Первый снег

 
Зимним холодом пахнуло
На поля и на леса.
Ярким пурпуром зажглися
Пред закатом небеса.
Ночью буря бушевала,
А с рассветом на село,
На пруды, на сад пустынный
Первым снегом понесло.
И сегодня над широкой
Белой скатертью полей
Мы простились с запоздалой
Вереницею гусей.
 

1891 г.

Дядька

 
За окнами – снега, степная гладь и ширь,
На переплетах рам – следы ночной пурги…
Как тих и скучен дом! Как съежился снегирь
От стужи за окном. – Но вот слуга. Шаги.
 
 
По комнатам идет седой костлявый дед,
Несет вечерний чай: «Опять глядишь в углы?
Небось все писем ждешь, депеш да эстафет?
Не жди. Ей не до нас. Теперь в Москве —
балы».
 
 
Смутясь, глядит барчук на строгие очки,
На седину бровей, на розовую плешь…
– Да нет, старик, я так… Сыграем в дурачки,
Пораньше ляжем спать… Каких уж там депеш!
 

1891 г.

«В туче, солнце заступающей…»

 
В туче, солнце заступающей,
Прокатился первый гром,
Ангел, радугой сияющий,
Золотым взмахнул крестом —
И сорвался бурей, холодом,
Унося в пыли бурьян,
И помчался шумно, молодо,
Дымным ливнем ураган.
 

1891 г.

Родине

 
Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом черных хат…
Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей —
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,
Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни верст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.
 

1891 г.

«Свежеют с каждым днем и молодеют сосны…»

 
Свежеют с каждым днем и молодеют сосны,
Чернеет лес, синеет мягче даль, —
Сдается наконец сырым ветрам февраль,
И потемнел в лощинах снег наносный.
 
 
На гумнах и в саду по-зимнему покой
Царит в затишье дедовских строений,
Но что-то тянет в зал холодный и пустой,
Где пахнет сыростью весенней.
 
 
Сквозь стекла потные заклееных дверей
Гляжу я на балкон, где снег еще навален,
И голый, мокрый сад теперь мне не печален, —
На гнезда в сучьях лип опять я жду грачей.
 
 
Жду, как в тюрьме, давно желанной воли,
Туманов мартовских, чернеющих бугров,
И света, и тепла от белых облаков,
И первых жаворонков в поле!
 

1892 г.

«Бушует полая вода…»

 
Бушует полая вода,
Шумит и глухо, и протяжно.
Грачей пролетные стада
Кричат и весело, и важно.
 
 
Дымятся черные бугры,
И утром в воздухе нагретом
Густые белые пары
Напоены теплом и светом.
 
 
А в полдень лужи под окном
Так разливаются и блещут,
Что ярким солнечным пятном
По залу «зайчики» трепещут.
 
 
Меж круглых рыхлых облаков
Невинно небо голубеет,
И солнце ласковее греет
В затишье гумен и дворов.
 
 
Весна, весна! И все ей радо.
Как в забытьи каком стоишь
И слышишь свежий запах сада
И теплый запах талых крыш.
 
 
Кругом вода журчит, сверкает,
Крик петухов звучит порой,
А ветер, мягкий и сырой,
Глаза тихонько закрывает.
 

1892 г.

«Догорел апрельский светлый вечер…»

 
Догорел апрельский светлый вечер,
По лугам холодный сумрак лег.
Спят грачи; далекий шум потока
В темноте таинственно заглох.
 
 
Но свежее пахнет зеленями
Молодой озябший чернозем,
И струится чище над полями
Звездный свет в молчании ночном.
 
 
По лощинам, звезды отражая,
Ямы светят тихою водой,
Журавли, друг друга окликая,
Осторожной тянутся гурьбой.
 
 
А Весна в зазеленевшей роще
Ждет зари, дыханье затая, —
Чутко внемлет шороху деревьев,
Зорко смотрит в темные поля.
 

1892 г.

