Глава 4. Даша

Быть может я когда-нибудь и привыкну просто быть мамой, но пока волнителен был каждый момент. Ехали уже домой, из нашего аэропорта, я рассказывала Сеньке о городе, в котором он будет жить. Потом словила волнение во дворе. Увидела детскую площадку, поняла, что уже завтра приду сюда гулять в качестве мамы. И в парки. И везде-везде.

В лифте поднимаемся, потеют ладони и даже потряхивает немного.

– Это наш дом, – сказала я Сеньке, когда мы вошли в квартиру. – Пойдём, я покажу тебе твою комнату.

Комната уже давно была готова, я начала её делать, как только поняла, что Сенька будет моим. Старалась не делать её слишком мальчиковой, она была пастельной и нежной. Игрушек почти не было – я ещё не знала вкусов своего ребёнка. Выберет сам. Пока только один плюшевый зайка, пара машинок и россыпь кубиков. Лёгкие занавески, пушистый ковёр. Пусть я не была богата, но каждая деталь здесь была продумана с любовью – я долго готовилась к этому моменту. Кажется, многие годы.

– Это твоя комната, больше ничья. Но если тебе вдруг станет неуютно одному, ты всегда можешь прийти ко мне. Я – за стенкой.

Ужин готовила и все время думала о том, что это первый наш совместный ужин. Я готовлю для своего сына. Эта мысль никак не укладывалась в голове, ведь когда-то я похоронила мечту стать матерью, вместе с ребёнком, сердце которого перестало биться внутри меня.

Я все время говорила с ним. Негромко, контролируя степень возбуждения своего голоса – он должен быть спокойным. Сенька должен привыкнуть и ко мне, и к моему голосу.

– Какую еду ты любишь? – спрашивала я. Сенька молчал, поэтому я улыбалась и сама же себе отвечала, – знаю, что все дети любят вредную еду. Обещаю, что мы непременно будем есть и пиццу, и бургеры, и картошку фри. Но каждый день нельзя. Сегодня у нас будет паста с фрикадельками и овощной салат.

Мало кто из детей чётко и понятно говорит в два года. Но все же, они говорят. Пусть калякают на своём языке, но все же. Сенька молчал совсем. Иногда мне казалось, он делает это принципиально, просто потому, что мир, в который он пришёл, так его разочаровал и подвёл.

Я сразу сказала себе – я приму его таким, какой он есть. Я буду любить его даже если он вообще никогда не скажет ни слова. Но я мать, и я должна помогать. Поэтому мы обязательно пройдем обследование, но не сейчас, а когда Сенька пообвыкнется и адаптируется.

Поэтому сейчас я просто говорила. Иногда молчала, позволяя тишине заполнить паузы. Улыбалась. А Сенька сидел на стуле, снова аккуратно положив ладошки на колени, и внимательно меня слушал. А ещё – смотрел на меня.

И мне этого было достаточно для счастья. Я таяла. Ведь мне так мало нужно было – всего-то отдать всю любовь, что во мне скопилась, невостребованная, никому не нужная.

Тарелки и приборы были на столе, мы помыли руки и сели напротив друг друга. В течении дня мы перекусывали в кафе и в самолёте, там все проходило в спешке и неудобстве, и я помогала Сеньке есть. Сейчас он важно сел и взял в руки вилку. Мне казалось, на неё он смотрел неуверенно, поэтому подала пример и накрутила на вилку спагеттину. Сенька внимательно посмотрел, и неуклюже, не с первой попытки, но повторил. И у него получилось, а моё сердце переполнила гордость.

– Ты очень умный, – похвалила я его. —У тебя все получится.

В самолёте Сенька уснуть не смог, поэтому сейчас начал клевать носом не осилив и половину порции. Я отвела его в комнату и напомнила:

– Я всегда рядом. Если будет нужно, приходи.

Самой мне ещё явно рано было спать, я убралась на кухне, занялась прочими мелочами, но что бы не делала, то и дело прерывалась и шла смотреть, как спит Сенька. Мягко светил ночник, Сенька спал на боку, подложив под щеку ладошку, словно малыш с открытки.

Я не думала, что он придёт ко мне. Перед сном сходила к нему, тихонько, почти не коснувшись кожи, чтобы не разбудить, поцеловала в лоб и ушла к себе. А ночью проснулась от тихих детских шагов. Сенька пришёл со своей подушкой и одеялом. Я не стала показывать ему, что проснулась. Он лёг на мою постель, но скраю совсем. Словно он одновременно и не один спит, и один. Я так и уснула, прислушиваясь к его дыханию.

