Глава 2

Давид.

Я увидел её в электричке. Она была…такая задумчивая. Красивая. Смотрела куда-то, ничего не замечая, а потом, словно спохватившись возвращалась к своему телефону. Юбка, из под юбки торчат коленки – коленки знатно отвлекали.

Мой бок пульсировал огненной болью, но странно, я думал о том, что хотел бы знать, что у этой девушки в голове. Я отвёл от неё взгляд. В тот день я старался быть максимально незаметным, но при моей внешности это не очень получалось. Хлопот добавлял Лев. Он спал свернувшись, словно котенок, под моей курткой, согревшись моим теплом. Рану, на которой он устроился тянуло и жгло, каждое движение крошечного ребёнка причиняло мне боль, но я молился, чтобы он не проснулся и не заплакал. Пусть лежит на самой ране, пусть больно.

Нас не должны заметить. Запомнить. Машину я бросил далеко отсюда, загнав в лес, забросав ветками. Пешком добрел до ближайшей станции и сел на электричку. Идти было сложно. И осознавать свою слабость тоже. Я привык быть сильным. Раньше, совсем недавно, я мог с постоянным ускорением пробежать десятки километров, мои руки справлялись с любым грузом. А теперь мне сложно было нести ребёнка и большую сумку с его барахлом. Лев заерзал, засопел сердито.

– Спи, – шепотом попросил я. – Спи. Так нужно.

Я не знал, куда ехал. Мне нужно было прийти в себя. Позволить своим ранам затянуться. Защитить своего ребёнка. Когда девушка, бросив взгляд в окно, поднялась, готовясь к выходу, я пошёл за ней. Совершенно спонтанное решение человека, который не знает, куда ему идти. Держался я в отдалении, она меня не заметила, хотя порой оборачивалась, словно чувствовала моё присутствие. Отойдя немного от станции она сняла туфли, переобулась в кеды, что вызвало у меня лёгкую улыбку. Смотреть на неё в старых кедах и деловой рабочей юбке было приятно.

По соседству с её домом был другой. Заброшенный много лет назад. Полы просели, часть окон побита, пылью пахнет. Я с усмешкой вспомнил, о своём комфортабельном пентхаусе – совсем не время. Там меня точно ждут, чтобы довершить то, что у них не получилось сразу – убить меня. Да и все равно, в принципе. Но Лев… этого я не мог позволить. Я дам своим ранам зажить и сам всех покараю. Я не оставлю им не единого шанса.

Я достал люльку ребёнка, выставил у неё ручку и осторожно переложил сына. Спит. На улице уже темнеет. Я уступил неожиданному желанию и вышел на улицу, стараясь держаться в густой чернильной темноте деревьев.

Моя нечаянная соседка тоже вышла. Из открытой двери струится свет, падает на неё. Шорты короткие. Просторная футболка. Тапочки. Поставила блюдце на землю и отступила на шаг. А из кустов выкатился еж, засеменил деловито, зачавкал…

Тогда я ещё не думал о том, что совершу. Лев был таким маленьким… Я никогда не анализировал, люблю ли его. Он просто был, этого достаточно. Он был в моей жизни меньше трех месяцев, но их хватило для того, чтобы он стал самым главным. Ничего уже не важно, даже месть. Важен Лев. Загудел в лесу, на железной дороге грузовой поезд, мелко завибрировала, задолжала земля. Девушка бросила взгляд на телефон, и ушла в дом, но я ещё долго любовался её силуэтом, который мелькал в окнах.

Лев спал. Когда он спал так долго, мне начиналось казаться, что он умер. Я, как заполошная мамочка, проверял, дышит ли он. Мне хотелось, чтобы он скорее проснулся, закричал требовательно и жалостно одновременно, засучил крошечными кулачками. Но не сегодня. Сегодня я надеялся, что он будет спать, как можно дольше.

Ночью повязка на моем боку, которую я наложил сам потяжелеоа, пропитываяст моей кровью. Я не планировал спать, но уснул сидя в старом продавленном кресле. Проснуться не мог – боль завладела мной полностью. С трудом открыл глаза и увидел, что у колыбели сына стоит сотканная из теней фигура. Тянет к нему руку. Друзей у меня сейчас не было – каждый враг. Я застонал от боли, дёрнулся вперёд, к сыну, мешком упал с кресла позволив боли завладеть мною полностью. И от неё же проснулся окончательно. Старый дом пуст. Мне плохо, сны мои так реалистичны, что похожи на галлюцинации. У меня явно температура.

Лев, словно чувствуя моё состояние проснулся и заплакал. Проголодался. Я взял его на руки, придерживая одной начал взбалтывать смесь. Детская вода у меня была, а разогреть смесь было негде. Убедился, что комков нет, дал ребёнку. Лев был недоволен – языком пытался вытолкнуть бутылочку, кривился.

– Это все, что я сейчас могу тебе дать, мой маленький Лев, – с горечью сказал я.

