– Я ж… У меня, ну, не было выбора, мам. Нужно было их завернуть, а тама, у реки, знаешь, больше ничего-то и не оказалося под рукой, – сказал он и протянул маме узелок. – Аккуратно тока, они горячие.

– Горячие? – Голос скрипнул, и Спица ощутил его оранжевый цвет. Мама боялась. Откинув слои хлопковой ткани, она тронула острый краешек металлического осколка.

– МАМА! – воскликнул Спица и сжался, представив, как ей сейчас больно.

Но она спокойно подняла треугольный кусочек и положила себе на ладонь.

– Холодный как лед. Видишь?

Спица попытался схватить его.

– НЕТ! – крикнула мама. – Обожжешься.

– Чего? – Понять ее было невозможно, какая-то сбивающая с толку путаница. Горячий или холодный, да или нет – такие простые вопросы. Почему мир не черно-белый, зачем в нем так много серых пятен?

– Все это… Сложно, – произнесла мама, разминая ему икру. – Когда ты находишь в иле разные предметы, какие они на ощупь?

Спица пожал плечами.

– Подумай. И не бойся ошибиться. И не бойся сказать то, с чем не согласятся другие. Просто скажи, и все! Твои сокровища, какие они в тот момент, когда попадают к тебе в руки?

– Ну, не знаю. Очень холодные вроде. – Спица выпрямился. Ответ был правильным. – А у меня-то в руке они ажно ледяными становятся, точно, мам. И чем древнее вещица, так тем и холоднее, щупаю – прям пальцы сводит, ух, больно. Зато тады их становится видно насквозь.

– Ты видишь их прошлое.

– А как подумаешь изо всех сил об этом сокровище, видишь все-все, что тама с ним приключилося. Ну вроде – кто носил его в кармане. И как будто на месте этого человека сам ты. Ты-то не спишь, но все одно оно как во сне, да же?

– Я тебе уже говорила, я не могу этого знать, малыш, мне просто не дано этого. Это твоя способность. Такая же редкая, как другая твоя способность – слышать, какого цвета слова. Ну разве ты не счастливчик? Кому захочется быть еще одним серым камешком, ничем не отличающимся от остальных? Но, пожалуй, будет лучше, если ты не станешь рассказывать об этом другим, – добавила мама и погладила сына по щеке. – Уникальный. Вот ты какой.

Спица не припоминал, чтобы его хоть раз раньше называли таким сверкающим золотым словом.

– Да ведь кто угодно ж может читать истории сокровищ, ну. Тока нужно чутка замедлиться и выбросить все свои мысли, – сказал он.

– Ты имеешь в виду, очистить сознание. Мы пробовали, и у меня не получилось.

Щеки Спицы загорелись румянцем. Опять он неправильно выбрал слово. И по поводу своих попыток читать истории вещей мама была права. Он помнит, как на днях она сжимала в ладонях чашку Па. Что за мысли она никак не могла выбросить тогда из головы?

– Па получше учитель, чем я, мам. Если уж он меня научил, так и тебя-то научит… Что он на этот раз тама строит, как думаешь, а? Мост какой или башню? А что если замок, а, мам?

В любом случае то, что его отец строил сейчас, должно быть чем-то особенно важным. Иначе почему он не смог приехать домой на Рождество?

– Возможно.

Как обычно. Всякий раз, когда он спрашивал про отца, ему был обеспечен краткий ответ из одного слова, большего не жди. Спица страшно скучал по Па с тех пор, как мама сообщила, что ему пришлось уехать на заработки. Накопился миллион вопросов, которые мальчик хотел задать, и большинство начиналось словом «почему». Но по непонятной причине мама мгновенно закрывалась, едва заслышав о нем, и не хотела дальше разговаривать. Каждый божий раз.

– Ну а как же с ним-то быть, мам? – Он указал на горячий осколок. – Я ж не могу взять его в руку, чтобы послушать историю.

