Глава 7

– Маша! Маша! – ворвался в сознание чей-то голос.

Я с трудом разлепила веки. Словно сквозь туман проступили три бледных пятна. Я с трудом сфокусировала взгляд, и пятна превратились в лица людей, смотревших на меня с тревогой в глазах.

Сева… Замятин… А это кто? Неужто Шихан? Откуда он взялся? Я поняла вдруг, что не лежу, а сижу на нарах, закутанная в то самое одеяло, которое мужчины подстелили себе на полу. Как я здесь оказалась? Как выбралась из болота? Ведь я отчетливо помнила и смрадный дух, который издавала трясина, и ужас, испытанный в тот момент, когда погрузилась в нее с головой. Я подняла руку и ощупала волосы. Слегка влажные, но грязи нет и в помине, руки тоже выглядят чистыми… Неужто меня искупали? Но почему я этого не помню?

– Маша! Очнулась! – обрадовался Сева.

Он сел рядом со мной на нары, взял за руки и заглянул в глаза:

– Что случилось? Как ты оказалась в лесу? Почему нас не разбудила?

Нужно было что-то ответить, но во рту у меня пересохло, язык налился свинцом. Я с трудом выдавила:

– Воды… Дайте воды…

Замятин метнулся в глубь избушки и вернулся с кружкой воды. Я выхватила ее из его рук и принялась жадно пить. Вода была ледяной, у меня заломило зубы, но я выпила все, до последней капли. И попросила:

– Еще!

Замятин вновь принес мне воды. С этой кружкой я тоже управилась, но уже с меньшей жадностью. Стало легче дышать. Тугой обруч, сдавивший виски, разжался, теперь я могла без усилия сосредоточить взгляд. Сухость во рту тоже прошла. Правда, меня слегка потряхивало, вероятно, оттого, что я выпила холодной воды. Но тут я заметила свою блузку, грязную, изодранную в клочья, мокрую настолько, что с нее все еще продолжала сочиться вода. Она лежала на чурке рядом с нарами, поверх какой-то тряпки, тоже мокрой и такой грязной, что я с трудом опознала свою куртку.

– Ну, что? Пришли в себя? – Замятин пристроился на нары по другую сторону, а молчавший до сих пор третий человек примостился на свободную чурку.

– Кажется, пришла, – с трудом произнесла я. – Что произошло? Почему моя одежда в таком состоянии?

Мне почему-то не хотелось первой рассказывать о своих приключениях. Знала по опыту: сначала нужно выслушать очевидцев.

– Так ты ничего не помнишь? – поразился Сева. – И как ночью в тайгу ушла тоже? Этого не может быть! Или ты лунатик? Без памяти ночью бродишь?

– Брось, Сева! – остановил его Замятин и строго посмотрел на меня. – Мария Владимировна, все серьезнее, чем вы думаете. Скажите, вы действительно ничего не помните?

– Да так, кое-что помню, но смутно и нечетко, как во сне, – ответила я и перевела взгляд на… Шихана, того третьего мужчину. – Дед Игнат, ты-то здесь как оказался?

Дед запустил пятерню в седые лохмы на затылке и озадаченно крякнул:

– Так это ж я тебя в лесу подобрал! Запамятовала, что ли? Гнедко мой с ноги сбился, заржал и пятиться начал. Что за чума, думаю. С коня соскочил, смотрю, человек в кустах лежит. Сначала я тебя не признал. По обличью вижу, баба или девка. Скрючилась, колени под себя поджала. А спина голая… Я к тебе, тык-мык… Гляжу, ни тяти, ни мамы! Что за черт! Бомжиха, что ли, пьяная? Откуда взялась? Тут смекнул про избушку. Наверно, думаю, бомжи ее присмотрели… А потом вгляделся, матерь божья, это ж наша Марья! Я тебя на руки – и к избушке. Парни со сна ничего не поняли, кое-как им растолковал, что к чему. А ты вроде не в себе, а на ноги встала, и сразу на нары, вон его, – кивнул он на Замятина, – куртку на себя натянула, глаза дикие, и зубами – клац, клац! И немудрено, окоченела совсем! Дождь-то как из ведра полоскал. Только сейчас чуть-чуть распогодилось!