Маленький Лев попытался пнуть меня крошечной пяткой, вряд-ли сознательно, но по ране попал. Из неё тёплыми толчками пошла кровь. Я прижал бинт ладонью, подождал. Потом вытер испарину со лба. Лев смирился, спокойно сосал, сосредоточен смотрел на меня, пытаясь разглядеть моё лицо в потемках. Меня затопила горечь – я должен быть сильным. А я не уверен, что смогу встать.

Льву не место сейчас со мной. Я ранен. Мне нужны антибиотики – рана на боку, самая большая, воспалилась. Ему опасно со мной – меня ищут. Я должен оставить своего сына до тех пор, пока не будут наказаны все, кто хочет причинить ему вред. Проблема только одна – я не могу никому доверять. Не сейчас.

Лев проснулся под утро, снова закричал, заплакал. Я заставил себя подняться на ноги, ходил по комнате, укачивая его, с трудом удерживая бутылочку. Смотрел в окно.

Моя смешная и такая серьёзная соседка услышала детский плач. Выбежала на улицу. Её лицо было таким растерянным и испуганным. Она словно уловила в детском голосе все нотки страха и отчаяния. Она волновалась за ребёнка, которого не знала. Лев уснул, я переложил его в колыбель. Наскоро осмотрел рану – мне бы не хотелось испугать девушку пятнами крови на одежде.

И да, я решил её проверить. Решение было совершенно спонтанным. И меня нисколько не удивил страх на лице девушки при виде меня. Я был высок, силен, я привык подавлять. Но её, Катю, как оказалось, пугать не хотелось. Смешно, но её хотелось целовать. Чтобы распахнула круглые от удивления глаза, рот – чтобы сказать, что я слишком много себя позволяю. Воспитанные девочки не делают такого с незнакомцами. Не в лесу. Но я бы впился в её открытый рот, подавляя её возмущение, а Катя глаза закрыла и коснулась пальцами моей шеи…

Пустые фантазии – она нужна мне для другого. Я решился. Никаких документов – она не должна знать фамилию ребёнка. Она слишком о многом говорит. Стопка денег – пригодится. Всё детское барахло, что я тащил. Записка. Отрывать ребёнка от себя было больно, и он, словно чувствовал это, отказывался засыпать. Играл чистым подгузником, с удовольствием слушая, как он шуршит. Играл – просто размахивал им в разные стороны. Иногда сердился, вскрикивал, когда не получалось засунуть его в рот.

Лев уснул, я отнёс его на крыльцо соседнего дома – скоро приедет электричка. Отступил подальше, чтобы наблюдать оставаясь незамеченным – вдруг, девушка не вернётся. Я не мог оставить ребёнка одного. Голова кружилась, но я упрямо стоял.

Катя испугалась. Осела на землю. Лев плачет, разрывая моё сердце – боль во сто крат хуже, чем от всех моих ран вместе взятых. А девушка – медлит. Просто смотрит на него. А затем легко коснулась кончиками пальцев торчащего из одеяльца детского кулачка. И на руки взяла, неумело, но бережно, осторожно, словно святыню.

– Папа вернётся за тобой, – обещал я шепотом. – И ты всегда будешь в безопасности.

И вот тогда я, возможно, поцелую эту смешную и важную Катю. Но это совсем другая история.

Глава 3

Катя.

Ребёнок определённо, совершенно точно, был настоящим. Сомнений я не допускала – вон, как орёт. Живой, вполне себе материальный малыш. От осознания этого факта легче не становилось. Я боялась на него смотреть, я боялась его касаться. И лес этот, лес так шумит…

Ребёнок уже не плакал – он орал. Он видел перед собой большого человека, ну, относительно себя большого и требовал, чтобы его, такого маленького, взяли на руки. На руки страшно. Но неискоренимая бабская жалость все же побеждает иррациональный страх. Касаюсь крепко сжатого кулачка. Он распрямляется так резко, словно крошечные пальчики пытаются за меня ухватиться. Подавляю вздох. Беру ребёнка на руки, потому что единственное, что я сейчас понимаю, так это то, что ребёнка нужно успокоить в любом случае.

– Хватит кричать, – попросила я ребёнка. – Ты что, не видишь, что я тебя боюсь сильнее, чем ты меня?

Мне вспомнилось, как у отца младшая сестра родила. Это было давно, мне было лет двенадцать. Дочка у неё была долгожданной, собралась вся семья. И мне ребёнка дали в руки. Я…я её держала. Не понимая вообще, зачем. Я могла бы есть оливье, я всегда питала к нему склонность, а тут целый тазик порезала баб Маня, а она, надо сказать, оливье делала отменно. Я могла бы играть в догонялки с Сашкой в соседней комнате, а когда родители не смотрят, игра особенно интересная. Я могла бы тихонько следить за взрослыми, воображая себя заправским разведчиком. А вместо этого я сидела и держала ребёнка, которого отчаянно боялась выронить – в моем воображении это уже случилось, и последствия были весьма печальны.

