© Ирина Анатольевна Мовчан, 2019

ISBN 978-5-4496-9312-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Будильник щелкнул и, прежде чем зазвонить, на секунду задумался. Дуся протянула руку, нажала кнопку. Быстро повернув голову, посмотрела влево, туда, где стояла кровать бабули. Та не спала. Дуся не знала, что будет, когда утром увидит ее глаза закрытыми. То есть знала, что это когда-нибудь случится, что бабуле не пятьдесят лет и что она, разбитая параличом после гибели Дусиных родителей, держится все это время только потому, что не на кого, по ее мнению, оставить внучку, и что надежды на выздоровление нет, и что сил у бабули немного. Дуся все это знала и каждый день просила то ли бога, то ли судьбу: пожалуйста, еще немного, не сейчас, я ведь стараюсь. Я не хочу, чтобы она умерла, я делаю все, что только могу. Я не знаю, как буду жить еще и без бабули. Для чего. Зачем.

Утренний распорядок в последние двенадцать лет почти никогда не нарушался. Поставив на огонь чайник, Дуся засыпала в термос горсть сухих трав, быстро приняла душ и вернулась в комнату.

– Вставайте, графиня свет Евдокия Романовна, нас ждут великие дела!

– Да уж поднимай. Что-то сегодня в четыре как будто кто толкнул, так и не заснула больше. – Бабуля говорила медленно, но довольно внятно.

– Ты как себя чувствуешь?

– А как, ты думаешь, чувствует себя полупарализованная старуха, которая второй десяток лет не может самостоятельно существовать? – забрюзжала бабуля.

Это был хороший признак. Это означало, что на сегодняшний день со здоровьем у полупарализованной старухи все более или менее нормально. Когда она плохо себя чувствовала, то становилась кроткой и ласковой. И тогда Дуся пугалась по-настоящему. А сегодня, слава богу, все ничего. Слава богу.

Дуся легко взяла бабулю на руки, мельком подумав, что та становится все легче и легче, и отнесла в ванную. Поставив бабулю на пол, сняла подгузник, сунула его в целлофановый пакет и туго завязала. Прямо в ванну устойчиво поставила пластмассовое креслице, сворованное в кафетерии на углу позапрошлым летом, посадила туда старушку, включила душ и вложила шланг в ее левую руку.

– Не горячо?

– Иди уж.

Бабуля всегда требовала, чтобы все, что возможно, она делала самостоятельно. Почему-то она считала, что так она меньше обременяет Дусю. Дуся закрыла дверь в ванную, налила в термос воду из вскипевшего чайника, этим же кипятком залила овсяные хлопья, насыпанные в глубокую фаянсовую миску. Завтрак готов.

– Забирать? – заглянула в ванную.

– Да уж не забудь…

Дуся выключила душ, накинула на бабулю большую махровую простыню и, завернув прямо с головой, понесла в комнату. Там тщательно вытерла насухо дряблое тельце, сноровисто надела на старушку подгузник и платье, посадила в инвалидную коляску и покатила на кухню.

– Пожалте кушать!

Тому, что есть надо левой рукой, бабуле не пришлось даже учиться: она была левша. «Видишь, во всем есть свои плюсы, – радовалась она. – А то все детство приучали: в правую возьми, в правую возьми… и ложку, и нож, и ножницы… а уж когда няня увидела, что я левой вышиваю, то-то скандал был! Эх, дура была няня, родись я правшой, что бы я сейчас делала?» Дуся тоже этого не знала. Бабулина леворукость пришлась очень кстати. После того, как правая половина ее тела оказалась парализована.

– Они опять стоят. – как о чем-то постороннем сообщила Евдокия Романовна, вылянув вниз из окна – и я не сомневаюсь, что по твою душу. Вчера, когда ты ушла, они исчезли тоже, и появились только после того, как ты пришла.

– Нет, ты просто выживаешь из ума! – вспылила Дуся, продолжая спор, начатый примерно неделю назад, – ну кому мы нужны? Пойми ты, мы – никто, государство – другое, все, понимаешь, все не как раньше! Да ты представить себе не можешь, до чего сейчас дошел технический прогресс! Если за мной будут следить, я никогда этого не узнаю! Ни-ког-да! А уж ты и подавно, – уже спокойно добавила она.

– Вот и я думаю, – задумчиво сказала бабуля, – это кто ж хочет дать нам понять, что за нами следят? И за каким хреном? Все знают, что я с утра до вечера торчу у окна. Ничего такого особенного я не видела, хотя все про всех знаю и могу тебе порассказать, хотя тебе и неинтересно. Да и если бы видела что-либо странное, прихлопнуть меня сразу – дело плевое, ты-то весь день на работе. А следят за тобой, и так, чтобы я это заметила и тебе сказала. У тебя на работе ничего нехорошего не делается?

– Да ты что, бабуль! Что нехорошего может делаться в рекламном агентстве! Это же не политика, это – реклама. Видишь же по телевизору: «Изменим жизнь к лучшему!» – пропела Дуся.

– А может, вы там втихаря деньги отмываете?

– От чего отмываем?

