***

Сколько лет было Геннадию Филонову, Ромка не знал. Для него все, кто старше шестнадцати, казались уже большими. Геннадия от всех взрослых отличала вызывающая внешность: одежда, прическа, манеры. «Пижонистый кобелек» – называла Филонова Колавна. Он, как и Юхан, работал в скупке, специализировался по металлу, но имел серьезное увлечение – нумизматика. По монетам Гена сходил с ума и мог рассуждать о них часами, называя «малышками», «крошками», «толстячками», «красавцами» и прочими одушевленными эпитетами. Сам Арнольд услугами Филонова пользовался исключительно ради предварительной оценки находок. Он передавал нумизмату фотографии. Отношение к деньгам, к современным ли, к старинным ли, у археолога сложилось одинаково чистоплюйским: не твое – не бери. Иные под предлогом показать специалисту, клали в карман несколько монет, но возвращать иногда забывали. Чего уж там… в горсти медяков пары-тройки недосчитаться. Никто и не заметит. Арнольдий себе такого позволить не мог. Если начинало «переть золото», и Арнольд Иванович этого очень не любил, вызвали людей в пиджаках. Они делали опись, составляли протоколы. Все как положено. Но случалось, что и при их опосредованном участии в раскопках не все золотые монеты доезжали в Гохран. До Сухарева докатывались слухи о некоем Гене из Москвы, который «все устраивает чисто и лучшим образом». Ген в Москве, безусловно, много, но чутье подсказывало Арнольду, что они с хромым антикваром знакомы с чистым Геной.

Тем же пятничным вечером, в который Ромка получил заслуженный подзатыльник, Юхан позвонил Геннадию, и пижонистый нумизмат в белых брюках и красном батнике уже в одиннадцать утра стоял на пороге квартиры Садо.

– Здравствуйте, Евгения Романовна. Юхан Захарович! – возбужденно крикнул Гена, проводя руками по вискам: на левой руке тонкий золотой браслет, на мизинце правой руки – золотая печатка. – Я вам этого никогда не прощу! Как вы позволили себе до сих пор молчать? Вот Евгению Романовну, как женщину, я очень хорошо понимаю! Я бы на ее месте тоже молчал! Но вы! От вас я такого не ожидал! Знаете, что я не женат, и скрывали от меня такую красавицу! Я чуть ли с лестницы не упал!

– Это он про Венеру, Юхан, – улыбнулась Женя входившему в коридор мужу.

– Боже мой, какое красивое имя! Настоящая Венера! Венера Милосская! Познакомьте, умоляю!

– Боюсь, Геннадий, эта Венера Милосская будет вам не по карману. – Юхан Захарович прислонился к стене. – Чтобы удостоиться ее взгляда, нужно иметь по меньшей мере белую «Волгу», блат в Большой, пропуск в ресторан Дома киноактера, ну и так, по мелочи… Ваши «Жигули» не котируются.

– К тому же, – добавила Евгения, – у нее есть сын. Придется принять и его.

– ЭТО ее сын?! Ужас! – с не меньшим воодушевлением вскрикнул Гена, снимая белые кроссовки. – Видел я его! Как глянул на меня своими прозрачными глазами – брр! Клянусь – в душу холодными руками залез! Нет уж! Увольте! Волчонок!

– Ну что вы, – миролюбиво ответила Ромкина мать, – чудесный на самом деле мальчик. Очень умненький. И похож, если сравнивать, скорее на лайку…

Геннадий прошел к коллеге со специальным кейсом. В чемоданчике лежала куча всего интересного: измерительный циркуль, линейка, весы с малюсенькими гирьками, налобный фонарик, школьный микроскоп, коробочка с реактивами, зубоврачебные зонд и элеватор, лупа круглая и лупа в картонном «стакане», как у часовщиков, бархотка, пинцеты и несколько книг. В этот раз Ромку допустили до действа и Филонов не возражал.