Вот и сейчас. Только бабы Мани нет, Сашки, папы, который смотрит на мои мучения с умилением. Нет даже оливье, что особенно обидно. Зато ребёнок – есть.

– Не ори, – попросила я его снова . – И не дергайся так, пожалуйста, я боюсь тебя уронить.

Ребёнок словно услышал наконец мои молитвы. Успокоился. Вздохнул, так обиженно, что у меня сердце сжалось. Я и не знала, что держа на руках маленького ребёнка вдруг хочется перевернуть весь мир, только бы никто не обидел. Всё это лишнее – ребёнок не мой.

Малыш же, почувствовав моё тепло, потянулся к моей одежде, требовательно потянулся к моей блузке, дёрнул за неё.

– Прости, молока там нет и никогда не было.

Я наконец рискнула подняться с земли и пересесть на ступеньку крыльца, она протяжно скрипнула. Юбку наверняка испачкала, а стирать руками…лезут же глупости в голову, когда ребёнок. На крыльце! На моем, блин, крыльце, ребёнок! Подкидыш!

И он точно не появился у меня сам по себе. Его принесли. Смотрю на лес. Такой редкий и не солидный днем, сейчас он кажется таинственным и страшным. Шелестит, зараза! И я чётко понимаю, что тот, кто принёс ребёнка сейчас стоит и смотрит на меня. Там, под завесой утонувших в темноте деревьев. И по коже – мурашки. Это все не по настоящему. Там что-то…мистическое. Сотканное из теней. И страшилки все вспомнились разом – не вовремя. Прижимаю к себе ребёнка, он кряхтит – не нравится. Такой тёплый. Точно не потустороннее существо. Тяжеленький, несмотря на то, что такой маленький. Несколько килограмм в нем есть – уже затекла рука, на которую приходится основной вес.

Смотрю в лес. Я больше чем уверена, что на меня оттуда смотрят тоже. И глаза эти – тёмные. Чётко понимаю – это он. Тот самый мужчина. Он оставил мне ребёнка.

– Так нечестно, – шепотом говорю я лесу.

По нему проходит волна – просто ветер подул. Но мне снова становится жутко, иногда я бываю отчаянно трусихой, а уж после встречи с лесным бандитом все пошло вверх тормашками. Торопливо встаю и почти убегаю в дом, под мнимую безопасность хрупкой двери и старых окон с деревянными щелястыми рамами. Прохожу в единственную комнату. Включаю свет, едва не выронив ребёнка. Устраиваю его на постели и отхожу в сторону. На безопасное, так сказать, расстояние.

Малыш – очарователен. Кожа его не бледная. Молочная, с лёгкой смуглинкой. Круглые глаза, опушенные длинными ресницами. Глаза такие тёмные, что сомнений не остаётся, чьего производства ребёнок. Щёчки кажутся бархатными, их хочется погладить. Но я себя сдерживаю, напоминаю – ребёнка я боюсь.

– Ты кто? – спрашиваю я. – Ребёнок смотрит на меня, как на дурочку, и я поясняю, – в смысле, мальчик ты или девочка?

Он снова протяжно вздыхает – вот и бестолковая взрослая досталась. Я разглядываю. На нем серый, с картинками, комбинезончик. По нему пол ребёнка не определить. Такой хорошенький, что кажется – девочка. Но смотрит с таким снисхождением во взгляде, что сразу думается – мужик.

– Я не могу тебя оставить, – предупреждаю его я. – Ты не мой. Это так не делается. Меня арестуют и посадят.

Ребёнок вздыхает и суёт в рот кулачок. Кулачок явно интереснее этой бестолковой тёти, то есть – меня.

– Так, я звоню в полицию, – бормочу я.

Достаю телефон – связи ноль. Подпираю ребёнка подушками, чтобы не свалился на пол, вдруг он уже умеет ползать, поднимаюсь на чердак – лестница в узком коридоре, возле кухни. На чердаке связи ожидаемо тоже нет. Но в саду, возле дома есть дерево. Оно высокое. Вполне себе удобное – я лазала по нему, когда была маленькой, а сейчас у меня ноги точно длиннее стали. Открываю дверь. Смотрю на лес, а он смотрит на меня. Ушёл ли он, тот, кто принёс мне подкидыша? Или все ещё смотрит? Кажется, его тяжёлый взгляд теперь мне вечно будет мерещиться.

На двор падают квадраты света из окон. И добежать до нужного мне дерева всего шагов десять. Вскарабкаться, как можно выше. Там, наверху, связь должна быть. Но теперь мне жутко – я уже всего готова от судьбы ожидать. Стою, переминаюсь с ноги на ногу, боюсь шагнуть от двери. И потом смотрю вниз – на крыльце корзина. Люлька. Рядом с ней объёмная сумка – подкидыш то у меня с приданым. Тащу все это в дом и снова запираюсь.