Глава 2
Быть настоящим

Чарльз, респектабельный руководитель в частной компании, имел все, что только можно пожелать для успешной карьеры. У него было безупречное образование, начатое в элитной школе в Андовере и продолженное в Гарварде и Гарвардской школе бизнеса. Его отец и дед были успешными банкирами, мать возглавляла попечительский совет известного женского колледжа. И сейчас его жизни позавидовали бы многие: кондоминиум в Сан-Франциско с панорамным видом на залив от моста Золотые ворота до Бэй-Бридж; пользующаяся успехом в обществе красавица жена; оклад около полумиллиона в год; наконец, кабриолет «Ягуар». И все это – в «преклонном» возрасте тридцати семи лет.

Но за блестящим фасадом все было далеко не радужно. Чарльза постоянно терзали неуверенность в себе и чувство вины. Он покрывался холодным потом всякий раз, когда на шоссе замечал позади себя патрульную машину. «Свободно перетекающая вина, ищущая грешок, чтобы прицепиться, – в этом весь я», – шутил он. В его сновидениях постоянно возникали мотивы самоуничижения: он видел себя с огромными открытыми ранами, скорчившимся в подвале или пещере; он был бездомным бродягой, преступником, жалким и неуклюжим самозванцем.

Но даже в снах Чарльза сквозь самоуничижение просвечивало его своеобразное чувство юмора.

– Я был в группе людей, которые проходили прослушивание на роль в фильме, – рассказал он мне свой сон на одной из ранних сессий. – Я дождался очереди и довольно неплохо выступил. Режиссер разыскал меня в зале ожидания и похвалил. Затем он стал расспрашивать о моих прошлых ролях в других фильмах, и я сказал ему, что никогда не играл в кино. Он ударил рукой по столу, вскочил и крикнул, выходя из зала: «Никакой вы не актер! Вы только изображаете актера!» Я бежал за ним, крича: «Если изображаешь актера, то ты и есть актер». Но режиссер быстро удалялся. Я закричал со всей мочи: «Актеры изображают людей! Именно этим они занимаются!» Но все было зря. Он исчез, и я остался один».

Чувство собственной неполноценности прочно закрепилось у Чарльза в сознании и не отпускало, несмотря на все его достижения. Успешная карьера, любовь жены, детей и друзей, симпатия коллег, восторженные отзывы клиентов – всё это протекало сквозь него, как вода сквозь решето, не оставляя ни малейшего следа.

Хотя между нами, по моим ощущениям, сложились хорошие рабочие отношения, Чарльз упорно считал, что мне с ним скучно и я недоволен его прогрессом. Однажды я сказал, что у него дырки в карманах, и мои слова столь сильно его задели, что он часто повторял их на следующих сессиях. Мы провели много часов, анализируя все распространенные причины неуверенности в себе и низкой самооценки: недостаточно высокие баллы по тестам на интеллект и общую академическую успеваемость, неспособность дать сдачи хулигану в начальной школе, подростковые прыщи, неловкость в танцах, случающаяся иногда преждевременная эякуляция, переживания из-за размера пениса, – и постепенно подошли к первичному источнику тьмы.

– Все началось однажды утром, когда мне было восемь лет, – рассказал мне Чарльз. – Дело было в Бар-Харбор, штат Мэйн. Мой отец, яхтсмен-олимпиец, отправился в свой ежедневный утренний заплыв на небольшой лодке и не вернулся. Тот день врезался в мою память: вся семья в напряженном ожидании, усиливающееся буйство шторма, мама неустанно меряет шагами комнату, мы звоним друзьям и в береговую охрану, взгляды прикованы к телефону на кухонном столе, покрытом красной клетчатой скатертью, воющий ветер и наш страх, нарастающий с приближением ночи. Но ужаснее всего были рыдания матери на следующее утро, когда нам позвонили из береговой охраны и сообщили, что обнаружили пустую перевернутую лодку. Тело отца так никогда и не нашли.

По щекам Чарльза текли слезы, голос срывался – будто все произошло не двадцать восемь лет назад, а вчера.

– Пришел конец хорошим временам, конец теплым папиным объятиям, нашим играм в подковы, в шашки и монополию. Мне кажется, в тот момент я понял, что жизнь уже никогда не будет прежней.

Мать Чарльза до конца дней носила траур, и никто не занял место его отца. Ему пришлось самому стать себе родителем. Да, создание своей жизни собственными руками имеет определенные преимущества и позволяет почувствовать себя сильным, но в то же время обрекает на одиночество, и часто, лежа без сна глухой ночью, Чарльз горевал о давно остывшем домашнем очаге.

