Июнь

1

Он вернулся из Ростова вечером. Вышел из электрички и удивился: как жарко! Горячие плотные волны гарью и асфальтом дыхнули ему в лицо. Едва колыхающийся воздух лениво баюкал тополиный пух. Повсюду пахло пылью и пионами. Курьер почесал кончик носа, избавляясь от прилипшего пуха, и подумал: лучше было оставаться в Ростове! Лучше было объехать весь мир в первом классе скоростного электропоезда! Лучше было квасить холодное пиво с ростовскими рокерами! Лучше было уснуть в пьяном бреду в парке Горького и, проснувшись рано утром, выйти на набережную, воображая себя пингвином!

Верный сын зла, он обожал Ростов-папу, город, полный презрения к закону, дешевого пива и старых криминальных традиций. Это был странный город; странный тем, что Курьер терял здесь безупречную бдительность и зачастую добирался в родной городок на «автопилоте», и каждый раз легко и удачно. Ему часто снилась строгая голубая церковь, окруженная хаотичным рынком, старенькие трамваи и бесконечно длинные подземки. А еще снилось ростовское мороженное, он съедал по десять штук, самых разных: круглых, квадратных, цилиндрических, с карамелью и белым шоколадом, – пока не опухало горло.

В Ростове у него жил один знакомый – бывший редактор «Донушки», популярной «желтой» газетенки, с которым Курьер и пускался во все тяжкие, гремя монетами и понтами. На этот раз они не встретились, и Курьер просто побродил по улицам, позволяя проведению вести себя по лабиринтам города. Зашел на рынок, купил кожаные брюки местного пошива, пообщался с продавцами, выяснил, что его остроносые туфли в Ростове – диковинка, – возгордился, съел шашлык, пристал к местному капитану полиции с жалобой на отсутствие мусорных баков на улицах города.

Единственное, что угнетало его в Ростове – мертвая степь, окружавшая город, пустота по всем направлениям, сжавшая мегаполис в кольцо. От такой пустоты хотелось взвыть волком. Он бы лучше усыпал степь мусором, чем ощущать себя запертым в границах города. Курьер ненавидел открытые пространства, и все поля засадил бы деревьями и застроил бы башнями. Он бы над каждым деревом нарисовал облако и дворец. И радугу, чтобы сидя на ней, болтать ногами, созерцая город. Он бы вылил в небо море, а каналы завязал бантиками, еще всем запретил бы курить табак и петь шансон. Вот тогда Ростовская область стала бы раем. Он бы научил аборигенов слушать тишину и полночь, утром танцевать капоэйру ³⁾, а в обед курить гашиш.

Вернулся он расслабленным, отдохнувшим и беспечно-счастливым. Легкая поездка, минимум нервов, обратная дорога без посылки. Даже встретившая его непомерная жара родного города не испортила общего попсового настроя. Отзвонившись Виктору, Курьер направился домой, предвкушая мяукающую радость – бесполезный комок меха по имени Персик, ванну с морскими солями и джаз-рок по радио. По-прежнему пахло пионами и пылью. В воздухе расползлась июньская медлительность, помноженная на жару. Птицы замолкли, собаки уснули, люди спрятались в своих тридцати квадратных метрах, даже его Крайслер, усыпанный недозрелыми вишнями, казался всего лишь деталью общего пейзажа.

Мир, встречая Курьера, застыл и насторожился, как сытый леопард. Была такая неестественная тишина, казалось, что реальность разломилась, а Курьер вошел в щель, где все останавливается. Он вспомнил холодное февральское утро, когда мир ДЕЙСТВИТЕЛЬНО тормознулся, давая понять, как иллюзорно его постоянство. Курьер усмехнулся, – он тогда поверил в ЧУДО. Дитя порока, он собирался ускользнуть от бешеной скачки жизни, вняв змеиному шёпоту колдуна. Свет надежды давно погас, призраки перестали щекотать нервы, а вокзал ничем не намекал на исполнение тайного умысла. Он пожал плечами и продолжил свою жизнь, гоняться за химерами не входило в планы Курьера…

Телефон в его кармане разрывался тяжелой мелодией, пока Курьер доставал ключ, пока открывал три замка, пока выпрыгивал из кроссовок, одновременно обнимая Персика. И продолжал звонить еще несколько минут, пока хозяин в некотором сомнении смотрел на него и размышлял: брать или не брать трубку…

Может когда-нибудь это случится? Нет, точно. Он снимет обувь и пойдет гулять по траве. Потом заметит, что трава не примята там, где ступала нога Курьера, и станет он ниже травы, тише воды, и легче ветра. Тогда португальские готы будут играть только для него одного в огромном пустом зале, а он будет висеть у потолка, воздушный и страдающий легкостью. Человек-паук и Бэтман зайдут перекинуться с ним в картишки, а он забудет как его имя, и назовется Великим Птахом, богом Египта. А на дне моря его встретят десять тысяч Персиков, все одинаковые, обязательно с белым пятнышком на лбу. Он обнимет их десятью тысячами рук и поцелует десять тысяч холодных носов…

Он устал быть Курьером. Вот в чем дело. Устал отвечать на звонки со скрытыми номерами и обливаться холодным потом, чуя приближение Охотников. Он устал всегда возвращаться в одну и ту же квартиру, как бы они ни была уютна. Он устал быть БЕЗУПРЕЧНЫМ. Ему надоело бояться и ждать. Он бы с большим удовольствием вышел на честный бой, чем играть в шахматы с невидимым противником. Курьер жаждал победы, как и любой первобытный самец. Если бы он нашел врага, всё стало намного легче, – уже завтра он танцевал бы танец победы у холодного трупа врага, вырвал его сердце и съел, запивая кровью и силой свой триумф. А потом бы оплакал и сжег, развеяв пепел.