– Ну, от чего все отмывают. От наркотиков, оружия, мало ли от чего…

– Знаешь, даже если и отмываем, я тут точно ни с какого бока не касаюсь. Мои клиенты платят безналом, все у меня на виду, и деньги проходят копейка в копейку, и документы… Так что из-за работы за мной следить никто не будет.

– А знаешь, – мечтательно сказала бабуля, – может, это женихи?

– Кто?!?

– Поспокойнее. Ну, не женихи, а жених. Когда я в госпитале лежала, помнишь, у меня соседка по палате была азербайджанка, Гуля?

– Плохо помню. И что?

– А то. У них в Баку как раз так принято ухаживать: если девушка парню нравится, он ни за что к ней не подойдет поговорить, но зато ходит за ней все время на близком расстоянии, куда она – туда и он. Все знают, что это он за ней ухаживает с серьезными намерениями.

– Кто все-то?

– Ну, кто все: она, ее знакомые, друзья, родители. Там, в Баку, все друг друга знают. Положенное время отходит, и когда придет время свататься, уже все про него известно, и кто родители, и сколько денег у них, и что на свадьбу будет подарено, и где жить молодым.

– Ты хочешь сказать, они все четверо хотят ко мне посвататься?

– Ну почему все? – рассудительно сказала бабуля. – Например, жених – богатый азербайджанец из Баку, и ему в голову не приходит посвататься по-другому. У него бизнес, он работает целыми днями, а чтобы ты поняла, что на тебя обращают внимание, он нанял людей. Поэтому они и не кавказцы, что их просто наняли, чтобы они обратили твое внимание на факт слежки. Вернее, на факт ухаживания.

– Действительно, как это я сразу не догадалась – съязвила Дуся. – А супружеские обязанности он будет сам выполнять, твой таинственный азербайджанец, или тоже вот эти четверо?

– Тебе давно пора замуж! Тебе не двадцать, тебе тридцать четыре года! – отрезала бабуля. – И мне давно уже все равно, какой национальности будет этот мой долгожданный зять, хоть негр! Я хочу, чтобы когда я умру, тебе было чем заняться!

– Ну, если негр, то мне нужен минимум Кофи Аннан, – не ввязалась в свару Дуся, – а он женат. Так что, бабуль, замуж я пойду за белого. Если пойду.

Все романы Дуси были какими-то неудачными. Блеклыми были романы. Ни страсти тебе, ни взлета эмоций. Дуся, подначитавшись книжек по психологии, давно уже поняла, почему ей было так скучно: ни один из ухажеров не походил на отца, каким она его запомнила и каким любила. Не внешне, внешность-то как раз была у женихов, как правило, одинаково брюнетистая, а чем-то, чему описания Дуся не придумала, да и не объясняла себе особо. Не чувствовалось никакой силы во всех этих программистах, дизайнерах, редакторах, менеджерах, которые периодически примеривались в женихи. Не хотелось ни с кем из них умереть в один день, да и непонятно было, как с кем-либо из них можно жить долго и счастливо.

– Бабуль, – перевела Дуся тему разговора, – а это только у азербайджанцев такой оригинальный вид сватовства или у мусульман вообще?

– Кому оригинальный, а кому банальный, – попалась на удочку бабуля, которую хлебом не корми, только дай поучить внучку жизни. – Гуля-то как раз возмущалась, какие в Москве варварские обычаи, какое распутство, какие дикие нравы. Мальчик знакомится с девочкой, а ее родители даже не знают, что он ходит к ней в гости прямо домой! И соседи видят, ничего не говорят. А у них в Баку соседи как дружно живут, ты не представляешь! Гуля все поражалась, что в Москве соседи друг друга не знают, на дни рождения друг к другу не ходят, на свадьбы-похороны не помогают и все такое. У них соседи – практически родственники. Ты бы послушала, как там вынуждены считаться с соседями!

– Вот видишь! – поймала Дуся бабулю на слове.– Ты сказала: «вынуждены». Потому что это действительно отнимает какое-то количество времени и сил, ходить на дни рождения к чужим людям, а потом приглашать их к себе на дни рождения. Ты посчитай-ка, – развеселилась она, – у нас в подъезде тридцать шесть квартир, в каждой проживает от двух до семи человек, ну, будем считать в среднем, что человека по четыре. И ко всем этим ста пятидесяти человекам надо будет ходить на дни рождения, заранее готовить подарки, сто пятьдесят вечеров в году сидеть в гостях, а два раза в год принимать эту ораву у себя, на мой и твой день рождения. Как тебе перспективка? Так что вот переедем жить в Баку – и тогда будем вести себя так, как там принято. Будем дружить с соседями, будем вечерами принимать гостей, сами будем каждый день ходить в гости…

– Что значит: переедем? – забыла бабуля, с чего начался разговор о Баку. – Тебе предложили работу в другом городе?

– Здравствуйте, свет Евдокия Романовна! А кто сказал, что ко мне сватается богатый азербайджанец? К нему и поедем. С такими нравственными установками, как у него, ты можешь не опасаться быть забытой. Тебя будут любить и почитать, уважать, спрашивать твоего совета даже тогда, когда ты выживешь из ума.