– Дождь? – поразилась я. – А разве ночью дождь не закончился?

– И все-таки ты что-то помнишь, – с обидой в голосе произнес Сева и отодвинулся от меня. – Просто из упрямства не хочешь говорить.

– Постой, Сева, – Замятин посмотрел на него и покачал головой. – Дай Маше прийти в себя. Надо ее чаем горячим напоить. Ты печку растопи, а мы тут прикинем, во что ее переодеть. – И обратился уже ко мне: – Как вы себя чувствуете? Не знобит?

– Нет, – ответила я. – Голова побаливает, но жить можно.

Сева хмыкнул, направился к печке и принялся возиться с растопкой, то и дело бросая на меня огорченные взгляды. Видно было, что он неподдельно переживал. Я была уверена – мой рассказ еще больше укрепит его позицию, что милицейская служба не для женщин. И все мои бредни – он так и скажет: «Бредни!» – непременно от переутомления. Замятин, ясно-понятно, тоже от меня не отстанет. У него на физиономии читалось, что он приготовился задать мне кое-какие вопросы. Только перед ним я и вовсе не намерена была отчитываться. Поэтому переключила внимание на Шихана.

– Игнат Прохорович, а ты что в тайге искал в проливной дождь?

– Так ты не в курсе? – поразился дед. – Тут такие дела творятся. По всей округе охотников подняли… Позавчера близ болот важный мужик потерялся… Вся милиция на ушах стоит. Гэбисты из области нагрянули…

Тут я все поняла. Вот куда спешил Борис, вот почему его опера неслись как очумелые! А меня стопроцентно ожидает выволочка от начальства. Потому что меня не было на месте, когда объявили тревогу. Теперь попробуй объясни, что все случилось против моей воли.

– Нашли его? – уточнила я. Честно сказать, когда дед упомянул болото, мне стало не по себе.

– Нашли, – вздохнул Шихан, – разе я б шатался по тайге в такую лихомань. Ну, вроде распогодилось, слава те господи! – и он размашисто перекрестился.

– Игнат Прохорович, – поразился Замятин, – так ты из староверов, что ли? Двумя перстами крестишься…

– Дак что ж, – хихикнул Шихан, – у нас тута по старинке. Не возбраняется вроде?

– Дед, – сказала я строго, – не отвлекайся. Выкладывай по порядку!

– Так я и выкладываю, – вздохнул Шихан. – Темное дело, вовсе непонятное. Приехали, значитца, мужики на Оленью речку, на турбазу, стало быть, рыбку половить, в баньке попариться. Говорят, в пятницу с утра заявились. Шишки городские, не чета нам. Вечером возле костра собрались. Песни под гитару пели, водочки под шашлыки, как полагается, выпили. А тот, что пропал, с видеокамерой по лесу бродил, только к ужину не вернулся. Там поблизости еще одна база имеется, вот мужики и подумали, что он бабенку какую приглядел, с ней на ночь и остался. Вроде он что-то такое говорил. Мужик солидный, при деньгах, тайгу как свои пять пальцев знает. Никто особо не обеспокоился. А вот когда он на следующий день не вернулся, тревогу забили. Бросились на ту турбазу, а там его и в глаза не видели. Давай искать, нигде его нет. В воскресенье утром по спутниковому телефону позвонили в райцентр, в милицию. Объявили тревогу по всему району. Собрали чуть ли не сотню человек. Часов десять мы тайгу прочесывали. До самой Макаровки дошли. Деревню энту лет двадцать назад, а то и больше как забросили. Все поля ерником заросли. А нашли пропавшего в верстах трех от того места, где его приятели костер жгли. В лощине. Ему б на горушку подняться, пламя запросто углядел бы…

Дед закашлял и вытащил кисет. Затем занялся самокруткой. Пальцы его подрагивали, и он все время просыпал табак.

