– Что это, зачем? Ничего ведь не болит! – она засопротивлялась было, но тут-то боль и напомнила о себе. Она закусила губу, но Кирилл уже загнул зеленую куртку от костюма, в который ее переодели при входе, приставил свой аппарат именно туда, где боль была сильнее всего. – И как это вы определяете, где всего больнее?

– Я теперь самый большой специалист по всем вашим внутренностям, – он опять улыбался. – И, уж простите, самый большой растяпа. Чуть не пропустил!

– Ничего, я бы потерпела.

– Ни в коем случае. Вот этими… ну, в общем, назовем их шприцами, я снабжу вас в достатке. Будете колоться по расписанию. Строго! Опоздаете – можете умереть от болевого шока. Я же сказал, ваши врачи вас надули. И те два дня, что вы еще будете дома…

– Два дня? – ее глаза расширились. – Это окончательный приговор?

– Да, – он опять говорил жестко. – Сегодня мы еще здорово вас помучаем, потом нужно будет обработать информацию… кое-что проверить. А завтра опять заберем в то же время, но уже ненадолго. Часа на три. Потом у вас будет полностью свободный день. Так, что я говорил? Да, два дня вы просто обязаны соблюдать мой режим, если же, конечно, не передумаете… Пока еще можно.

– Да, да я помню. Будет уже нельзя – скажете…

И опять пошла череда бесконечных процедур и анализов…

…Что человек делает в оставшиеся два дня жизни?

Кто-то, вероятно, напивается, кто-то плачет, кто-то мучает родственников требованиями пожалеть себя…

Она же решила съездить в Питер.

И когда на следующий день объявила об этом Кириллу, он взорвался, и она впервые увидела его, так сказать, "в страшном гневе".

– Да вы с ума сошли, какой Питер? Туда-сюда это уже сутки! А вы должны быть послезавтра здесь! Утром! И главное! Вы забыли, что у вашего состояния есть только одно название – "при смерти"?

– Я в ночь – туда, и так же обратно, – упрямилась она. – И ничего со мной не случится, ведь ваши "волшебные палочки" со мной!

– Случится – не случится мне лучше знать! – он с размаху плюхнулся перед ней на стул, потом спокойнее добавил. – Извините. Если бы я мог поехать с вами! Но ведь здесь еще столько дел! Я не успеваю!

– Кира, – она впервые так назвала его, и он почему-то вздрогнул. – Хотите честно? Так вот, до конца я все-таки не верю… ну, во всю эту затею. Понимаете, я ведь с жизнью прощаюсь! А Питер – город моего детства, юности и… любви… Мы с мужем только после войны в Москву переехали. Его по службе перевели… Я даже с Витой решила больше не встречаться, хоть она и умоляла по телефону. Попросила оставить одну и она, кажется, поняла…

– Хорошо, – он барабанил пальцами по столу, – только я все равно с вами поеду, – решительным жестом прервал возникшие, было, у нее возражения. – Или так, или вообще никак. Мешать не буду, последую за вами незаметной тенью.

– А как же приготовления?

– Буду руководить издалека. В конце концов,  для чего на свете существуют мобильники и… самолеты?

– Ой, да самолетом еще дольше! Пока доехать до аэропорта, пока посадка, то да се, еще больше времени уйдет. А если еще и погода нелетная!…

– Это обычным. А еще существуют частные, может, слышали? – он опять улыбался, не мог долго сердиться. Только на нее, или вообще?

– Мне кажется, я сама становлюсь как самолет, – вздохнула она, – по стоимости, я имею ввиду!

– Уже больше, – он встал, посмотрел на часы. – Когда завтра будете готовы?

– Да я-то что, я могу когда угодно. Как вам удобнее…

– Тогда в шесть. До завтра. И не вздумайте сделать какую-нибудь глупость.

И ушел, почти убежал, не попрощавшись. Но она не обижалась… ведь по делу!

