Цитаты из книги «Девочка на шаре. Когда страдание становится образом жизни»

Мазохисту, увы, трудно поверить в то, что от него никто не ждет посвящения всего себя (а если и ждет, то не имеет на это никакого права). Ждали лишь его родители, которые и сформировали у него устойчивое и трудно меняемое представление: мир ждет от него такого рода служения.

Алька прав: мы страна со встроенным механизмом страдания. Мучиться и мужественно преодолевать мучения – любимая русская забава. Склонность к саморазрушению уже давно не считается выдумкой психологов, стоит только посмотреть статистику: у нас самая низкая продолжительность жизни на континенте. Прежде всего у мужчин, те особенно усердствуют: все прокурено и пропито, особенно на периферии, столичные меньше пьют, ну так у этих стресс и малая подвижность – результат тот же.

Чтобы просить, нужно признать свою беспомощность

Страх ожидания наказания за удовольствия так силен, что мазохист в конце концов берет процесс под свой контроль и наказывает себя сам.

Но как добиться того, чтобы люди стали такими «догадливыми» и упорными? Мазохист решает, что сначала нужно полностью посвятить себя им, сделавшись для них настолько полезными, чтобы без него они не могли обойтись. Незаменимость, нужность, служение с полной отдачей – вот хоть какаято гарантия того, что неявно, «подпольно» любовь и забота все же просочатся к нему вместе с ощущением безоговорочной «хорошести», если не «святости».

Я что, еще просить должен?» – часто возмущается мазохист, уверенный в том, что прямая просьба – неслыханная наглость, за которую накажут или отвергнут. Ведь прямая просьба – это заявление о существующем желании, что для мазохиста всегда опасно

Поэтому, когда кто-то догадывается и дает мазохисту то, что ему нужно, тот пребывает в спасительной иллюзии, что он сам ни о чем и не просил, – иллюзии отсутствия собственных желаний и потребностей.

Ребенок в таком случае становится минимально «живым», максимально управляемым, функциональным, ничего не требует, не хочет, делает что говорят, не возражает, не имеет собственного мнения и ощущения самоценности. Тем самым он пытается сделать хоть что-то, чтобы в итоге стать замеченным, любимым, признанным, чтобы начать жить.

Он перестает ощущать свою априорную человеческую ценность.

«Мне не больно. Я потерплю». Она даже не замечала, что в ее привычной мантре заложен парадокс. И только когда Смольников почти грубо отчитал ее, она поняла, что этот парадокс – привычный способ ничего не чувствовать.