– Меня тоже отец с малолетства к монетам приучал, – одобрительно кивал нумизмат, раскладывая инструмент по сторонам рабочего стола. – Нумизматика – одно из самых древних на Земле хобби! Своими корнями уходит в Древний Египет!

– А у вас папа тоже нумизмат? – спросил Ромка, разглядывая содержимое чемодана.

– А как же! Ну-с, приступим! – И Филонов, вставив картонный стакан в правый глаз, протянул руку. – Так, Юхан Захарович, давайте показывайте, какой вы мне подарок приготовил ко дню рождения.

– У вас сегодня день рождения?

– Нет, послезавтра, в понедельник!

Юхан проковылял к столу и вытащил из внутреннего кармана домашнего клетчатого пиджака начищенный солид.

– Что?! – вскрикнул Гена, выронив из глаза картонку. – Что?! – И схватил круглую лупу. – Варвары! Вандалы! Что они с ним сделали?! Да за такое расстреливать надо!!! Дайте мне тех людей! Я их этими руками удушу!

– Я предупреждал вас, Геннадий, – соблюдая спокойствие, проговорил хозяин, – в деле могут обнаружиться досадные недоразумения.

– Что?! Какие недоразумения? – Нумизмат чуть ли не плакал. – Они убили его! Понимаете ли вы это? У-би-ли! Такого красавца!

– Это действительно византийский солид? – ровно спросил Юхан Захарович.

– Хуже! Точнее, лучше! – Гена с досадой шлепнул ладонью об стол. – Это старинная подделка под византийский солид!!! Она стоит дороже оригинала! Сволочи! Они ее царской водкой¹⁵ и наждаком чистили! Убийцы!

– Почему дороже оригинала? – прошептал Рома.

– Потому что золотые монеты редко когда подделывают! Это не медь и даже не серебро! Это старинная подделка старинной монеты!

– А может, не такая уж и старинная? – робко поинтересовался антиквар.

– Старинная! – Геннадий чуть ли не взвизгнул. – Стал бы тот вандал ее чистить! Золото золотом, но тысяча лет под водой… И вот еще – след от зуба – на подлинность проверяли. Значит, была в обращении!

– Так, может, все-таки не подделка?

– Подделка! Подделка! Подделка! – раскачиваясь в стороны, скулил нумизмат.

– Как вы это поняли? Можно полюбопытствовать?

Ромка прильнул к отцу – ему тоже было интересно.

– Любопытствуйте, – обиженным голосом, будто солид был испорчен лично семейством Садо, откликнулся гость. – Смотрите сюда: диаметр девятнадцать миллиметров против двадцати плюс. Вес, соответственно, ниже нормы. Солиды в среднем весят четыре с небольшим. Гурт гладкий, значит, монета не обрезана. Но главное – монетная легенда! То, что от нее осталось… Теперь это почти что кусок металла…

– Интересно… кому потребовалось делать подделки золотых монет тогда, в Византии? – Юхан сидел напротив Геннадия и в задумчивости водил указательным пальцем вдоль нижней губы.

– Хотел бы я знать. – Филонов уже начал собирать свои приборы в кейс. – Но это однозначно был очень богатый и авантюрный человек. У него был свой монетный двор. Какого красавца загубили!

На Геннадия было жалко смотреть – так расстроился из-за монеты. Захарович решил его немного взбодрить:

– Не печальтесь, у вас же скоро день рождения! А у Рамана есть волшебный друг. Он монеты находит, – по-отечески начал Юхан. Таким голосом он начинал когда-то сыну сказку на ночь. – Вот через недельку они с Рамой поедут на раскопки в Крым. Младоархеологи Глинский и Садо вам с десяток таких красавцев найдут. Правда, Раман?

– Ага.

– Найдут, как же… – Геннадий Филонов отвел глаза в сторону и кисло улыбнулся.