До аэропорта на следующий день они домчались минут за двадцать – огромный черный джип с мигалкой, казалось, и сам сейчас взлетит. Посадка – еще минут десять. И маленький самолет, мест на восемь, летел, тоже значительно быстрее обычного. Короче, вдохнула воздух родного города она уже часов в семь с небольшим. Кирилл всю дорогу щелкал по своему ноутбуку, чертыхался, без конца звонил, ему – тоже. Она уже очень жалела об этой своей затее, вернее, о том, чем эта затея обернулась для него. Можно было подумать, что спал он последний раз только у нее, и что его последней едой был тот самый "вкуснющий" бисквит…

…Самое обидное, что каких-то особых воспоминаний Питер в ней так и не пробудил. Единственной, и очень положительной эмоцией, было то, что она затащила Кирилла в ресторан, предупредив, что сама угощает, иначе вообще есть не будет и умрет не от боли, а от голода! Кутила напропалую. Заказала все самое-самое, опять разговорила Кирилла. Когда он был не "по уши" в работе – само обаяние: веселый, общительный, очень отзывчивый. И, видимо, на современный взгляд, симпатичный. Она замечала, как смотрят на него окружающие молодые женщины.  Хотя, может, дело было и не в этом. Кирилл пребывал в очередном портновском шедевре "от кутюр": "С такой дамой, как вы, иначе нельзя!" и к тому же умел носить его с какой-то природной грацией. Ей же очень хотелось отвести его в парикмахерскую. Ну, ладно, когда Вита носится на своем мопеде как рыжая фурия,… все-таки хоть и девушка но еще на самом деле такой ребенок! Но, взрослый мужчина, напоминающий взлохмаченного битла? Не удержалась. Решила схитрить, и сказала, что хочет сделать напоследок хорошую стрижку.

– Да ладно вам сочинять-то, – смеялся Кирилл, – ваша головка в идеале, как и вы сами. Я же вижу, как страдальчески вы смотрите на мою гриву. И не надейтесь. Знаете, почему? – он заговорчески к ней придвинулся, говорил тихо, почти шепотом. – Я сразу же усну в кресле. И, может быть даже буду всхрапывать, ведь я говорил вам, что я страшный соня. И мне будет очень стыдно, – видимо, от шампанского он совсем развеселился, блестел улыбкой и глазами в полумраке зала. – Смотреть на это безобразие я доверяю только своему соседу-парикмахеру. И только дома.

…Потом была такая же обратная дорога. Потом бессонная ночь. Бесконечные Витулины звонки и бесконечные уколы…

Утром Кирилл приехал сам. Больше молчал. Она тоже. Не разрешил ничего брать с собой. Когда она закрыла дверь, он протянул руку за ключами.

– Давайте.

– Но… зачем?

– Да не собираюсь я вас грабить, давайте, – он мрачнел на глазах. – Ну, что вы заставляете меня говорить о том, что и сами могли бы додумать? Тело ваше должно будет оказаться здесь. Нельзя же, чтобы вы просто так бесследно исчезли!

Вдруг захотелось вернуться, убежать, спрятаться. Кирилл замечал все нюансы ее настроения:

– Что, по домам?

– Нет, – она уже пришла в себя. – Ни-за-что.

…Была еще целая череда ее пробуждений и такая же череда ее принудительных отключений… И вот, наконец, проснувшись она почувствовала какое-то особое состояние эйфории. Сколько же прошло времени? Хотелось запеть, потянуться, спрыгнуть на пол, сделать колесо… Кирилл, конечно же, был уже рядом.

– Ну, вот что. Мы тут посовещались, и я решил. Мне уже самому невмоготу. Или принимаете мою работу, или я пошел стреляться, – шутил, как всегда. – Там, у стены большое зеркало. Мы сейчас все уходим, камеры отключаем. Так, что смотрите – сколько пожелаете. Только без резких движений и всяких там "па-де-де"! Я в соседней комнате. Все. Я ушел.