Соловьи

 
То разрастаясь, то слабея,
Гром за усадьбой грохотал,
Шумела тополей аллея,
На стекла сумрак набегал.
Все ниже тучи наплывали;
Все ощутительней, свежей
Порывы ветра обвевали
Дождем и запахом полей.
В полях хлеба к межам клонились…
А из лощин и из садов —
Отвсюду с ветром доносились
Напевы ранних соловьев.
 
 
Но вот по тополям и кленам
Холодный вихорь пролетел…
Сухой бурьян зашелестел,
Окно захлопнулось со звоном,
Блеснула молния огнем…
И вдруг над самой крышей дома
Раздался треск короткий грома
И тяжкий грохот… Все кругом
Затихло сразу и глубоко,
Сад потемневший присмирел, —
И благодатно и широко
Весенний ливень зашумел.
На межи низко наклонились
Хлеба в полях… А из садов
Все так же звучно доносились
Напевы ранних соловьев.
 
 
Когда же, медленно слабея,
Дождь отшумел и замер гром,
Ночь переполнила аллеи
Благоуханьем и теплом.
Пар, неподвижный и пахучий,
Стоял в хлебах. Спала земля.
Заря чуть теплилась под тучей
Полоской алого огня.
А из лощин, где распускались
Во тьме цветы, и из садов
Лились и в чащах отдавались
Все ярче песни соловьев.
 

1892 г.

«Еще от дома на дворе…»

 
Еще от дома на дворе
Синеют утренние тени,
И под навесами строений
Трава в холодном серебре;
Но уж сияет яркий зной,
Давно топор стучит в сарае,
И голубей пугливых стаи
Сверкают снежной белизной.
 
 
С зари кукушка за рекою
Кукует звучно вдалеке,
И в молодом березняке
Грибами пахнет и листвою.
На солнце светлая река
Трепещет радостно, смеется,
И гулко в роще отдается
Над нею ладный стук валька.
 

1892 г.

«Крупный дождь в лесу зеленом…»

 
Крупный дождь в лесу зеленом
Прошумел по стройным кленам,
По лесным цветам…
Слышишь? – Звонко песня льется.
Беззаботный раздается
Голос по лесам.
Крупный дождь в лесу зеленом
Прошумел по стройным кленам,
Глубь небес ясна…
В каждом сердце возникает, —
И томит, и увлекает
Образ твой, Весна!
О надежды золотые!
Рощи темные, густые
Обманули вас…
Голос нежный и призывный!
Прозвучал ты песней дивной —
И в дали угас!
 

1893 г.

Ковыль

 
Что ми шумить, что ми
звенить давеча рано предъ зорями?
 

Сл. о Пл. Игор.

I

 
Что шумит-звенит перед зарею?
Что колышет ветер в темном поле?
 
 
Холодеет ночь перед зарею,
Смутно травы шепчутся сухие, —
Сладкий сон их нарушает ветер.
Опускаясь низко над полями,
По курганам, по могилам сонным,
Нависает в темных балках сумрак.
Бледный день над сумраком забрезжил,
И рассвет ненастный задымился…
 
 
Что шумит-звенит перед зарею?
Что колышет ветер в темном поле?
 
 
Холодеет ночь перед зарею,
Серой мглой подернулися балки…
Или это ратный стан белеет?
Или снова веет вольный ветер
Над глубоко спящими полками?
Не ковыль ли, старый и сонливый,
Он качает, клонит и качает,
Вежи половецкие колышет
И бежит-звенит старинной былью?
 

II

 
Ненастный день. Дорога прихотливо
Уходит вдаль. Кругом все степь да степь.
Шумит трава дремотно и лениво,
Немых могил сторожевая цепь
Среди хлебов загадочно синеет,
Кричат орлы, пустынный ветер веет
В задумчивых, тоскующих полях,
Да тень от туч кочующих темнеет.
 
 
А путь бежит… Не тот ли это шлях,
Где Игоря обозы проходили
На синий Дон? Не в этих ли местах,
В глухую ночь, в яругах волки выли,
А днем орлы на медленных крылах
Его в степи безбрежной провожали
И клектом псов на кости созывали,
Грозя ему великою бедой?
– Гей, отзовись, степной орел седой!
Ответь мне, ветер буйный и тоскливый!
 