А самое интересное случилось утром. Я проснулась, а в постели я одна. Мой двухлетний сын ушёл в свою комнату вместе с подушкой и одеялом едва рассвело, и решил сделать вид, словно ночных хождений не было. И тогда я подумала, что Сенька очень умен. А ещё уязвим. Иначе откуда в малышовых два года страх показаться кому-то слабым?

– Доброе утро, – улыбнулась я, словно ничего не случилось. – Умываться и завтракать! Потом гулять пойдём, я все-все тебе покажу и расскажу.

Но все пошло не по плану. Мой отпуск, по сути, вот только начался, однако Булатов позвонил мне едва мы успели покончить с завтраком.

– Дарья, – требовательно начал Карим, не поздоровавшись, – Где договор до сделке с "Гарант-строем"?

– В чёрной папке на вашем столе, – спокойно ответила я. – Туда его должна была положить Рита сегодня утром.

– Его нет! – Почти торжественно провозгласил он. – Только копия! А мне с копией что делать? Подтереть задницу?

– Я в отпуске, – беспомощно сказала я.

– Васильев в Штатах, – продолжил Карри. – Мне ждать пока он вернётся и поставит свою подпись? Или просрать тендер, Дарья? А может вы приедете и найдёте мне договор?

– Карим Амирович…

– Уволю, – спокойно ответил он и сбросил звонок.

Я знала, что он может уволить. Плюнет на законы, они не для него писаны. Ему нужно только одно – чтобы все его беспрекословно слушались. А я слишком зависима от его работы и его денег.

– Планы немножко изменились, – виновато улыбнулась я Сеньке. – Сначала мы посмотрим мамин офис.

Сеньке было все равно. Не по причине равнодушия – ему просто все было интересно. И офис, и облака в иллюминатор, и гавкающая дворняжка.

Я торопливо надела один из своих безликих костюмов, а на Сеньку надела самые красивые и клёвые джинсы, которые нашла и купила месяц назад. Сверху джемпер, на ноги кроссовочки, шапку цвета горького шоколада – Сенькиных глаз. Курточку, немного легче той, в которой он приехал – в нашем городе пока ещё теплее.

– Ты невероятно красив, – заключила я с удовлетворением.

Я могла бы отвезти его маме. Пусть она была не в восторге от идеи усыновления, и даже не звонила после того звонка, но помочь бы не отказалась. Но думаю, в маленьком сердце Сеньки бушует столько страхов, плюс его уже бросали – пока он мне не поверит, я не буду оставлять его без веских на то причин.

Поэтому в офис мы поехали вместе. У меня был крошечный кабинетик примыкающий к приёмной Булатова, и я сразу направилась туда, торопливо кивая на все приветствия.

– Даша! – обрадовалась Рита. – Я думала он меня сожрёт!

– Он мог бы, – развела руками я. – Ищи быстро, куда ты договор дела?

И только потом Рита перевела взгляд вниз и увидела Сеньку, жмущегося к моим ногам. На её лице медленно расцвела улыбка.

– Даша… я поздравляю тебя. Это чудесно!

Я позволила себе одну улыбку в ответ, а потом засучила рукава и принялась выкладывать папки на стол. Потерять оригинал договора – это вам не шутки. Могло не поздороваться и Рите, и мне. Сеньке дала несколько бумажных листов и авторучку – пусть рисует.

Всё же, я не привыкла быть мамой. Этому нужно учиться. Я даже не заметила момент, когда Сенька тихонько встал со стула и просочился в приёмную. А оттуда в кабинет босса прямиком, благо секретарша его даже не увидела за своим высоким столом.

Я повернулась, увидела пустой стул. Сердце екнуло. Столько страхов сразу! За секунду. Выбегая в приёмную попыталась себя успокоить, тем что здесь везде камеры и охрана, но легче не стало. Увидела распахнутую дверь в кабинет босса, растерянную секретаршу и сразу все поняла.

Сенька стоял посреди кабинета. Булатов стоял, возвышаясь над ним, и смотрел, как на диковинную зверушку. Сенька смотрел на него запрокинув голову, в руках у него был обрисованный каракулями лист бумаги.

– Это что? – требовательно и недоуменно спросил Карим.

– Кто, – поправила я. – Он же живой… Это мой сын. Его зовут Арсений.

Глава 5. Карим

Мальчик был маленьким. Маленький такой, в моднявых джинсах, симпатичный, кудрявый малыш. Странное в нем было то, что он находился в моем кабинете. Стоял прямо посреди, прижимал к груди бумажку с чем-то похожим на тест Роршаха и смотрел на меня. А я на него.