Какое-то время она еще полежала. Собиралась с духом. "В конце-то концов, я же была согласна даже на мышь!" Опять зажмурившись, откинула простыню. Чуть приподняла ногу и открыла один глаз. Нога была достойной соперницей руки! С маленькой ступней, большим подъемом и рельефной щиколоткой. Тогда она села на кровати, опустила ноги на теплый пол. Плечи сами расправились, тело казалось взведенной пружиной. Вдруг неожиданно на высокую грудь упала целая копна темных, чуть волнистых волос. "Видимо, были чем-то заколоты…".  Она запустила руку в голову. Датчиков уже не было. "Ого, да тут на троих хватит!" И невольно начала ласкать эти густые, шелковые и тяжелые волосы. Палец наткнулся на пластырь, опоясывающий голову как нимб. Отдернула руку, опять все внутри сжалось… "Да все правильно, это же после операции". Успокоила себя. Потом решительно встала, и, сама удивляясь своей легкой и пружинящей походке, пошла к зеркалу. "Смотреть начну снизу. Тут я уже все видела". Медленно поднимая взгляд, смотрела она на эту незнакомую молодую женщину в зеркале. С длинными стройными ногами, маленькой круглой попкой, плоским животом и тонкой талией… Естественным завершением высокой груди были узкие нежные плечи…. Шея – для любви… Она подбиралась все выше и выше, и, наконец, посмотрела в лицо этой "новой я" – тонкий овал, обрамленный агатовыми черными волнами, четко очерченные губы, созданные будто только для поцелуев, маленький чуть вздернутый носик… И, наконец, в пушистых длинных ресницах, огромные и бездонные  глаза – как два чистых изумруда…

…Огромный кабинет был освещен не полностью. Потолка, который терялся в полумраке, казалось и вовсе не существует. Мягкий, непонятно откуда льющийся свет падал только на массивный дорогой стол красного дерева в центре и на журнальный, стоящий в углу между двух кожаных кресел. За столом, словно соперничая с ним в массивности, сидел мужчина. Расплывшийся, болезненный, с землистым цветом лица. Казалось, каждое движение должно доставлять ему одни сложности – одышку, сердцебиение, кашель… Но сейчас он сидел неподвижно. На экране стоящего на столе плоского телевизора, совершенно голая, молодая и очень красивая женщина гримасничала перед зеркалом – то вдруг открывала рот в оскале и принималась рассматривать свои ровные и белые зубы, то, изворачиваясь змеей, пыталась рассмотреть что-то на спине, то вдруг, потихоньку напевая,  начинала крутиться на пятках…

Толстый нажал на кнопку в столе. Сказал негромко:

– Зайдите… – а потом, опять глядя на экран, задумчиво, – и создал бог женщину…

Буквально через две минуты, мягкими кошачьими шагами, которые еще и заглушались ковром, в кабинет вошел мужчина в сером костюме. Кроме цвета этого дорогого костюма больше в нем, пожалуй, ничто не поддавалось четкому определению. Обычная внешность, непонятного оттенка глаза, средний рост, особых примет – никаких… Он только немного склонился в знак приветствия. Толстый, кивком пригласив Серого сесть, задумчиво спросил:

– Ваше мнение?

– Хороша девочка, – Серый тоже уставился на экран. – Но все же давать гарантии сейчас…

– Я знаю.

Какое-то время оба молчали. Серый первым нарушил тишину:

– Во всяком случае, об успехе относительно внешнего вида уже можно сказать с уверенностью, и…

– Тоже рано, – перебил Толстый. – А вдруг уже сегодня начнется какое-нибудь отторжение или кровоизлияние?

– Отторжение в принципе невозможно, Кирилл в этом уверен, – сказал Серый, – ведь биологически это абсолютно то же самое тело.

– Все равно. Будем ждать и наблюдать. И главное, – он тяжело повернулся и посмотрел в упор на Серого, – что осталось в этой прелестной головке от прежней старушенции? Кстати, – он пошуршал бумагами на столе, – я изучил все это,… но не представляю, как будет проверяться ее личность?

– Я как раз сегодня хотел ознакомить вас с дальнейшими действиями, и раз уж я здесь…

– Да.

Серый на мгновение замер, словно собираясь с мыслями, и потом продолжил уже без запинки:

– Старушенция – весьма неординарный человек. Профессиональный переводчик, носитель английского и французского языков. Это богатство досталось ей от бабушки, родившейся и прожившей в Париже почти всю жизнь, и от  троюродной тетки – уроженки Лондона. Бабушка, по каким-то непонятным соображениям, приехала в Россию перед революцией. Тетку же пригласили сами родные – они жили не бедно, а она в Англии осталась совсем одна и без средств. С девочкой с детства говорили на трех языках. Ну, и свои способности были немалые. В совершенстве изучила немецкий, итальянский, испанский и финский. В свое время была блестящим синхронистом. Врожденная грамотность. Неоднократные поездки за границу. Сами понимаете, такие личности не могли остаться без особого внимания. Собраны огромные тома материалов. Будет очень просто проверять  память, сопоставляя ее рассказы с записями. Мы предложили Кириллу программу, по которой она ежедневно должна наговаривать на диктофон как можно больше воспоминаний. Он, кстати, почему-то, даже не спорил. Так, дальше, – он перевернул бумажку. – Муж – военный летчик. Прошел всю войну. Ранения… контузия… Множество наград… Умер от сердечного приступа в конце восьмидесятого. Дети… нет, сначала закончу с ней, – он опять повертел бумажки. – Записей стало значительно меньше, когда она оставила государственную службу. Но все же достоверно известно, что дальнейшим ее увлечением были индийский, китайский и японский языки. До совершенства, конечно, далековато, но все же, по словам многих авторитетных людей, она и здесь достигла немалых успехов. Что еще… Ага. Неугомонная натура. Вечный двигатель, можно сказать. Все ее увлечения перечислить просто невозможно. Пользовалась большим уважением… Так… Награды… Вот интересный факт – ни одного любовника. Как встретила мужа, так и прожила с ним всю жизнь. Смерть его пережила тяжело, лежала в больнице с депрессией. Теперь дети…

– Да, – перебил Толстый, – с ней нам, можно сказать, повезло. И где Кирилл ее откопал?

– Не поверите, они встретились случайно. Бабулька была при смерти – рак. Кирилл почему-то решил спасти ее, во что бы то ни стало. Ну, мы не возражали, надо же когда-нибудь начинать? Правда, все делалось в страшной спешке. Найту, обезьяну, готовили полгода, а здесь уложились чуть ли не за неделю, даже меньше. Я взял всю ответственность на себя, ведь вы были недоступны…

– Знаю, знаю, продолжайте.

– Так вот, дети. Старшая, Нели, окончила с отличием Иняз, на стажировке в Бельгии познакомилась с одним дипломатом, вышла замуж, бросила работу, посвятила всю жизнь мужу, домашняя хозяйка. Как говорят, "морально устойчива", настоящая "леди".

– Моральная устойчивость у них что, в крови? – хмыкнул Толстый.

– Нет, не у всех. Вторая, Оксана – художница. Окончила, тоже с отличием, Суриковское, но потом ударилась в религию. Хотя даже не в религию,… как же назвать то? …ну, в общем, рисует "праны" и «ауры» людей, какие-то являющиеся ей образы, видения будущего и всякую подобную муть. В советское время была чуть ли не изгоем, жила только за счет родных, да еще иногда подрабатывала портретами. Сейчас, сами понимаете, вошла в моду. Очереди к ней на месяцы вперед расписаны, в своих кругах очень известна. Так вот, у нее одних только мужей было три, а просто мужчин, как говорится, "и не сосчитать".  Теперь о внуках. У старшей дочери один сын, Александр. Начинал с дипломатической работы. Потом организовал частную юридическую фирму. Сейчас дела у него идут более чем успешно. У младшей – два, от разных мужей, Алексей и Виталий. Алексей – директор крупной компьютерной фирмы, Виталий – свободный художник, пошел по стопам матери. И, наконец, одна правнучка, дочь старшего внука, Виктория. Непростая девушка. Проигнорировала все связи родных, которые могли бы устроить ее в любой престижный вуз, поступила самостоятельно в педагогический, на факультет иностранных языков, сейчас студентка первого курса. Хочет быть учителем, потому, что, по ее словам,  "безумно любит возиться с малышней". Вот, вкратце, и все.

Серый закрыл папку, ждал. Толстый сидел, задумчиво барабанил пальцами по столу. Наконец, тяжело вздохнул:

– Ну что ж. Отличный материал. Здесь вопросов нет. Работайте. Я, слава Богу, не при смерти, могу ждать хоть двадцать лет.

– Может быть, сделать еще несколько экспериментов?

– Нет. Пока нет, – Толстый с усмешкой посмотрел на собеседника, – Если только за ваш счет. Сначала дождемся окончательных результатов этого. И еще…– он поудобнее устроился, – давайте-ка, поговорим об этом нашем…  Копперфильде.

– Простите… о ком? – не понял Серый.