 
…Безмолвна степь. Один ковыль сонливый
Шуршит, склоняясь ровной чередой…
 

1894 г.

Костер

 
Ворох листьев сухих все сильней, веселей
разгорается,
И трещит, и пылает костер.
Пышет пламя в лицо; теплый дым на ветру
развевается,
Затянул весь лесной косогор.
 
 
Лес гудит на горе, низко гнутся березы
ветвистые,
Меж стволами качается тень…
Блеском, шумом листвы наполняет леса
золотистые
 
 
Этот солнечный ветреный день.
А в долине – затишье, светло от орешника
яркого,
И по светлой долине лесной
Тянет гарью сухой от костра распаленного,
жаркого,
Развевается дым голубой.
 
 
Камни, за́росли, рвы. Лучезарным теплом
очарованный,
В полусне я лежу у куста…
Странно желтой листвой озарен этот дол
заколдованный,
Эти лисьи, глухие места!
 
 
Ветер стоны несет… Не собаки ль вдали
заливаются?
Не рога ли тоскуют, вопят?
А вершины шумят, а вершины скрипят
и качаются,
Однотонно шумят и скрипят…
 

17. IX.95

Лес Жемчужникова

«Что впереди? Счастливый долгий путь…»

 
Что впереди? Счастливый долгий путь.
Куда-то вдаль спокойно устремляет
Она глаза, а молодая грудь
Легко и мерно дышит и чуть-чуть
Воротничок от шеи отделяет —
И чувствую я слабый аромат
Ее волос, дыхания – и чую
Былых восторгов сладостный возврат…
Что там вдали? Но я гляжу, тоскуя,
Уж не вперед, нет, я гляжу назад.
 

1895 г.

«Когда на темный город сходит…»

 
Когда на темный город сходит
В глухую ночь глубокий сон,
Когда метель, кружась, заводит
На колокольнях перезвон, —
 
 
Как жутко сердце замирает!
Как заунывно в этот час,
Сквозь вопли бури, долетает
Колоколов невнятный глас!
 
 
Мир опустел… Земля остыла…
А вьюга трупы замела,
И ветром звезды загасила,
И бьет во тьме в колокола.
 
 
И на пустынном, на великом
Погосте жизни мировой
Кружится Смерть в веселье диком
И развевает саван свой!
 

1895 г.

«Счастлив я, когда ты голубые…»

 
Счастлив я, когда ты голубые
Очи поднимаешь на меня:
Светят в них надежды молодые —
Небеса безоблачного дня.
 
 
Горько мне, когда ты, опуская
Темные ресницы, замолчишь:
Любишь ты, сама того не зная,
И любовь застенчиво таишь.
 
 
Но всегда, везде и неизменно
Близ тебя светла душа моя…
Милый друг! О, будь благословенна
Красота и молодость твоя!
 

1896 г.

Родина

 
Под небом мертвенно-свинцовым
Угрюмо меркнет зимний день,
И нет конца лесам сосновым,
И далеко до деревень.
Один туман молочно-синий,
Как чья-то кроткая печаль,
Над этой снежною пустыней
Смягчает сумрачную даль.
 

1896 г.

«Вьется путь в снегах, в степи широкой…»

 
Вьется путь в снегах, в степи широкой.
Вот – луга и над оврагом мост,
Под горой – поселок одинокий,
На горе – заброшенный погост.
 
 
Ни души в поселке; не краснеют
Из-под крыш вечерние огни;
Слепо срубы в сумерках чернеют…
Знаю я – покинуты они.
 
 
Пахнет в них холодною золою,
В печку провалилася труба,
И давно уж смотрит нежилою,
Мертвой и холодною изба.
 
 
Под застрехи ветер жесткий дует,
Сыплет снегом… Только он один
О тебе, родимый край, тоскует
Посреди пустых твоих равнин!
 
 
Путь бежит, в степи метель играет,
Хмуро сходит долгой ночи тень…
О, пускай скорее умирает
Этот жуткий, этот тусклый день!
 

1897 г.