– Так его живого нашли? – не выдержала я. – Чего молчишь, резину тянешь?

– Кабы живого… – вздохнул дед и затянулся самокруткой. Густой запах самосада растекся по избушке. Шихан замахал рукой, чтобы разогнать дым. Взгляд его ушел в сторону, и старик с досадой произнес: – Помер он! А отчего, непонятно! Может, сердце прихватило? Но зачем было догола раздеваться? Штаны, рубашку, ботинки снял, даже от трусов и майки избавился. На пенек все сложил, а сверху видеокамеру поставил. Словно в спальне своей. Доктор, что с нами был, говорит: нетипичная картина, мол, при сердечном приступе. Если прихватит сердчишко, тут уж не до раздевания…

– М-да, – Замятин покачал головой, – непонятные дела тут у вас творятся.

– А я что говорю! – подал голос Сева. Он в это время снимал с плиты котелок. – Чертовщина, она и есть чертовщина! Кабы это один случай был, а то за год два-три человека на болотах пропадают. Кого-то находят, а кого-то и нет.

– И что ж, они тоже раздевались, – быстро спросил Замятин, – те, которых находили?

– Бывало, что и раздевались, – Шихан снова полез пятерней в давно не стриженный затылок. – Сколько раз говорено: нече шлындать в Поганкину Марь, нет, лезут, как мухи на мед. Что ищут, неведомо. А места там и прям гнилые, заговоренные. Одно слово – ляжина^[1]. Токо люд сейчас такой пошел, ни в бога, ни в черта не веруют, вот и пропадают почем зря! Да и деревня та, Макаровка, значитца, думашь, от плохой жизни захирела? Куда там! Извели ее, как пить дать, извели…

– Извели? – лицо Замятина вытянулось. – Кто извел? Власти?

Дед дробно захихикал.

– Кабы власти, – дед вытер заслезившиеся глаза носовым платком, затем шумно высморкался. – Совхоз там был передовой, на всю область гремел, а вот… – Он снова поднес платок к глазам.

Мы терпеливо ждали продолжения рассказа, а дед, словно нарочно, долго протирал глаза, что-то бурчал и, кажется, уже забыл, о чем рассказывал.

– Не томи, Игнат! – потребовал Сева, подавая мне кружку с чаем.

Я сделала глоток-другой и почувствовала, как кровь быстрее побежала по жилам. Меня перестало тошнить, и я попросила вслед за Севой:

– Дед Игнат, не молчи! Видишь, как у Севы глаза загорелись!

– Да что там рассказывать! – Шихан махнул рукой. – Говорят, в тех местах клад объявился. Заповеданный, проклятый, значитца. Его и раньше искали, токо в другом месте. А он, вишь, в Макаровке показался.

– Клад? – насторожился Замятин. – Очередная легенда? Или вправду что-то есть?

– Да кто ж его знает? – удивился Шихан. – У нас в Сибири завсегда хорошо жили. И в тридцатых, когда раскулачивание пошло, тоже кое-что попрятали. Не все за своим добром вернулись. Только эти захоронки пустяки с тем, что в Макаровке объявился. Сказывали: земля там по весне сама по себе обвалилась. А в провале – каменные плиты. Стены ими выложены. Колхозники их растащили, кто на сарай, кто на печку, а на одной вроде как запись нашли. Сейчас много чего говорят, только не дается клад. Видно, зарок наложен, да и в Макаровке после того, почитай, полсела вымерло за полгода или чуть больше. Не приведи господь чужие богатства искать!

Дед, в который раз за утро, перекрестился.

– Так, может, эпидемия какая? – опять вмешался Сева. – Стечение обстоятельств?

– «Обстоятельств»! – передразнил его Шихан. – Фома ты неверующий! Да и недавно это было совсем. Где-то в восьмидесятых, а то в конце семидесятых. Лет тридцать всего и прошло. Ученые тогда в Макаровку приезжали, говорят, золотого идола в провале раскопали. Сразу милиционеров туча наехала, караулы кругом выставили. Значитца, было чё охранять? Только дня через два ученые эти через Кайсым на лодке переправлялись, а мотор возьми и заглохни. И снесло их со всей поклажей прямо в порог, даже костей не нашли. А ты говоришь: эпидемия!