– Об этом не беспокойся. – Мама хлопнула в ладоши, чтобы стряхнуть остатки пыли и покончить с расспросами. – Нужно что-то придумать тебе на ноги. – Она встала, сняла с плеча кухонное полотенце и поддела им горячую ручку стальной бочки над плитой. Окунув полотенце в бурлящую воду и оторвав от него узкую полоску, мама взялась промывать его ступню и, закончив, аккуратно ее перебинтовала. Спица завороженно наблюдал, как мама возилась с его раной, а потом потянулась к стальной дверце слева от потрескивающих поленьев и что-то оттуда достала. Это оказалась пара теплых шерстяных носков, которые она тут же натянула сыну на ноги.

– Папины? – Он снова сказал это.

Мама отвернулась и вытерла глаза. А Спица открыл рот от удивления. Слезы? Это ж просто носки! Но, может быть, за то время, что отца не было дома, они тоже превратились в сокровище.

Мама глубоко вздохнула, подняла сиденье скамьи возле входной двери и вытащила старые ботинки Па.

– Теперь их будешь носить ты.

В ее голосе звучали голубые нотки.

Спица поднялся, и его ноги скользнули в ботинки. Это далось ему легко, ведь внутри было так просторно, что можно было свободно сжимать и расправлять пальцы. Отвернувшись от мамы, мальчик тайком обмотал шнурки несколько раз вокруг щиколоток, а потом заправил их концы в случайные дырочки. Да уж, эту беспорядочную путаницу на ногах иначе, чем безобразием, не назовешь. Удивительное дело: дай ему пригоршню выловленных из реки безделушек, и он превратит их в сокровища, но завязать шнурки, да так, чтоб получился красивый бантик, – это было выше его возможностей.

– Лучше? – спросил он, надеясь, что сможет подбодрить маму. Когда она улыбнулась, Спица указал на горячий осколок. – Так почему ж этот горячий, а не холодный, как остальные вещи? Он-то вообще сокровище или что?

– Да, сокровище, сынок. И очень важное сокровище. Но это вещь, что пришла не из прошлого… – Мама села на стул, прижала пальцы к губам, и по ее щеке покатилась слеза. – Эта находка, сынок… Твое сокровище родом из будущего.

Из будущего? Мысль запрыгала внутри головы Спицы, не зная, где остановиться. Он вглядывался в мамины глаза, отчаянно надеясь найти в них объяснение.

– А я ж и другие такие кусочки-то нашел… На них тоже буквы.

Мама подвинула стул ближе к столу.

– Твой отец, не без помощи Сороки, тоже нашел кусочек этого сокровища. Я своими глазами его видела, его и ожог, который он оставил. На папиной ладони остался шрам, возможно, на всю жизнь.

Спица ахнул от изумления. Он помнил повязку на руке Па незадолго до того, как он исчез. Мама каждый вечер перевязывала ее точно так же, как она поступила сегодня с его собственной ступней.

– Шрам остался не только на руке, но и в его душе. Он целыми днями ни о чем другом не думал. Потерял покой из-за него, этого горячего квадратика металла, на котором значилась дата из довольно далекого будущего. А потом он отправился на берег искать другие осколки. Он всё копал и копал сверх меры, и это в конце концов дурно сказалось на его работе, хотя сам он того не желал. Все так усложнилось. Так усложнилось, сынок. Для всех нас, – договорила мама, высмаркиваясь.

Она очень тщательно подбирала слова и произносила их с огромным вниманием, следя за тем, чтобы они получались именно того цвета, которого она хотела. Но слух подсказывал Спице, что мама сильно волновалась, потому что ее слова были оттенка бурого ила.

– Так он как, отправился искать работу, а?

– Он просто уехал, а мы нуждаемся в нем. Нам нужна еда, одежда, чтобы прикрыть тело, нужен этот дом… – Мама в отчаянии вскинула руки и выкрикнула что-то про домовладельца, а потом резко зашептала: – Но хуже всего то, что его нет рядом. Я скучаю по нему. Скучаю. Я так скучаю.