Дальше Ромку попросили уйти из комнаты – разговор подходил к финансовой стороне вопроса, и мальчику этого слышать не следовало. Раман покорно покинул квартиру. Он и в мыслях не держал подслушивать – его ждал Петька. Обсуждать, по сотому разу, их поездку в Феодосию!

***

Билетов на поезд уже не было, и Арнольдий купил для себя и трех юных археологов билеты на самолет. За день перед вылетом Сухарев зашел к Садо забрать мальчишек, чтобы поутру всей компанией выдвинуться в аэропорт с улицы Герцена¹⁶, где жил Арнольд Иванович.

– А староста? – спросил Петька. – А он как поедет?

– Не он, а она, – ответил Арнольд, – ее зовут Люда Лютаева. Она будет вашим начальником в случае моего отсутствия. И живет она в пяти минутах ходьбы от моего дома. Я сегодня ее пригласил зайти к нам в гости – заранее познакомиться.

– Фу, девчонка! – бросил Глинский.

– Самая замечательная девочка на свете, – улыбнулся Арнольдий и приказал: – А ну, открывайте чемоданы, закатывайте рукава и брюки. Будем проводить инспекцию.

Суеверность археолога была поистине всеобъемлющей. Ромка лишился наручных часов – «на раскоп в часах не ходят!», красной футболки и трусов в красную полоску – «красный цвет на копе – жди пожара!». У Петьки выбросили из чемодана красные носки и отправили домой за белой рубашкой – «раскоп начинаем в чистой, глаженой белой рубахе». По дороге к себе Арнольд Иванович засыпал парней археологическими приметами и премудростями. Друзья как ни старались, но запомнить смогли только следующее: запрещено плевать в раскоп – удачи не будет, нельзя показывать пальцем в небо – накличешь дождь, «лопатазаболела» – не диагноз, а «киркудай» не существительное, а глагол. Причем в повелительной форме.

Они заскочили на минутку в Музей Востока, а затем переулками вышли к зданию ТАСС¹⁷. Петька глянул на огромные овальные окна «смелого архитектурного проекта», как называли штаб-квартиру телеграфного агентства, ткнул приятеля в бок и шепнул на ухо:

– Смотри, а там тетки сверху ходят!

– И что? – рассеянно спросил Ромка, провожая взглядом симпатичную девушку.

– А то, будь юбки у них чуток покороче – трусы было бы видно!

Оба расхохотались.

На стороне центрального входа в ТАСС, там, где глобус, на улице Герцена, по-царски расположилось роскошное здание с коваными балконами, мелкой «кафельной» облицовкой и головами «теток» на фасаде. Не тех, что ходят по коридорам агентства.

– Какие же это тетки? Это речные русалки, – объяснил Арнольд Иванович, – и кладка – не кафелем, а глазурной плиткой. О! Нам повезло! Папа уже дома! Значит, он нас и накормит!

– Как вы узнали, что папа дома? – спросил Раман.

– А вы прислушайтесь!

Сквозь городской шум, шуршание шин, лай собак, «бряцание» троллейбуса, цоканье каблуков, ребята отчетливо услышали веселое пение птиц! Откуда? Вокруг ни одного дерева! Лица друзей изменились, и они уставились в четыре глаза на провожатого. Тот улыбнулся:

– Взгляните наверх.

Ребята задрали головы: и действительно, за щуплыми, пусть и украшенными листиками с цветочками, решетками балкона второго этажа разместились клетки с птицами.

– Да, мой папа разводит лесных птиц: щеглов, варакушек, свиристелей, зябликов, малиновок, – пояснил археолог. – Когда папа дома, он выносит птичек «погулять».

– А кто такие варакушки?

– Вот у папы и спросите. Зовут его Иваном Андреевичем. Айда домой!

Садо и Глинский хоть и выросли в городе, но в настоящих, а не панельных домах находились впервые. Здание, в котором жил Арнольдий, поразило их взращенное на стиле хрущевок и общаг воображение: огромный подъезд оказался парадной