У Курьера не было врагов. Не было друзей и любимых, – просто он один и мир. Просто запах розы утром, и тени, затаившиеся в темноте. Еще музыка. Мир профессиональной акустики «Грюндиг»: 16 колонок и португальские готы. Он на полном серьёзе собирался купать электрогитару, – из него бы полилась такая навороченная готика, что португальские готы ⁴⁾ немедля пригласили бы его в далекую Португалию исполнять песню о Мистере Кроули!!!

– Луис ⁵⁾, это ты? – спрашивала трубка.

Словно его полоснули по горлу лезвием.

Никто не называл его этим дурацким прозвищем уже лет пять, разве что Виктор иногда подтрунивал, напоминая, как глуп был Курьер в таком-то году. Его звали Владислав и никакого отношения к вампиру Луису из сентиментального фильма он никогда не имел. И к наркодельцам из Мексики тоже. Назвавший Курьера Луисом сильно рисковал, либо был совершенно не осведомлен. Курьер уже собирался разбушеваться похлеще Фантомаса, растоптать телефон и пуститься в ритуальный танец смерти, когда осознал, КОМУ принадлежал голос. Успокоился. Это была глупышка-журналистка, участница таинственной мистерии на вокзале холодным февральским утром. Рыжая пустышка, сующая свой длинный нос, куда не просят.

– Здесь нет никаких Луисов, – промурлыкал Курьер, сама воплощенная утонченность и изысканность. – Вы неверно набрали номер телефона. Прощайте, всего хорошего.

– Я на счет того события на вокзале. Если тебе интересно, приходи завтра в семь вечера на улицу Ромашковую, дом три, квартира шестьдесят шесть.

На этом связь оборвалась. Курьер еще некоторое время вертел трубку в руках, кусал губу и не находил ни одного толкового вопроса, который бы стоило вывалить даже в пустоту. Что всё это значило, чёрт возьми?

Родилось три версии. Первое: она сумасшедшая и всё ещё лелеет планы написать о Курьере разгромный материалец. Второе: сочинские «доберманы» выследили его через рыжую соседку и теперь радостно чистят обрезы, ожидая, когда перезревший клиент сам упадет в ловушку. Третье (и самое невероятное): девчонка что-то разузнала о колдуне или нашла способ повторить мгновенное перемещение. Но тогда на кой ляд ей Курьер?

Он страстно желал верить в третий вариант.

А вот если дуреха попала в лапы сочинских бандитов, он скорее съест собственные носки, чем начнет проводить спасательные операции. Проблемы беспечных журналюг его не касались! Вариант со статьей казался крайне неправдоподобным, нужно быть истинной самоубийцей, чтобы продолжать гоняться за любимым курьером Виктора. Рыжая бестия хоть и имела некоторую неконтролируемую навязчивость, но надо полагать, жизнью своей дорожила. К тому же прошло уже много времени. Все открытые раны любопытства за три месяца либо затягиваются, либо посыпаются солью удовлетворения.

2

Курьер ненавидел ромашки. Непримиримый враг и ненавистник бело-желтых цветов, он имел на это полное право. Когда-то…

… проснулся на ромашковом поле, было жарко, вились пчелы. Он пел песню и смотрел на тучки, на голубое небо, на большой мир. Ромашки вплелись в его тело. Они обвили руки и ноги, они вросли в вены и рассеяли свою пыльцу в его желудке. Тугой комок их стеблей перемолол его кости в песок, а свежие побеги укоренились в тканях. Он понял, что это не тот сон, в котором ему хотелось пребывать и дальше. Зажмурил глаза и, отрыгивая пыльцу и лепестки, проснулся. Над ним склонились врачи, ярко светила лампа. Курьер запомнил удивленный взгляд хирурга и стекла очков, забрызганные кровью. Он очнулся на операционном столе и с ужасом провалился из этого сна в прежний, с ромашками…

Но всё это было полной ерундой, в сравнении с жестокой истиной сегодня: в этом городе не было НИКАКОЙ РОМАШКОВОЙ УЛИЦЫ. Может, совсем маленькая, проулок с тремя дворами? В любом случае, Курьер не мог найти места, которое бы соответствовало названному адресу. Ни по картам в интернете, ни по справочной. Он бесцельно бродил по городу, смутно ощущая, что дверь в белой стене перестала существовать и распродажа чудес в его жизни, видимо, закончилась. Хреновый из него получился мистик!

Мистер Кроули хотя бы слышал шёпот демонов!

Прочих психов манила нечистая сила, обещая вечную жизнь. С парнем из его подъезда лично общался бессмертный воин из Китая. А вот с ним, глупым Курьером, обошлись куда проще и жестче: его просто послали по несуществующему адресу. Он бы набил морду своему ангелу-хранителю, честное слово! Нельзя же так издеваться над человеком с тонкой нервной организацией! Манить и кидать. Обещать и не давать.

Небеса, наверное, хохотали над ним, давясь смехом и жалостью.

Он сел под кроной старой шелковицы. Через неделю шелковица созреет и начнет опадать прямо ему в рот. Вот это будет кайф!!! А если станет жарко – пойдет дождь, а если холодно – он залезет в дупло. Так и будет здесь жить, пока не узнает, где Ромашковая улица.