– Кады ж он вернется, мам, а? Где он?

Мама покачала головой и опустила взгляд.

Спица задержал дыхание. Значило ли это, что она не знает? Он чувствовал, что ее тревога окружает его и, как пронизывающий холодный ветер, стремится прорваться и в его голову.

– Мам? Он вернется домой, да? – снова спросил он и увидел, что мама пытается говорить, но печаль или страх не дают ей издать ни звука. Спице было очень хорошо знакомо это чувство, когда попавшие в ловушку слова хотят с криком вырваться наружу, но лишь бьются, не находя выхода, пока по внутренностям не разливается боль. Мамины слова так и остались невысказанными, а в довершение и лицо скрылось за дрожащими руками.

Ее голос сломался.

Стал совсем бесцветным.

И это потрясло Спицу до глубины души.

Это он виноват. Он заставил ее говорить про Па. Он поступил так, не догадываясь о ее тревогах, и теперь не знал, как все исправить.

– Я… Я зря это, мам, я не хотел. Прости. – Он вскочил, уронив на пол стул. Нервно перетаптываясь с ноги на ногу, он подошел к ней ближе и взял ее за большой палец, не понимая, что делать дальше. – Пожалуйста, мама. – Он подергал ее за палец и начал хрипло петь. Ту самую песню, которую пела она, когда все было хорошо.

Мама вытерла лицо ладонями.

– Давай-ка я взгляну, мой милый. На твои находки.

Спица отодвинул в сторону подсвечник и высыпал металлические осколки на стол. Не дотрагиваясь до них, он угадывал и подсказывал маме место каждого, пока все они не сложились воедино. Закончив, мама опустила руки на стол и увидела будущее.

– Боже, сынок.

– Что?

– В память о несчастных, пропавших без вести в Великом наводнении в ночь с шестого на седьмое января тысяча девятьсот двадцать восьмого года у Петельного моста в Интингтоне, – прочитала она.

– Это ж будет тока потом, после сегодня еще шестьдесят четыре года ждать-то! – выкрикнул Спица.

Мама улыбнулась, конечно, он не ошибся. Возможно, способностью читать он и был обделен, но этого никак нельзя было сказать об умении считать.

– И это еще не все. Видишь, что здесь? – Она пробежалась пальцем по строчкам с более мелкими буквами. – Это имена и адреса погибших. Тех, кому предстоит погибнуть. Всего должно быть четырнадцать имен, я так понимаю. На отсутствующем фрагменте начертано последнее имя. – Она постучала по столу в том месте, где должен был лежать последний квадратный осколок. – Я знаю, потому что именно его нашел твой отец. И там в уголке была круглая печать с датой: тысяча девятьсот двадцать восемь. Это по-настоящему взволновало его и сбило с толку. А еще он был слишком, слишком любопытен. – Ее глаза остекленели.

– Он вернется, ну. Вот увидишь, точно, – сказал Спица и погладил маму по спине точно так же, как отец гладил его, обещая, что полоса невезения закончится и он сможет подсечь рыбку. – Па просто занят, строительство тама или еще что. Вернется – и закатим праздник, и пирог испечем, мам. О, пирог же!

Он покопался в сумке и достал новое угощение, которое Сорока скинула ему на колени перед тем, как он отправился домой. Развернул бумагу – он позаботился о сохранности подарка – и показал маме кусочек пирога. Тесто было пористым и желтым, и теперь, имея возможность получше рассмотреть его, Спица заметил сверху удивительную желтую глазурь. Пирог оказался еще теплым – несомненно, это металлические осколки сделали свое дело.

– Ешь, мам. Это от Сороки, свежее, тока сегодня испекли.

Он разделил кусок надвое грязными пальцами и протянул один маме. Та, наконец улыбнувшись, приняла его. А сам он сунул в рот палец с приставшей глазурью и вдруг, с исказившимся лицом, замахал руками, как птица.

Никогда прежде он не пробовал лимон.