Я дал себе десять секунд, понял, что сам мальчик никуда не исчезнет. Проснулась злость. А если бы я был не один? Если бы у меня была важная встреча? На черта мне, спрашивается, секретариат и охрана, если дети чужие, ко мне в кабинет, ходят, как к себе домой?

Впрочем, чей это ребёнок я понял почти сразу. Мы с минуту молча изучали друг друга, а потом в кабинет влетела Дарья. Вспомнил. У неё же отпуск, черт. По уходу за ребёнком. А это видимо тот самый ребёнок и есть.

– Не помню, какой из пунктов трудового договора подразумевает нахождение на рабочем месте вместе с ребёнком, – едко сказал я.

– Наверное, тот же самый, что обеспечивает неприкосновенность декретного отпуска, – ответила Дарья.

– Дарья, – удивлённо приподнял брови я. – Материнство сделало вас куда смелее, чем раньше, и это всего за пару дней.

Я привык к тому, что она всегда рядом. Тихая, незаметная. С зализанными в тугой пучок волосами, в бесформенном пиджаке и юбке, что скрывала малейшие намёки на женственность. А ещё – беспрекословная. За годы службы Дарья не сказала мне и слова поперёк, и встретить отпор я не ожидал. Это было…неправильно.

А сейчас на ней все тот же пиджак, тот же пучок на голове, но смотрит она иначе. Мальчика на руки взяла, он ткнулся лицом ей куда-то в шею, словно прячась от меня.

– Это не входит в мои обязанности, – спокойно произнесла она поглаживая мальчика по спине. —В мои обязанности входило составлять график вашего дня, смотреть, чтобы вы не умерли от голода, записывать вас к барберу, а ещё выбирать подарки для ваших любовниц. Как так вышло, что теперь я тащу на себе половину обязанностей секретаря? Может, вы на меня ещё бухгалтерию повесите? Сколько тысяч человек на вас работает? Мне рассчитать для всех них зарплату, учитывая все отпуска, больничные и переработки?

Я минуту помолчал, изучая её. Теперь она выглядела по-новому.

– А вы сможете?

– Вы неисправимы, Карим Амирович, – вздохнула она. Опустила ребёнка на пол. Только сейчас я увидел, что у неё в руке тонкая папка, её она положила мне на стол. – Вот ваш договор.

Взяла ребёнка за руку и пошла прочь. Я открыл папку – оригинал договора.

– Дарья, постойте, – остановил я её. – Выходите работать на четыре дня в неделю.

– Нет.

– На три, я оплачу вам няню.

– Нет. Сын ещё не привык ко мне настолько, чтобы доверять. А его в этой жизни уже бросали. Я буду дома весь свой отпуск.

Они остановились, обернулись. Мальчишка не выпускал руки Дарьи, но смотрел на меня. В его глазах была враждебность, а ведь мы с ним встретились всего несколько минут назад. Наверное, ему показалось, что я обижаю его маму.

Я не хотел казаться лучше, чем есть, или любой ценой понравиться незнакомому, чужому ребёнку. Скорее я хотел задобрить его мать, без которой работать было слишком проблемно. Я опустился перед ребёнком на корточки, чтобы быть с ним примерно одного роста.

– Привет, – поздоровался я. – Начнем все сначала? Я Карим, а тебя как зовут?

– Его зовут Арсений. Он не разговаривает.

В моей семье всегда говорили на двух языках. И я впитал оба с младенчества. В полтора года сносно болтал на обоих языках. Мама гордилась этим фактом больше, чем тем, что я создал огромную, приносящую баснословную прибыль компанию, и до сих пор рассказывала об этом всем, при каждом удобном случае.

– А я в полтора года говорил на двух языках, – решил поделиться и я.

– Поздравляю вас, – сухо ответила Дарья. – До свидания.

Я вдруг подумал о том, что мой сын примерно такого же возраста. Во младенчестве, на той самой единственной фотографии, он был похож на меня в детстве. Наверное, он такой же активный. Не умеет стесняться. Громкий. Уверенный в себе. Наверное, уже очень хорошо разговаривает, а учитывая, что бывшая жена таскает его по всему миру, наверное, говорит, как и я, не на одном языке. С ним бы я легко нашёл общий язык. А мальчик Дарьи смотрел в самую душу и от его взгляда становилось неспокойно. Неуютно.