Год назад, на благотворительном вечере, Чарльз познакомился с Джеймсом Перри, предпринимателем в области информационных технологий, на двадцать лет его старше. Они понравились друг другу, и после нескольких встреч Джеймс предложил Чарльзу весьма привлекательную руководящую должность в его новом стартапе.

Джеймс как будто обладал способностью превращать в золото все, к чему прикасался. Сколотив огромное состояние, он никак не мог выйти из игры – как он это называл – и продолжал запускать все новые компании. Чарльз нашел в лице Джеймса одновременно друга, наставника и руководителя. Несмотря на разноплановость их отношений, они отлично ладили. Работа требовала постоянных разъездов, но когда оба оказывались в городе, они всегда выкраивали вечер, чтобы выпить и пообщаться. Они говорили обо всем: о компании, конкуренции, новых продуктах, сложностях с сотрудниками, своих семьях, инвестициях, новых фильмах, планах на отпуск – обо всем, что приходило в голову. Чарльз очень ценил эти встречи за близость, которой они были наполнены.

Через некоторое время после знакомства с Джеймсом Чарльз впервые обратился ко мне. Может показаться странным, что именно в безмятежные дни, когда есть дружба и наставничество, человек решает пойти на терапию, однако тому есть объяснение. Забота и покровительство, которые Чарльз получал от Джеймса, пробудили его воспоминания о смерти отца и заставили ярче осознать, чего он лишился.

На четвертом месяце нашей терапии Чарльз позвонил и попросил срочно назначить внеплановую встречу. Он появился на пороге моего кабинета с пепельно-серым лицом. Медленно дошел до своего кресла, осторожно опустился в него и смог произнести два слова:

– Он умер.

– Чарльз, что произошло?

– Джеймс умер. Обширный инсульт. Мгновенная смерть. Его вдова рассказала мне, что вернулась домой со встречи совета директоров и нашла его лежащим в кресле в гостиной. Господи боже, он ведь даже ничем не болел! Я не могу это даже представить!

– Ужасно! Какое это должно быть для вас потрясение.

– Я не могу найти слов, чтобы описать это. Джеймс был таким хорошим, он был так добр со мной. Мне так повезло, что я его знал… Я предвидел! Я с самого начала предвидел, что это слишком хорошо, чтобы продлиться долго! Господи, как мне жаль его жену и детей!

– А мне очень жаль вас.

На протяжении следующих двух недель мы с Чарльзом встречались по два-три раза в неделю. Он не мог работать, плохо спал и на сессиях часто плакал. Снова и снова он говорил о своем уважении к Джеймсу Перри и глубокой благодарности за все, что они успели разделить.

Поднялась на поверхность боль прошлых потерь. Чарльз оплакивал не только отца, но и мать, которая к тому моменту была три года как мертва. А также Майкла, школьного приятеля, который умер в седьмом классе, и Клиффа, вожатого из лагеря, скончавшегося от разрыва аневризмы. Снова и снова Чарльз говорил о потрясении.

– Давайте исследуем ваше потрясение, – предложил я. – Из чего оно состоит?

– Смерть – всегда потрясение.

– Продолжайте. Расскажите мне об этом.

– Это же очевидно.

– Постарайтесь сформулировать.

– Раз, и жизнь кончилась. Вот так вот просто. Негде спрятаться. Никакой безопасности… Мимолетность… Жизнь преходяща… Я это знал, это все знают. Но я никогда особо не задумывался. Никогда не хотел об этом думать. Но смерть Джеймса заставляет меня думать, думать непрерывно. Он был старше меня, я понимал, что он умрет раньше. Это заставило меня взглянуть правде в глаза.

– Продолжайте. Какой правде?

– Правде о моей жизни. О моей смерти, которая ждет меня впереди. О постоянстве смерти. О том, что мертвым становятся навсегда. Эта мысль – быть мертвым навсегда – как будто застряла у меня в голове. Как я завидую моим друзьям-католикам и всем этим идеям о жизни после смерти. Хотел бы я, чтобы для меня это звучало сколько-нибудь убедительно! – Чарльз глубоко вздохнул и посмотрел на меня. – Вот о чем я думал. А еще меня преследует множество вопросов о том, что же действительно важно.

– Расскажите мне об этом.

– Я думаю, как бессмысленно трачу всю свою жизнь на работу и зарабатывание денег. У меня их уже достаточно, но я продолжаю зарабатывать еще больше, как и Джеймс. Мне очень грустно от того, как я живу. Я мог бы быть лучшим мужем, лучшим отцом… Слава богу, еще есть время.

