописей. «Если коллеги Масарика, историки и лингвисты, выступали против “рукописей” в поисках научной правды, то участие в споре самого ТГМ обусловливалось мотивами прежде всего этическими, из коих следовали политические: “здание” чешского национального “проекта” не могло строиться на лжи <…> Поэтому, хотя собственно научный вклад Масарика в “разоблачение” “рукописей” был скромным, из всех противников их подлинности он защищал свои позиции наиболее яростно», – пишет филолог и историк Александр Бобраков-Тимошкин³.

Во-вторых, в 1899 году Масарик громко выступил по делу о «кровавом навете». Молодого еврейского бродягу Леопольда Хильснера обвинили в убийстве юной чешки. Она погибла в Песах, и на Хильснера обрушилось подозрение, что убийство было ритуальным. В конечном счете Хильснер был осужден (в ходе следствия на него повесили убийство еще одной молодой девушки) и приговорен к смерти. В 1901 году милостью Франца-Иосифа казнь заменили пожизненным заключением, а в 1918-м Хильснера амнистировал последний австрийский император Карл I, но реабилитирован он не был. Достижением Масарика стало лишь то, что в приговор не вошли обвинения в религиозных мотивах убийства, но публичная защита еврея обошлась ему дорого – в народе гулял злобный стишок: «Zasloužil bys, Masaryčku, jít s Hilsnerem na houpačku!» («Заслужил ты, Масарик, идти с Хильснером на виселицу»)⁴.

Уже осенью 1914 года Масарик уезжает за границу. Его ближайшим соратником становится его же ученик и будущий преемник на посту президента Эдвард Бенеш. После Карлова университета Бенеш учился во Франции и Германии, а в 1908 году защитил в Дижоне диссертацию на показательную тему «Австрийская проблема и чешский вопрос. Изучение политической борьбы славянских народов в Австрии», которую Карлов университет признать отказался. Тем не менее последние годы перед войной Бенеш преподавал там на философском факультете.

Еще одна важная фигура – словак, офицер французской армии Милан Растислав Штефаник, также много сделавший для пропаганды чехословацкой идеи. Летчик и астроном, яркая и незаурядная личность, он даже стал французским генералом, но вскоре после войны погиб в авиакатастрофе.