Когда она закрывала дверь, мальчик снова посмотрел на меня. Наши взгляды встретились. Его глаза, темно карие, в окружении пушистых светлых ресниц, смотрели крайне серьёзно, и я вдруг ощутил глухую тоску по родному сыну, которого не знаю, когда увижу.

Глава 6. Даша

Мужчины для моего сына были чем-то непонятным и неизведанным. Причина тому была – весь коллектив небольшого детского дома состоял сплошь из женщин, исключением был только пенсионер-охранник, да и того дети видели редко. А здесь – куча мужчин. А Булатов ребёнка и вовсе поразил. К тому же – немного напугал.

Я отдала договор и ушла из офиса сразу же, хотя со мной были все знакомы – зная, что именно через меня можно пробиться к боссу, и теперь я чувствовала себя липкой и грязной от чужих любопытных взглядов.

– Усыновила таки? – успела задать вопрос девушка из рекламного отдела.

Я не помнила даже её имени, и то, что она в курсе таких интимных деталей моей личной жизни меня покоробило.

– Да, – коротко ответила я.

– Ну что же, лучше так, чем одной, – с лёгкой жалостью проговорила девушка. – И потом стакан воды в старости и все такое…

Она смотрела на меня с брезгливостью. Во мне снова проснулась злость. Какое она имеет право судить? Чем она лучше меня? Тем, что её юбка едва прикрывает задницу, а губы ярко накрашены? Чем мой Сеня хуже чужих детей?

Я понимала, что сейчас просто взорвусь, я после кабинета Булатова ещё кипела. Но…меня просто не поймут. Я здесь никто. Мне можно таскать шоколадки, чтобы я задобрила босса по очередному проекту, а потом просто забывать о моем существовании. Смешно, но в прошлое восьмое марта про меня просто забыли. Даже идиотских тюльпанов в офисе мне не досталось.

Я опустила взгляд вниз. Сенька стоял рядом со мной, держал меня за руку, и смотрел так, как только он умел – в глаза, а кажется, в самую суть. И я нашла в себе силы просто улыбнуться этой девушке. Я не буду позориться выяснением отношений и пугать своего сына. Пусть подавятся своими тюльпанами.

– Эти глупые люди не умеют любить, – сказала я Сеньке уже на улице. Мы шли по парку, и ярко-жёлтые берёзовые листья грустно шуршали под нашими ногами. – Не стоит на них обижаться, да?

Сенька молчал. Я начала привыкать к его молчанию. Мы шли и вместе было так уютно. И можно не думать ни о чем. Не мерить себя чужими мерками. Что мне тридцать, у меня нет мужа, я бесплодна, я просто старая никому не нужная дева. Нет, я выше них. У меня есть я. И у меня есть Сенька.

Дворники сгребали листья в большие кучи, а потом вывозили в чёрных мешках. Сенька долго и задумчиво наблюдал за их работой. Потом подошёл к одной из куч, внимательно её оглядел и выбрал себе лист. Ярко красный, в маленькую бурую крапинку, которая говорила о скором увядании. Но пока лист был прекрасен и практически безупречен. Сенька поднял его выше, и через него посмотрел на солнце. На детское лицо упали алые всполохи, а Сенька…он улыбнулся вдруг. Я замерла, поражённая красотой и величием этого момента, даже дышать перестала, я не улыбалась, не плакала, просто смотрела, затаив дыхание. Я первый раз видела его улыбку, такую чистую и такую искреннюю. Я так боялась её спугнуть неловким движением!

Сенька опустил лист и рассмотрел его с обоих сторон. Остался удовлетворён осмотром и попытался засунуть лист в карман. Вот теперь я вмешалась.

– Тебе понравился лист? Он кленовый. Давай мы не будем класть его в карман, он там помнется и сломается. Давай я отнесу его домой в руках, а дома мы положим его в книгу?

Я не уверена, что Сенька понимал все, что я ему говорю, но слушал внимательно. А дослушав, кивнул, соглашаясь, и по сути, это было нашей первой беседой.

Мы не сразу пошли домой. Нагулялись, катались на скрипучих качелях. Сенька снова ушёл в себя, но тем не менее я была довольна и счастлива. В кафе на проспекте мы пили чай с блинчиками. Сеньке чай разбавили молоком, но он все равно боялся обжечься и старательно дул, смешно надувая щеки.

– У вас очень красивый сын, – сказала мне официантка.

Я расцвела в улыбке. В этот момент я так любила эту незнакомую девушку! Она сделала меня счастливой всего несколькими словами. Домой шли, я улыбалась и держала лист в руках. Перед домом моя улыбка несколько поблекла.