Слава богу, еще есть время. Я был рад это услышать. Мне довелось видеть немало людей, которые смогли отреагировать на горе в такой позитивной манере. Столкновение с неумолимыми данностями бытия пробудило их и послужило катализатором значительных перемен в жизни. Похоже, так могло получиться и с Чарльзом, и я надеялся помочь ему двигаться в этом направлении.

Однако через три недели после смерти Джеймса Перри Чарльз вошел в мой кабинет чрезвычайно взволнованным. Он часто дышал и, чтобы успокоиться, положил руку себе на грудь и сделал долгий выдох, после чего медленно опустился в кресло.

– Как хорошо, что наша встреча была назначена на сегодня. Иначе мне пришлось бы вчера вечером звонить вам. Я только что пережил одно из величайших потрясений в жизни.

– Что случилось?

– Вчера мне позвонила Марго Перри, вдова Джеймса, и попросила заехать к ней. Она хотела о чем-то поговорить. Вечером я был у нее и… Я перейду сразу к делу. Она сказала мне: «Не хотела тебе этого говорить, Чарльз, но теперь уже слишком многие знают, и я подумала, что лучше тебе услышать это от меня, чем от кого-то постороннего. Джеймс умер не от инсульта. Он совершил самоубийство». И с этого момента мир для меня будто перевернулся.

– Как это ужасно для вас. Расскажите мне, что происходит у вас внутри.

– Очень много чувств, целый ураган. Трудно выделить что-то одно.

– Начните с любого места.

– Ну, одна из первых мыслей, сверкнувших в моем мозгу, была о том, что если он совершил самоубийство, то и я могу. Понимаете, я так хорошо знал Джеймса, мы были так близки, он был как я, а я – как он… И вот, если он смог это сделать, смог себя убить, значит, я тоже могу. Мысль о такой возможности меня потрясла. Не беспокойтесь, у меня не возникло желания убить себя, но эта мысль не уходит. Если он смог, то могу и я. Смерть, самоубийство – это не абстрактные идеи, теперь уже нет. Они стали реальностью. Но почему?! Почему он убил себя? Я уже никогда не узнаю. У его жены нет предположений, или она что-то скрывает. Она сказала, что произошедшее стало для нее полной неожиданностью. Мне придется свыкнуться с неведением.

– Продолжайте, Чарльз. Расскажите мне все.

– Мир перевернулся. Я уже не знаю, что можно считать настоящим. Джеймс был таким сильным, таким умелым, так меня поддерживал… Он заботился обо мне, переживал и в это самое время – вы только вдумайтесь! – в это самое время, когда он старался сделать мою жизнь комфортнее, сам мучился настолько, что решил уйти из жизни. Чему можно верить? Всякий раз, когда Джеймс поддерживал меня, давал мне советы, он одновременно помышлял о самоубийстве. Понимаете, что я имею в виду? Все эти наши прекрасные разговоры, наше переживание близости – теперь я понимаю, что ничего этого не существовало на самом деле. Я чувствовал душевный контакт, я делился с ним всем, но это был театр одного актера. Джеймс в этом не участвовал. Ему не было хорошо, он думал, как покончить с собой. Я больше не знаю, во что верить. Я сам выдумал свою реальность.

– А что насчет этой реальности, здесь, в этой комнате? Той, где есть вы и я, наше взаимодействие?

– Я не знаю, чему верить, кому доверять. Нет никакого «мы», я совершенно один. Очень сомневаюсь, что вы и я в этот момент переживаем одно и то же.

– Я хочу, чтобы вы и я были «мы», насколько это возможно. Между людьми всегда есть дистанция, но мне бы хотелось, чтобы здесь и сейчас, в этой комнате, мы постарались сделать эту дистанцию как можно меньше.

– Ирв, но я могу лишь гадать, что вы чувствуете и думаете. Вы только посмотрите, как я ошибался насчет Джеймса! Я думал, у нас дуэт, а сам все время играл соло. Уверен, что и сейчас происходит то же самое и я ошибаюсь насчет вас. – Чарльз на секунду замолчал и вдруг спросил: – Вот о чем вы сейчас думаете?

Двадцать-тридцать лет назад подобный вопрос привел бы меня в замешательство, но, повзрослев как терапевт, я научился доверять своему бессознательному в том, что касается профессиональной ответственности. И я отлично знал: значение имеет, не что я отвечу на вопрос о своих мыслях, а сама моя готовность на него ответить. Поэтому я сказал первое, что пришло мне в голову.

– В тот момент, когда вы задали мне вопрос, на уме у меня была весьма странная мысль. Я вспомнил запись, которая недавно попалась мне на глаза на одном сайте, где люди анонимно делятся всякими секретами: «Я работаю в «Старбакс», и, если посетитель ведет себя грубо, я наливаю ему кофе без кофеина».