– Так нашли клад или нет? – спросил Замятин.

Дед удрученно вздохнул:

– Темное это дело, столько лет прошло! И каких лет! Все с ног на голову встало. Перестройка, чтоб ее, реформы всякие… Не до идолов. Выживали, как могли. Одно скажу, после тех раскопок стали люди на болотах пропадать. Потом вроде стихло. А сейчас, стало быть, снова пошло-поехало. Видать, растревожил кто!

– Интересные дела у вас творятся, – покачал головой Замятин.

– Какие дела? Сказки все это! – засмеялся Сева. – Тем, кто первача хлебнул, спьяну что только не мерещится!

– Ты это брось! – Шихан, похоже, обиделся. – Вам, молодым, лишь бы зубы скалить. А старики, они, того, многое знали. Только не все сказывали.

Шихан снова взялся за самокрутку. Мужчины терпеливо ждали. Я тоже. Услышь я этот рассказ раньше, нашлась бы, что ответить деду. Откуда Севе и Замятину знать, что Игнат большой мастак морочить головы. Но после ночных страхов у меня просто не осталось сил, чтобы спорить. Я выпила чай и теперь боролась со сном. Мне хотелось уткнуться головой в подушку.

Первым не выдержал Сева.

– Ну, дед, – произнес он нетерпеливо. – Давай дальше!

Шихан хмыкнул в усы:

– Ишь, торопкий какой! Про клады оно завсегда так! Токо начни слушать! Смотри, Севка! Погонишься, так без портков останешься! В народе не зря говорят, что клады просто так в руки не даются. То в черепки превращаются, то в навоз. Смеется над человеком нечистая сила…

– Дед, – недовольно скривился Сева, – ты вроде газеты читаешь и телевизор смотришь, а рассуждаешь, как тюлька^[2].

– Эх, Севка, Севка, – покачал головой Шихан, – от уж гунда, как муха осенняя. И чё гундишь, из себя выводишь?

– Сева, помолчи, а? – подал голос Замятин. – Мне, допустим, интересно! – И похлопал Шихана по плечу: – Сказывай, Игнат Прохорович, не сердись!

– А что тут сердиться? – пожал тот плечами. – Сами разговор затеяли. Раньше много про чудеса гуторили, и не только гуторили, но и взаправду кое-что видали. И дымы всякие, и огни, и петухов красных. Коль на болоте огни увидишь, значитца, клад объявился, на просушку вылез.

– Да нет у нас кладов, – не сдавался Сева. – К нам в школу тоже ученые приезжали, лет двадцать назад. Они прям так и сказали: «Нет у вас кладов, враки все! Древние могилы еще в восемнадцатом веке разграбили, а то, что в Макаровке клад нашли, так и вовсе легенда!»

– Ну, легенда не легенда, тебе, наверно, лучше знать, – нахмурился Шихан. – Только не дай господь ночью на болотах оказаться…

– И что? – насторожился Сева. – Ты, что ли, там бывал? Что-то видел?

– А это не твово ума дела, – Шихан сердито сверкнул глазами. – Одно скажу, не хочешь голову покласть, не суйся в Поганкину Марь…

Мой сон как ветром сдуло. Поганкина Марь! Еще в детстве бабушка строго-настрого мне приказала, чтобы я эти болота за версту обходила. А сколько соблазнов было! Говорили, что клюква там родится крупная, как виноград, вроде оттого, что бьют из глубин целебные ключи. Только до этих ключей на моей памяти так никто и не добрался. Не пропускала трясина даже зимой, пугала местный люд смертельными ловушками. К счастью, мой участок располагался в стороне. Но почему ж мне привиделась Поганкина Марь? И привиделась ли? Отчетливо припомнились мне события прошлой ночи. И запахи, и звуки, и, разумеется, страхи… Нет, это не могло просто так почудиться! И Шихан… Может, он по какой-то причине скрывает, что нашел меня на болоте? Но в то же время как я могла пробежать больше десятка километров, не заметив? А огни, которые сжимали меня в кольцо? А бубны и пляски шамана возле костра? И это тоже всего лишь больное воображение? Но я никогда не страдала галлюцинациями, не видела вещих снов.