– Если! Если выживу из ума! Ты мне ерунду всякую внушать прекрати! В моем роду склероза не было! И Альцгеймера тоже!

– Насколько я припоминаю, в твоем роду и инсульт не прослеживается… – погрустнела Дуся. – Ну ладно, бабуль, хватит ссориться, мне уже пора собираться. А то опять Катюшка будет на весь офис говорить, что я сегодня опоздала, чтобы весь коллектив смог оценить мой роскошный вид. Знаешь, таких подруг иметь, иногда действительно и врагов не надо. Она думает, что мне самооценку так поднимает.

– Нам, Разумовским, всегда завидовали, нам не привыкать!

– Катька не завидует. А моя фамилия – Кулакова, ты когда-нибудь выучишь? Папа обижался, хоть и виду не подавал, что ты меня Разумовской называешь, и я обижаюсь тоже. Да, я вас с мамой люблю и всю жизнь буду любить, вне зависимости от того, кто на каком свете, на том или на этом, но я – Кулакова! Паспорт показать?

– Дусь, – начала осторожно бабуля, уже в который раз. – Ну что ты в самом деле! Может, ты потому и замуж не выходишь? Кому скажи – женился на Дуньке Кулаковой! Мужики, они хилые, боятся, что заклюют друзья да знакомые, вот и опасаются этих подначек… А так – будешь Евдокия Разумовская, красиво и достойно.

– Уж если копнуть, то ты всю жизнь не Разумовской прожила, это под старость тебе взбрендило фамилию поменять.

– Не взбрендило поменять, а появилась возможность восстановить! Пока твой дорогой отец работал там, где работал, нечего и думать было восстанавливать истину! Потом бы не отмылись! Оставь посуду, я помою. Помою, сказала! Ду-ся! Я вполне дотягиваюсь до кранов!

Не обращая внимания на бабулины отчаянные выкрики, Дуся быстро вымыла посуду, намазала руки питательным кремом и прошла в комнату, где на стуле лежал тщательно отутюженный вчера костюм. Бабуля прикатила следом, чтобы не пропустить ни одного действия внучки и успеть прокомментировать каждое. Но сегодня Дуся собиралась быстрее, чем солдат в казарме, поднятый по тревоге. «Трудно ей одной весь день сидеть, – стараясь не выдать лицом сочувствия, думала она, вдевая в уши стильные серьги из нового гарнитура, присланные с оказией другом отца дядей Славой прямиком из Африки. – Может, нам кошку завести? Не позволит. У меня даже в детстве не было никаких кошек. Да и как-то за ними надо ухаживать, к чему-то там приучать… Нет, кошку не получится, не любит она их. А то бы хоть с кошкой общалась, чем в окно весь день смотреть да в телевизор…»

– Ну, я пошла. – Она чмокнула бабулю в висок. – Если что, звони на мобильный, я весь день сегодня в бегах. Только, ради всего святого, не по поводу этих идиотов, которые, как ты считаешь, за мной следят. Скорее всего, они следят за кем-нибудь, – если все-таки следят – кто уходит из дома примерно в одно время со мной. А вечером сейчас все поздно возвращаются, так что опять примерно в одно время. А тебе, старой, мерещится невесть что.

– Я, конечно, старая, но это единственное в твоих словах, с чем можно согласиться. В среду ты пришла в обед? В обед. Следом за тобой притащился тот, что самый высокий, и сидел на скамейке до самой ночи. Как раз к нему остальные по очереди и подсаживались, поболтают о чем-то, потом уходят.

– Бабуль, – уже с порога родила новую версию Дуся, – а что, если они наркотиками торгуют? А самое бойкое время – утро, обед и вечер? Ты только не выясняй ничего и не звони ни в какую милицию. Если вдруг что-то в этом роде, то тогда точно тебе надо быть осторожнее. Заметят, что ты следишь за ними, – и все, умрешь на десятом десятке крайне нелепо – от руки душегуба. Опять же, замуж кто тогда меня отдаст? Ну, я пошла.

Проходя по двору, Дуся покосилась на скамейку. Действительно демонстрация: сидит на скамейке Широкоплечий, – бабуля каждому дала кличку – и театрально отвернулся в сторону. Вдруг, как будто что-то вспомнив, резко поднялся и пошел к метро, пристроившись в пяти метрах за Дусей. Цирк! «Это зачем же, действительно, давят на психику? И кто? Если бы был один, то вполне вероятно, что маньяк. Двое – что хотят ограбить. Только за неделю ограбить можно было уже сто раз, была возможность. А вот четверо? Развлекаются? Это можно сделать и повеселее как-то. Очень сильно похоже, что им приказали, как-то банально они это делают. Но кто приказал? Уголовники какие-нибудь? И зачем? Квартиру хотят отнять? Плохая у нас квартира, можно было найти гораздо дороже при прочих равных условиях, а то и лучших. И дядя Слава в командировке, даже ни с кем не посоветуешься…» Дуся вздохнула: вопросы надо было снимать обязательно.