– Не суйся? – громко захохотав, Сева прервал мои мысли. – Кажется, что-то наклевывается. «Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит…»

Мне очень не понравился тон, с которым он произнес последние фразы. Сегодня он точно с цепи сорвался. Но я не одернула Севу. Опять меня что-то остановило. Скорее всего, удивление. Я вдруг поняла, что дед нервничает. Обыкновенно из него при чужих людях слова не вытянешь. А тут вдруг понесло на откровения. Сколько себя помню, ничего подобного не замечала. И перед кем, спрашивается, разоткровенничался? Перед Замятиным, которого он видит впервые… Не знай я, что дед и капли спиртного в рот не берет, приняла бы за пьяного. А Сева? Сева-то с чего разошелся? Дались ему эти клады! Я в жизни не встречала человека, который смог бы похвастаться, что нашел хоть бы одну монетку, спрятанную кем-то про запас. Поэтому ни с того ни с сего затеянный Шиханом разговор насторожил меня.

Конечно, странные смерти на болотах всегда вызывали пересуды и плодили слухи. Но чтобы это было связано с древними кладами? Такую версию я услышала впервые. Определенно дед пудрил нам мозги. Но не для того же, чтобы просто смеяться? Конечно, он слыл вредным и своенравным стариком, но только не насмешником. Сева явно почувствовал неладное, поэтому и язвил без меры.

– Ты еще про радугу расскажи, на конце которой – котелок с золотом… – в его голосе ясно прозвучала издевка.

– А ты, мил человек, не ехидничай, – оборвал Севу Шихан. – Поживешь с мое – и с русалкой повидаешься, и леший по тайге поводит. Я тебе больше скажу: старших почитай, а то беды не оберешься. Знаешь присказку: «О кладах слухать ладно, а найдешь – накладно»?

– Сколько вы знаете! – покачал головой Замятин. – А сами копать не пробовали?

– Стар я для этого, – дед поднялся на ноги. – Заговорился тут с вами. Поспешать треба. Марья, – посмотрел он на меня. – Хошь, тебя захвачу? Эти молодцы когда еще машину вытащат! А тебя уже спрашивали. Начальник твой из райотдела. И Мордахин интересовался.

– Ну, дед, ты даешь! – Я мигом забыла о сне и усталости, а также о своих подозрениях. Час от часу не легче: начальство меня обыскалось, а старый как ни в чем не бывало баланду травит. Но это я решила высказать деду без свидетелей и ограничилась вопросом: – И как мы на одной лошади выбираться будем?

– Пошто на одной? – удивился Шихан. – Я на всякий случай вторую прихватил. Как знал, что пригодится.

– Моего Воронка? – удивилась я.

– У твово Воронка бабка распухла, – проворчал дед. – Гоняшь по тайге – под ноги не глядишь. Видно, поранился где. Я ему мази приложил, чтоб опухоль спала.

– Я б заметила, если б поранился, – обиделась я. – Ничего у него не было, когда к тебе в стойло ставила.

– Так у тебя мозги в одном направлении работают, – усмехнулся Шихан. – Где тут у лошади царапину заметить. Себя не видишь!

Я вспыхнула, открыла рот, чтобы осадить старика, но тут в нашу перепалку вмешался Замятин.

– Не ссорьтесь, – он смерил меня строгим взглядом и повернулся к Шихану. – Игнат Прохорович, надо подумать, во что Маше переодеться.

– Дак придумай, – дед смерил его насмешливым взглядом. – Не голяком же ей сквозь тайгу ехать. – И вышел из избушки.